Мэвр
Шрифт:
— Но кто займёт место правителя?
— Ты.
Оней инстинктивно трясёт головой прежде, чем отказаться.
— Они не примут…
— Они примут любого сильного человека, а в тебе силы больше, чем было в Хэйреве.
— Но хасса-абаб…
— Просто умение. Вспомни предыдущего короля Тебон Нуо, хасса-абаб не дал ему ничего, кроме уверенности в собственном могуществе, — усмешка играет на губах Хэша, хотя глаза его пусты. — Ты справишься. А я покину вас сегодня ночью.
Бывший
>>>
С момента возвращения Резы и Мадана СЛИМ лихорадит не на шутку.
Хагвул и так находится в осаде, а теперь, в любой момент, его могут атаковать с тыла. Горячие головы призывают взорвать кхалон, но что-то подсказывает Буньяру и Филину, что тоннам породы не нарушить связь миров. Мадан, неожиданно, тоже выступает против. Никто не понимает, почему. Ибтахины заминировали купол, а на вахты теперь заступают в полном боевом облачении. Нервы гудят от напряжения, и со дня на день все ждут чудовищной развязки. Некоторые так и вовсе жаждут, наконец, встретиться с врагом лицом к лицу и раз и навсегда узнать, какая судьба им уготована.
Потому, когда вычислительная машина показывает возмущение, ибтахины наставляют на кхалон пять тцарканов и чуть не разряжают их в единственного живого фюрестера.
— Хэш! — узнаёт кто-то, и стволы ружей сползают вниз, но громкий окрик офицера возвращает их на место. Сообщение летит взмыленным солдатом к Резе. Через двадцать минут начальник ибтахинов пребывает под купол лично.
— Вольно, — гаркает Реза, заходя в комнату, превращённую в первую линию обороны. Тцарканы опускаются, пальцы покидают курки.
Некоторые до сих пор считают Хэша дезертиром, но Реза ясно дал понять, что по-возвращении гигант хоть и понесёт заслуженное наказание, но будет полностью восстановлен в звании и правах. Тут же поползли слухи, но суматоха подготовки к осаде уничтожила их сама собой.
Начальник ибтахинов замирает перед внушительной фигурой гиганта и нетерпеливо заглядывает тому за плечо. Хэш перехватывает его взгляд, качает головой. На миг глаза Резы округляются, но он тут же берёт себя в руки.
— Добро пожаловать домой, — говорит он. Хэш крепко пожимает ладонь друга.
— Как обстановка? — спрашивает охотник, когда они вдвоём покидают купол.
Странно, но даже сырой запах пещеры, щедро сдобренный затхлым духом застоялой воды кажется Хэшу приятным. Он бредёт сквозь расцвеченную тусклыми лампами пустоту, и громада строящегося генератора, ныне погруженная в унылую темень, достойным привратником встречает возвратившегося странника.
— Готовы настолько, насколько это возможно.
— Хагвул…
— Дети и старики эвакуированы, так что остались только защитники. Основной удар, без сомнения, придётся на Порты, но достанется и перевалам. Железнодорожные пути мы разобрали. Насыпали таких баррикад, что и за месяц не разберёшь.
— Империи?
— По слухам, собрали армию, достойную
«Без шансов», — думают ибтахин и фюрестер одновременно.
— Что там на счёт вторжения из Тебон Нуо?
Хэш вопросительно поднимает бровь. Его удивляет, что Реза не использует выдуманное людьми «мэвр». Прислушавшись к себе, гигант неожиданно понимает, что вообще не испытывает привычного напряжения, хотя обычно начальник ибтахинов не стеснялся демонстрировать неприязнь к фюрестерам и им подобным.
— Отменяется, — глухо отвечает Хэш. Реза молча кивает и больше не возвращается к этому вопросу.
— Старик у себя?
— Да. Он теперь почти всегда там.
Дорога отнимает больше времени, чем обычно. Прослышав о возвращении охотника, учёные выходят на лестницу, чтобы поглазеть. Спускается Мадан. Несмотря на восстановление в должности, он чаще сидит в кабинете, чем выходит на люди. Выглядит плохо. Хэшу хватает взгляда, чтобы отвадить от себя всех любопытных, включая директора. В какой-то момент его нагоняет Буньяр. Он сбросил несколько кило и лихорадочное пламя, поселившееся в его зрачках, говорит о состоянии мандсэма много больше слов. Он лишь порывисто обнимает Хэша и хлопает его по плечу. Реза покидает охотника перед тайной лестницей в кабинет ректора.
— Юдей, — неожиданно говорит он, — была одной из нас. Рад, что довелось сражаться вместе с ней.
— Я тоже, — глухо шепчет гигант и начинает восхождение. Впервые за долгое время мыслей нет. Грусть заполняет его целиком, выдавливая остальное, даже боль. Петляющие ступеньки заканчиваются площадкой у портрета, но Хэш входит без стука.
Глаза посыльного, что замер над столом ректора, округляются. Он издаёт звук, похожий на всхлип, и пятится к окну. Филин поднимает голову. Замирает. Хэш и Йоним долго переглядываются. За это время посыльный успевает сгрести со стола охапку писем и дотащить своё окаменевшее тело до выхода из кабинета.
— Х… Хэш… Мальчик мой…
— Папа.
Охотник подходит сам. Он видит слёзы, которые Йоним старается удержать, и сам чувствует в носу нестерпимое жжение.
«Да что ж такое».
Хэш подходит креслу Филина, тяжело опускается перед ним на колени. Их глаза оказываются на одном уровне. Ректор поднимает руки и осторожно, боясь разрушить иллюзию, опускает их на плечи сына. Ладони прикасаются к шероховатой ткани, пальцы загребают складки, Филин сжимает их так сильно, как только может. Хэшу приходится накрыть кисти ректора своими ладонями и мягко надавить, чтобы он ослабил хватку.
— Я здесь, папа.
— Ты здесь… ты здесь.
Одинокая слеза стекает по морщинистой щеке старика.
Хэш начинает говорить о том, что с ним случилось. Он извиняется за то, что бросил их, рассказывает о прекрасном мире по ту сторону кхалона, о целом народе, которые так долго страдал под пятой его отца. Слова выходят грубыми и простыми, но Йониму их достаточно. Он был бы рад, даже если бы Хэш вовсе ничего не рассказывал. Но он говорит, и когда доходит до Юдей, замолкает на долгие минуты.