Между нами. На преодоление

verdes De ojos

Ей не нравится моя точка зрения. Она укоряет за это и защищает сына, к чему я привычна, поэтому уже не задевает.

— Да. Семью, о которой не помнил, когда заделывал ребенка другой. Семью, которую, возможно, он и не построил бы, не подгони ты его в своё время. Семью, которую — будем откровенны — содержал не он, а мы с тобой. Я его участие вижу только в непосредственном физическом усилии в зачатии детей. — Аделина! — прорезаются фирменные нотки голоса. — Неужели тебе нравится, что твой сын вырос инфантильным подонком, мама? Может, хватит потакать всему, что делает Альберт? После смерти отца ты опекаешь его чересчур рьяно. Вот мы и получили такой результат. —

Ты так его осуждаешь, а сама? — у неё снова стоят слезы в глазах, и это меня сдерживает от более жестких выпадов. — Сама-то ты что, Адель? С кем связалась? Ты права, я плохая мать, раз оба моих ребенка пошли не по тому пути… И да, был бы жив твой отец, ничего из этого не произошло бы… Ты сейчас жила бы с Арсеном, а не… с каким-то татуированным зеком. А Альберт ещё говорил, что у него несколько разводов за спиной.

Отлично, раз мама перешла на мою личность, значит, потихоньку оттаивает и возвращается в свое обыденное состояние.

Я пересаживаюсь к ней, беру ладонь в руки, тихонько водя по пальцам, и смотрю прямо, произнося: — Я не осуждаю Альберта. Его осуждаешь ты, мама. И я уверена, за весь период нашего разговора ты уже придумала сотню отговорок, которые сможешь использовать в оправдание сыну перед родственниками и знакомыми. Ты не плохая мать, вы с папой — очень хорошие родители, которые делали для нас с братом всё возможное. Просто это «всё» — ваша картина мира. Точно так же ты отговаривала меня разводиться, не поверив ни единому слову о том, что моя свекровь — психологический террорист, а Арсен — маменькин сынок, так и не ставший мне полноценным мужем. Ты не слушаешь меня. Не слушаешь Альберта. Ты руководишь балом так, как считаешь верным в силу своих убеждений. Повторюсь, это ты нас осуждаешь в первую очередь. После развода, когда я тянула на себе семью, устроившись официанткой и возвращаясь домой глубокой ночью, ты переживала меньше, чем сейчас, увидев меня с мужчиной, которого не одобряешь. Этот татуированный зек, как ты его называешь, дважды в разводе — да. Но он самый порядочный мужчина из всех, кого я знаю. А родной и близкий мне брат — увы, нет. И, как я сказала, у этого есть свои причины.

— Ты очень сильно изменилась, — мама выдергивает свою ладонь и обиженно поджимает губы, впечатленная монологом. — Вот так на тебя влияет этот порядочный мужчина? Обвиняешь меня во всех смертных грехах?

Я пожимаю плечами.

— Нет, мам, я не изменилась. Я лишь научилась не поддаваться твоим манипуляциям. И не смотри на меня так, ни в чем я тебя не обвиняю, иначе не разговаривала бы спокойно и взвешенно, — поднимаюсь и обхожу стол. — Не переживай по поводу зека, мы с ним расстались. Как ты и требовала.

В воцарившейся тишине убираю чашки с чайником, высушиваю лужицы на столешнице и возвращаюсь в гостиную. Мама ожидаемо плачет, но бесшумно. Слезы ручьями катятся по щекам, и она ломаными движениями вытирает их. Я не хотела причинять ей столько боли, мне жаль, что так вышло. Наверное, ей лучше побыть одной, чтобы переварить непростую беседу. Если прислушается к сказанному, буду рада, если нет — хотя бы знаю, что попыталась.

— Спроси своего сына, счастлив ли он? И отталкивайся от его ответа. Я знаю, как важен этот вопрос, заданный вовремя. Каждому ребенку важен. Независимо от возраста.

