Мертвые тоже хотят жить
Шрифт:
– Ну и что ты ревешь?
Моргнув, подняла глаза, и только потом поняла, что расплывающиеся контуры, это не особенности восприятия после комы, и не игра мозга, это просто слезы, тихо текущие по щекам.
– Машунь?
– женщина вздохнула, а я почувствовала теплую, немного шершавую ладонь, аккуратно коснувшуюся щеки, - Вот, возьми, горе ты мое. Но никаких инстаграм! Поняла? Хотя о чем это я, интернета то нет, так что вот, звони кому хотела. И не вздумай мне реветь.
– Спасибо, - прошептав, заморгала, с силой
– Ай, что там, - махнув рукой, она подхватила поднос, и пока я, шмыгая носом, рассматривала старенькую нокиа, оставила меня одну.
Максик. Надеюсь, ты возьмешь трубку!
Больше ни о чем не думая, я с силой жала на кнопки, вводя выученный наизусть номер. С трудом подняв руку, прислонила трубку к щеке и, прижав ее плечом, немного расслабилась.
Гудок.
Макс?
Еще гудок.
Где ты?
Гудок.
Возьми трубку!
Гудок.
Макс!
Глаза перебегали с одной стены на другую, тело окаменело, а я, боясь выронить телефон, теперь боялась другого, того, что просто не дозвонюсь.
Гудок.
– Але?
– далекий родной голос раздался возле уха. В последний момент, когда я уже готова была расслабить плечо и уронить трубку, она ожила.
– Кто это?
Вязкий комок застрял в горле мешая говорить, глаза снова заволокло слезами, и единственный звук, который я все же смогла издать оказался вздох. Тяжелый, неуклюжий, непонятный.
– Але?
– Макс повторился, но теперь в голосе отчетливо звучала досада и усталость. На себя, на собеседника. На меня?
– Макс?
– прошептав, почувствовала, как трубка медленно сползает. С трудом перехватив телефон, переспросила.
– Максик?
– Кто это?
– голос брата зазвучал настороженно, а я, кусая губы, пыталась сдержать слезы, чтобы не разреветься окончательно.
– Максюнечка, - прошептав последние буквы, все же разрыдалась, жалея себя, жалея ушедшую незнакомую Машу, Макса, родителей. Ненавидя эту ситуация и благодаря, да, благодаря неизвестного кого-то, что помог мне вернуться. Пусть так, но вернуться.
Трубка молчала, пока я захлебывалась в эмоциях, а потом осторожно спросила:
– Марина?
А я все же смогла выдавить короткое "да".
– Где ты? Куда пропала? Мариш?
– телефон буквально взорвался от коротких требовательных фраз. Брат просил сосредоточиться, требовал не молчать, а говорить, упрашивал, грозил, а я сидела и улыбалась, сквозь высыхающие слезы шепча его имя.
– Мелкая, где ты? Я приеду!
– Да...
– Марина! Не выводи меня из себя! Я приеду и мы поговорим!
– Ага...
– Вот черт! Это не тебе!
– отодвинув трубку, кому-то зло сказал: - Мне нужно ехать! Да, срочно! Да, поеду! Я нормально себя чувствую! Марин? Ты тут?
– Да...
– А где? Мариш?
– Я ... ты не поверишь...
– Конечно
– В больнице.
– Замечательно. В какой?
– Я...
– Машенька? Поговорила?
– голос баб Зины раздался неожиданно, а сама она так же неожиданно стояла напротив меня, недовольно рассматривая мою зареванную мордаху.
– И кого я просила не нервничать. Эх молодежь!
Вцепившись в трубку, моргнула и спросила:
– Баб Зина? А в какой я палате?
– Одиннадцатая. Неужели гостей ждем?
– Гостей, - кивнув, следующую фразу сказала уже Максу, но тот нетерпеливо перебил.
– А больница то какая?
– Эта же.
– Жди!
– и в трубке раздались короткие гудки.
Глава 12
Я лежала в полутьме и рассматривала игру теней на стене. Отблески уличных фонарей попадая в комнату причудливо изгибались, а фары редких машин и вовсе заставляли тени плясать в таинственном танце.
Долгий тяжелый день давно подошел к концу, моя сиделка, баб Зина, устав находиться при моей персоне целый день, благоразумно оставила меня одну, уйдя на чай в сестринскую. Брата давно выгнали - "Нечего тут ходить", родители, приезжавшие буквально на полчаса, так же давно скрылись.
Да, ко мне приезжали родители. Не мои, нет. Машкины. И я даже в какой-то степени рада, что эти родители не мои, потому как лично у меня язык бы не повернулся назвать этих двоих родителями. Папа - работник мэрии, мама - владелица косметического салона, достаточно известного в нашем городе. Но это все шелуха, подумаешь, должности, владельцы, ерунда, а вот их отношение к дочери... Это да... это мне повезло, со своими, родными.
Сравнивая родственников, погрузилась в воспоминания о сегодняшнем дне, и в который раз подумала, как же не хватает мне своих родителей - Ольги и Димы, а не этих Алики и Вовы.
– Манюнечка?
– холеная невысокая брюнетка в ярком пальто буквально ворвалась в помещение, и если бы не тихий шепот сиделки, то я бы не поняла, что эта, молодо выгладившая женщина - мать Марии.
– Зинаида Алексеевна? Как Манечка?
– поцеловав воздух возле моей щеки, она обратила строгий взгляд карих глаз на подобравшуюся баб Зину.
Интересно, почему Зинаида Алексеевна? Почему не спросить у меня?
И пока сиделка отчитывалась о проделанной работе и моих перспективах, я рассматривала "маму". При ближайшем рассмотрении были видны еле уловимые морщины возле глаз и губ, в остальном же лицо женщины неуловимо напоминало маску. Холодную и бесстрастную.
– Мило, - маска развернулась ко мне.
– Детка, я конечно рада, что все обошлось, но все же, как тебя угораздило оказаться в той машине? Ты же была с Глебом?