Между нами. На преодоление
Шрифт:
Ливень безжалостно сгибает только-только оправившиеся после зимы деревья, склоняя ветви практически к земле. Символично. Дождём всё началось, дождём и закончилось.
Прикладываю руку к взопревшему сердцу. Оно отчаянно колотится, вопит, требует иного исхода. Не соглашается с выбором разума-предателя. Диссонанс травит душу.
Но я всё делаю правильно, так ведь даже лучше, чем через пару недель объяснять Миру, почему нам надо расстаться. Да уж, другой менталитет и другое мышление. А еще надеялась на какое-то чудо… Сумасшедшая. Наивная.
Опускаю веки и медленно выдыхаю.
А когда подбородок начинает дрожать, стискиваю зубы...
42.
…я не изменилась. Я лишь научилась не поддаваться твоим манипуляциям.
Звонок мамы застает меня врасплох на кассе в супермаркете. Я не беру. Спокойно расплачиваюсь, забираю покупки и перезваниваю ей уже на улице.
— Аделина, ты разговаривала с Ренатой? — огорошивает родительница после приветствия. — Нет, тебе ли не знать, что я не общаюсь с ней. Бреду по дорожке в сторону дома, но внезапно останавливаюсь как вкопанная, когда слышу всхлип. — Мам?.. Что случилось? — Она забрала детей и ушла. Ничего не объяснила, только напоследок бросила, что, пускай Альберт сам всё рассказывает. Но он тоже не ночевал дома. Я не понимаю, что происходит. Со вчерашнего дня сижу в четырех стенах одна и чего-то жду…
Аккуратно ставлю пакет на асфальт и прикладываю пальцы к переносице.
Дал же Бог братца.
— Я приеду через час, ладно? — обещаю и отключаюсь.
В такие моменты забываются размолвки и обиды. Стоит услышать подавленный голос родного человека, и готов мчаться чтобы утешить его. Даже не вспоминаю о том, что мы почти месяц не общались после её ультиматума.
Впервые с Нового года появляюсь в родительской квартире и застываю, видя, в каком состоянии мама. Заплаканное опухшее лицо, поникшие плечи, растерянный взгляд. Изменения пугают не на шутку. Такой она была лишь после смерти папы, а в обычной жизни всегда выглядит ухоженно и тщательно следит за собой.
Горячо обнимаю её и вновь слышу всхлипы. Вот так в обнимку мы проходим в гостиную и присаживаемся на диван. Мама так отчаянно цепляется за меня, что и без того раненое сердце разрывается в клочья.
— Давай по порядку. Что и когда здесь случилось? — Мы с детьми вернулись с вечерней прогулки и застали Ренату за сбором вещей. Зареванную и агрессивную. Я так и подумала, что они с Альбертом поссорились, пыталась образумить, но Рена ни в какую, — мама прерывается, вытирая слезы протянутой мной салфеткой. — Ты же знаешь, они оба темпераментные, раньше тоже скандалили, но… чтоб вот так с вещами уходить… — Альберт звонил? — Я ему пыталась дозвониться, но он сбрасывает. Написал сообщение, что занят. У него какой-то важный дедлайн, просил не беспокоить. Это всё очень странно и неправильно, Адель. Рената тоже не берет трубку, я только пару минут с её матерью поговорила, та тоже в шоке и ничего не знает.
Вы посмотрите, какой важный… дедлайн у него…
Мы молчим какое-то время. Я безотчетно глажу мамину ладонь, успокаивая. Постепенно слезы сходят на нет. А я мучаюсь, сжираю себя изнутри, прикидывая, как поступить. Оглядываю родную обстановку, мысленно удивляясь тому, насколько чужим всё теперь кажется. Ведь каждую деталь помню наизусть, многое покупала сама. Но ничего не привлекает, не вызывает теплоты. А прошел всего год, как я здесь не живу.
— Я сделаю чай, хорошо? Умойся пока.
Когда вхожу с подносом, мама, успевшая привести себя в относительный порядок, помогает мне разложить чайник и чашки. Я устраиваюсь
— Всё пошло не так после того, как ты переехала, — сокрушается мама отрешенно, будто сама с собой разговаривает, глядя в одну точку. — Появился разлад в семье.
Я откладываю чай и вздыхаю, окончательно приходя к выводу, что должна быть откровенной.
— Мам, дело вовсе не в этом. Послушай меня внимательно. У Альберта есть любовница. Где-то год точно. А, может, и дольше. И она беременна. Ей, наверное, месяца через полтора рожать.
Мама переводит на меня пустой взгляд. Стеклянный, бессодержательный. Осмысление протекает крайне медленно. И по мере осознания сказанного её глаза расширяются всё больше и больше.
— Я говорю тебе это не с целью обличить Альберта. Мне хочется, чтобы ты переварила новость, и, когда он сам придет к тебе с разговором, уже была подготовлена и не впадала в панику или истерику.
Она не реагирует. Хлопает ресницами изредка.
Я опускаю подробности о том, что её любимый сын и мою квартиру использовал как гнездышко для свиданий. Не жалуюсь, что ведет себя со мной по-скотски, словно страшно обиженный по жизни. Всё наоборот — прошу принять и по возможности понять:
— Ситуация неприятная, но не смертельная, — повторяю когда-то брошенную Миром фразу, — мы её никак не изменим. У тебя, само собой, есть два пути: разругаться с ним и поставить ультиматумы, как мне, или же попытаться выяснить причины произошедшего без прессинга. — Да ты что… ты что такое говоришь? Какая ещё беременная любовница? Какие причины… — смотрит на меня в ужасе. — У него же семья, дети! — Когда это мешало заводить связи на стороне? — развожу руками, горько усмехаясь.
Взрослая женщина, ей-богу, а высказывания сплошь наивные. Видимо, потому что поверить в непорядочность родного сына невыносимо тяжело. Мама вскакивает с места, задевая столик, который угрожающе смещается. Чай расплескивается на поверхность. Я слегка обжигаю пальцы, что вблизи чашки, но быстро отряхиваю их. Слежу, как в полнейшей дезориентация бедная мама хватается за голову, качает ею в неверии, а потом резко оседает на место. Выстреливает в меня беспомощностью в глазах. Внутренности обдает кипятком от её молящего взгляда. Она хотела бы услышать, что это неправда. Злая шутка.
— Да как такое может быть?! Альберт… он же целыми днями работает, он копит на квартиру в новостройке… Так любит Рену и малышей… — Мам, остановись. Твой сын не святой и живет в своё удовольствие. Прости, что добиваю тебя этой новостью, но иначе никак. Лучше узнать от меня, чем от людей с улицы. А так и будет, потому что город у нас не самый большой в Подмосковье. Если я их видела, значит, велика вероятность, что увидит любой.
Встаю и на всякий случай направляюсь за успокоительным. Приношу вместе со стаканом воды. Мама механически выпивает всё. А я вновь присаживаюсь на пуф.
— Как мы будем… как теперь смотреть в глаза Рене и… остальным? — шепчет сипло. — Что делать, Адель? — Ничего.
Она вскидывает на меня изумленно-осуждающий взгляд.
— Ничего не делать. Ты-то тут при чём? — Ему надо помочь, он твой брат! Ты что такое несешь? — Он не нуждается в помощи, именно наша помощь и сделала его таким. Альберт — избалованный неблагодарный мальчишка, который привык, что не за все поступки несет ответственность. Пора бы приучаться к этому. — Ты называешь мальчишкой человека, имеющего — в отличие от тебя, заметить! — семью.