Мертвые тоже хотят жить
Шрифт:
– Марина, - выдохнув, моргнула, до побелевший костяшек на руках вцепившись в одеяло.
– Марина значит, - парень чуть расслабился и протянул: - Забавно.
Через секунду он снова нагнулся ко мне и странно повел носом, как будто пытался вдохнуть мой запах.
– Да не трясись ты, не трону, - вцепившись в мою руку, потянул на себя.
– Первый раз в новом теле?
Еле заметно кивнув, смотрела, как его пальцы пробежались по моей руке, коснулись проводов с катетером и замерли на предплечье.
–
– Ну что, Марина, давай знакомиться? Глеб.
И замолчал, напряженно всматриваясь в мои глаза. Я тоже молчала. Как там говорили, молчание - золото, вот и я наконец решила придерживаться этого плана. Одно то, что Глеб прекрасно понял, что перед ним не неизвестная мне Маша, а другой человек, уже настораживал, а если брать его поведение в целом, то и вовсе заставляло сосредоточенно всматриваться в парня, ожидая неприятности.
– Понятно, - скрестив руки на груди, мотнул носком ботинка.
– Расслабься, заняла тело и ладно. Машку конечно жаль, но... Тут ее все равно уже нет.
– Почему?
– Что почему?
– густые брови приподнялись в удивлении.
Откашлявшись, все еще хриплым голосом уточнила:
– Почему нет?
– Откуда я знаю. Манька девочка впечатлительная. Была. Ты я смотрю тоже. Странно даже.
– Что странно?
– Что странно?
– задумчиво переспросив, пожал плечами.
– Такие "впечатлительные" первыми уходят. А ты вернулась. Интересно.
Положив ладони на кровать, вновь подался ко мне.
– Что-то в тебе значит есть. Вот только что? М-м-м? Не расскажешь?
Я мотнула головой и моргнула, пытаясь стереть странный огонек мелькнувший в глазах парня.
– Жаль.
Показалось? Да уж.
Сейчас на меня смотрели вполне обычные глаза, человеческие, светло-карие. без огоньков и другой ерунды, а потому я поспешила задать свой вопрос.
– Ты тоже? Вернулся?
На что Глеб лишь неопределенно пожал плечами.
– Ладно, болезная. Выздоравливай, завтра зайду, - он неожиданно поднялся и направился к двери.
– А-а-а...
– Что?
Я закрыла рот и расстроено посмотрела на парня. Хотелось спросить многое, хотелось что-то сказать, но вот что конкретно и спросить, и сказать, я даже сама не знала, а потому лишь могла огорченно рассматривать уходящего "жениха". Не знаю, понял ли он мое состояние, но, хмыкнув, снова взъерошил волосы и уверенно произнес.
– Так, Марин. Запоминай! Сейчас ты Александрова Мария Владимировна, студентка пятого курса истфака. Пока все. Мне знаешь ли тоже нужно обдумать открывающиеся перспективы. Хотя...
Он чуть наклонил голову на бок.
– Да-а-а, это будет интересно. Ладно, отдыхай. Завтра поговорим, - таинственно улыбнувшись, он закрыл за собой дверь.
Облизнув пересохшие губы, сосредоточенно прислушивалась
Откинувшись на подушку, бессмысленно уставилась в окно. Штор, загораживающих проем, не было, и я могла беспрепятственно рассматривать свой кусочек темного неба, грозившего в любой момент затопить слезами землю.
Сколько я так пролежала? Бездумно, с совершенно пустой головой, всматриваясь в тяжелые низкие облака, не знаю. Но голос баб Зины с нотками недовольства и озабоченности все же смог вывести меня из оцепенения, а ее пустая болтовня о больнице, о докторах и медсестрах, прерываемая лишь " жизненными" наставлениями о правильности питания, и этим самым питанием, методично скармливаемым заботливой сиделкой, заставили по другому посмотреть на свое положение.
Я живая!
Я!
Именно я, а не кто-то другой. И пусть у меня другое тело, другое имя, все другое, я живая! И я не схожу с ума. И все это не плод моего больного воображения. Просто жизнь, другая, но жизнь. И Макс! Макс! Я же могу...
Задохнувшись от нахлынувших эмоций, закашлялась, выплевывая жидкую кашу на успевшую вовремя увернуться баб Зину.
– Машуня! Не хулигань!
– сдвинув брови, баб Зина споро вытерла разбежавшиеся капли и погрозила пальцем.
– П-п-подавилась.
– Ничего, бывает. Еще кушать будешь?
– Нет. Баб Зина, а мой телефон, он далеко?
– Телефон?
– она положила ложку в тарелку и убрала посуду на тумбочку.
– Да был где-то тут. Кому звонить то хочешь? Родителям?
– Ну-у-у, - задумавшись о правильности ответа, с надеждой посмотрела на строгую женщину.
– И родителям тоже...
– Эх молодежь, - баб Зина недовольно цокнула и поднялась.
– В инстаграм поди собралась, а? А что доктор говорил? Волноваться вредно! А она в инстаграм!
Ворча, она поднялась и подхватила поднос.
Губы упрямо сжались:
– Баб Зина!
– А что сразу баб Зина?
– сиделка поставила поднос и, сжав ладони в кулаки, подбоченилась.
– Телефон!
– Как хочешь, - всплеснув руками, с укоризной покачала головой.
– Но я предупреждала!
недовольно бурча под нос, открыла тумбочку и вынула оттуда знакомую кожаную сумку.
– Вот! Держи! Номер набрать?
– Я сама, - мотнув головой вцепилась взглядом в черно-серебристую пластиковую коробочку.
– Эх молодежь!
Прохладный корпус лег в руку, дрожащий палец нажал боковую кнопку включения, но...
– Разрядился?
Я снова нажала кнопку, с надеждой вглядываясь в черный стеклянный экран, но телефон молчал, лишь стеклянная грань поблескивала в лучах электрического света.