Между нами. На преодоление
Шрифт:
Мне говорили, девочка должна быть скромной и непритязательной. Уверяли, что чистота и послушание — главные её украшения. Меня убедили, что, живя вне родины, надо стараться чтить постулаты прилежнее.
Я так и жила.
Парадокс — и везде оказывалась чужой.
Здесь, среди иной культуры, я — понаехавший чудик. Там, в родных пенатах, я — уже не совсем «своя», покрывшаяся «заграничным» налетом.
Росток, перевезенный в инородную почву, пытается дать корни. Другая среда, другие условия, но от него ждут, чтобы он расцветал, как исконно было задумано. И он отчаянно старается.
Меня ваяли, лепили и вили.
Я слепо следовала негласным правилам.
Я никогда не жаловалась. Не оглядывалась. И не допускала, что могу жить иначе.
А когда тесно столкнулась с Миром, — ярким, энергичным, свободным, — вся закостенелая система дала сбой. Я погрязла в кризисе смыслов и неожиданно обнаружила, что и не знаю, кто я. Потому что мне до звездочек под веками нравилось, какая я с ним.
Скромный — не всегда хорошо. Скромный — от «кромсать», это нечто скудное, маленькое. Послушание — не всегда во благо. Постулаты — не везде применимы.
Оказывается, небо не рушится на твою голову, если ты делаешь то, что тебе хочется. А осуждение и непринятие окружением твоего поведения в какой-то момент перестают быть мерилом.
Этому я только-только учусь.
Если бы у меня в двадцать было столько осмысленности и толика смелости, я бы не вышла замуж, безоговорочно доверяя выбору родителей, как у нас принято. Точнее, было принято ещё лет десять-пятнадцать назад, а сейчас молодежь не поддается неудобным манипуляциям, мол, папа с мамой лучше знают, что тебе надо.
С этого всё началось.
Надо. Пройти экватор и после третьего курса выйти замуж за сына папиного хорошего приятеля, который, к сожалению, скончался за год до этого. Надо притормозить с мечтами стать классным специалистом в сфере туризма и заниматься семейным бытом. Надо привыкнуть к мужу, который никак не старается облегчить положение молодой жены. Надо смиряться с характером свекрови, пьющей твою кровь.
Свекрови, однажды заявившей мне за распитием кофе, что, если я забеременею девочкой, то буду делать аборт. И так до тех пор, пока не получится мальчик. До жути легко и просто, словно сказать, возьми зонтик, на улице дождь. Быть может, поэтому у Арсена сейчас двое сыновей? Хотя… глупость, вряд ли он женился во второй раз на такой же мямле, как я.
Мне не верили, что милейшая с виду женщина, считающаяся в своем кругу интеллигентной и добропорядочной, может быть домашним садистом. Я изо дня в день подвергалась психологическому насилию через быт и высмеивание своих качеств. Она проводила ревизию всех моих трат, и это с учетом того, что огромную долю карманных денег я продолжала получать от отца. Она практически не разрешала мне прикасаться к вещам сына, сама стирала и гладила их, а также готовила ему. Она контролировала всё, что было связано с Арсеном. Я в этой семье выполняла роль поломойки и удобной секс-куклы, которую пользуют и отбрасывают в сторону. И если бы не моя учеба, я бы точно сошла с ума, сидя с ними в четырех стенах.
Сначала я пыталась проникнуться к Арсену симпатией, закрывать глаза на его неряшливость, чересчур
А через год после нашей свадьбы папа неожиданно скончался. Вплоть до сорока дней я жила в родительском доме, чтобы поддерживать убитую горем маму, хотя сама была не в лучшем состоянии. И последней каплей в моей выдержке стало заявление свекрови о том, что придется переходить на заочку и искать работу, потому что её сын не обязан платить за мою учебу. Я помню этот вечер так четко, словно всё произошло вчера.
Мы стояли в коридоре, я собрала вещи, чтобы вернуться в дом мужа, днем мы почтили память папы, сорок дней прошли, официальных причин оставаться у меня больше не было. Свекровь спокойно рассуждала вслух, планировала дальнейшую жизнь и, как всегда, не интересовалась моем мнением.
— Я не пойду, — вырвалось из меня глухо и немного испуганно. — Я с Вами никуда не пойду, не вернусь в Ваш дом.
Даже взгляд её издевательский помню, дескать, куда ты денешься.
Но впервые я сумела настоять на своём. Не пошла с ней.
Мое решение явилось шоком для всех.
На следующий день за мной приехал Арсен. Я смотрела на него и чувствовала, как сердце наполняется чернотой обиды. На фоне пережитой потери и отсутствия поддержки с его стороны во мне родилась непроглядная ненависть. Я ненавидела мужа за то, что он не такой, каким должен быть в моем представлении. Не принц из грез каждой девчонки. Не возлюбленный, не защитник, не герой. Посредственный маменькин сынок, для которого я лишь была удобным вариантом под боком: проработал за компом весь день, потом поимел меня, снимая напряжение, и на боковую.
Я просто дрожащими от эмоций руками захлопнула дверь перед его носом и велела готовиться к разводу. Обескураженность и непонимание в телячьем взгляде Арсена меня ничуть не трогали.
От мамы я выслушала достаточно. И что позорю, и что обезумела, и что локти кусать буду. Обрастала броней, молча выслушивала обвинения в непутевости. Но позже эти разговоры утонули в рутине. Папино предприятие имело долги, которые мы выплатили, распродав всё, что могли. А какую-то часть растащили шакалы-партнеры, о чем стало известно не сразу.
Времени на жалость к себе не было. Нужно было думать, как жить дальше без основного источника дохода. На смешную зарплату учительницы, коей мама являлась, не прокормить сына-подростка. А раз я вернулась, то, само собой, должна помогать, а не вредить, сидя на шее.
Куда бы я пошла, чтобы совмещать учебу и работу? Только в официантки с гибким графиком. Так я и попала в «Оазис». Выключила сознание и ушла в выживание. Погрязая в синдроме откладываемой жизни. Глубоко несчастная, одинокая, исполосованная тень.