И да, мне его никогда не задавали…

Мама горько хныкает, хлюпая носом.

Я содрогаюсь, но не иду на поводу жалости. Забираю сумку и покидаю квартиру. В такси звоню тёте и прошу ту приехать, проследить за состоянием мамы. Думаю,

это лучший вариант. Поговорят, выплеснут негатив. Примут мудрое решение не лезть в жизнь взрослого бугая.

Дома меня ждет тишина. За соседней стенкой ни звука. Как бы ни прислушивалась, там давно нет намека на присутствие. «Спортэйджа» тоже три недели нет во дворе. Я всегда ищу его взглядом.

Около десяти дней назад у Мира был день рождения. Я, как самая настоящая трусиха, не смогла позвонить ему. И не смогла написать в мессенджеры, боясь увидеть значок «прочитано» и не дождаться ответа. Вместо этого я отправила обычное сообщение. В этом случае не получить ответ не так больно. Могу утешать себя мыслью, что он не видел поздравление. Может, заблокировал меня. Гадать — всё лучше, чем знать… как мастерски тебя вычеркнули из жизни. Пусть и виновата сама.

Дурное предпочтение вариться в неведении. Но у меня по-другому не получается.

Только дышать тем самым пеплом и мучиться оттого, что потеряла любимого мужчину.

43. Синдром отложенной жизни

Меня украли у самой себя.

Я знаю, как человек может устать от самого себя.

Полтора месяца, что я не вижу Мира, меня бросает между штормами и штилем. Хожу по кругу, то воя от боли, то уверяя себя, что так надо было. На репите изо дня в день. Ну зачем я ему такая непутевая, всё равно бы бросил рано или поздно… Это заключение повторяю, как мантру.

И существую на автопилоте через житейскую позицию «а, само пройдет». Когда-нибудь.

Недавно заметила во дворе знакомый внедорожник и задохнулась от радости, почти вприпрыжку приближаясь к подъезду. Пока не увидела номера — не Мирона. Тут же внутри что-то оборвалось и покатилось к черту. Я ведь в глубине души всегда жду, что он за мной вернется. Но разум тверд — такой мужчина после всех сказанных мною слов, после незаслуженных обвинений и оскорбительно легкого отказа от наших отношений никогда не сделает и шага в мою сторону.

Ольховский был прав. Мне необходимо разобраться в себе. Противоречия давят переизбытком.

Я искренне верю, что поступила правильно, и при этом безумно жалею.

До дикого крика, застрявшего в горле, ночами стискиваю подушку и мечтаю вернуть всё назад. Мечтаю согласиться со всем, что предлагал когда-то Мир, пытаясь расшевелить меня, а я бескомпромиссно отказывалась. Теперь же хочу всего этого с ним. Хочу сопровождать его на светских раутах. Хочу пробовать его блюда во время ужинов в ресторанах. Хочу со смехом красть его мороженое, потому что оно вкуснее. Хочу целовать его в рандомный момент — не таясь и не вздрагивая от мысли, что кто-то из знакомых нас увидит. Хочу тех самых полноценных отношений — открытых, взрослых. Любить его. Я так хочу любить его. Идти по улицам с ним под руку и улыбаться от счастья…

А утром, прикладывая патчи на опухшие от слез веки, отмахиваюсь от ночных излияний и напоминаю себе, что так надо. Сама испортила, сама упустила, сама и справлюсь с накатившей тоской.

Мне некого обвинять, дело вовсе не в ультиматуме мамы. Я честна с собой и признаю?, что при желании могла настоять на своём.

Но эти вековые страхи, таящиеся в глубине…

Я просто не верила в наше с ним будущее. Потому что мы катастрофически разные.

Нас определяет кровь. Национальная принадлежность, идентичность. Сакральный замысел рождения на той или иной территории. А начальная константа личного бытия — это отчий дом.