Между нами. На преодоление

verdes De ojos

Напоследок задержавшись на моих губах чуть дольше, Ольховский быстро залетает в свою квартиру. Вопреки его наказу, я цeлую минуту теряю, стоя на месте. Конечности будто с каждой секундой тяжелеют все сильнее и сильнее. По венам течет не привычная алая жидкость, а тягучая смола. Она делает меня неподъемной.

Внутренний таймер продолжает безжалостно тикать...

38. Говорящее молчание

Я никогда и ни с кем не была такой. Я никогда и ни с кем не буду такой.

Когда

выхожу из ванной, Мирон уже сидит на моей кровати. Он бесцеремонно тянет меня за руку, захватывает в плен и опрокидывает на постель, нависая сверху. Убирает зажим из волос, растрепывая пряди, погружаясь в них пальцами. Улыбается по-особенному, как всегда в такие моменты — наевшимся сливок котом.

— Кажется, ты скучал сильнее... — дразню, подавляя бьющую фонтаном грусть, которая граничит с тревожностью. Пусть забудется всё внешнее. На сегодня. — Как тестировать будем, кто сильнее? — трется кончиком носа об мой, а потом шутливо бодает. — Я покажу!

Решительно приподнимаюсь и заставляю его лечь, переигрывая наши позиции. Устраиваюсь сверху на мужских бедрах и ладонями ныряю под тонкую футболку. С губ слетает судорожный вздох. Я просто отпускаю себя, прикрывая веки и наслаждаясь ощущениями. Неспешно веду по мышцам, всё выше задирая ткань. Впитываю фактуру, воспроизвожу рельефный рисунок в воображении. Добираюсь до плеч и понимаю, что дальше мне мало только тактильного контакта. Срочно требуется подключить визуал.

Распахиваю глаза и, не теряя ни секунды, стаскиваю с Мирона футболку. После чего сползаю ниже и берусь за пояс свободных спортивных штанов, стягивая их вместе с боксерами. Скидываю одежду на пол и возвращаюсь к крепкому торсу. Но Мир внезапно хватает меня за запястье и резко дергает на себя, впечатывая в грудную клетку.

— Ты же знаешь, как меня заводит любая твоя инициатива?

Боже, взглядом своим до невозможности заряженным и голосом напряженным натягивает мои жилы до предела.

— Догадываюсь, — шепчу ему в губы, одновременно ныряя ладонью между нашими телами и обхватывая ею твердый член.

С шумным выдохом он толкается мне в руку и сжимает зубы так яростно, что линия челюсти вырисовывается нереально остро. Даже щетина не скрывает этого.

— Не мешай мне проводить тестирование, — довожу накал до пожара, улыбаясь с вызовом. — Иначе… как мы получим достоверный результат?

— Нахалка… — и столько изумленной восторженности в этой реплике.

Я и сама изумляюсь — примеряю уникальное для себя амплуа свободной в нравах обольстительницы.

Мягко высвобождаюсь из плена, посмеиваясь над деланой покорностью Ольховского. Обрамляю его щеки руками и расцеловываю лицо: лоб, прикрытые веки, кончик носа, упрямую линию губ. Постепенно касания стекают вниз, я неторопливо целую широкие мужские плечи, черчу произвольные невесомые линии по шее.

В груди щемит от нежности, когда понимаю… что именно я делаю — запоминаю Мирона, каждый его сантиметр. Прощаясь.

Дохожу до солнечного сплетения, откуда начинается масштабная татуировка, уходящая к самому паху. Как я боялась её… как избегала малейшего взгляда на неё.

Устрашающий своим цепким прищуром Анубис в анфас всегда вызывал

во мне протест. Черное тату выполнено искусно и изображает божество по плечевой пояс. Словно нечто монументальное, застывшее в пространстве и времени. Некая константа.

Но до мурашек жуткая.

— Бог погребальных ритуалов, существо с головой то ли шакала, то ли собаки, то ли волка… Темная фигура в египетской мифологии… А как он может нравиться? — отвечала я, когда Мир смеялся над моими потугами не смотреть на непонятного зверя.

— Покровитель заблудших душ, защитник усопших в загробной жизни, а главное — мерило вечной справедливости. Как он может не нравиться? Самый честный, бесстрастный и праведный судья, — возражал он, высказывая свою интерпретацию.

Ольховский утверждал, что в этом божестве собраны лучшие качества, которые должны быть присущи мужчине. Я не помню момента, когда перестала спорить, привыкнув к мускулистому богу с лицом животного. Не помню, когда Анубис стал действовать на меня умиротворяюще. Не помню, как прониклась симпатией к нему, теперь уже без страха смотря во внимательные черные глаза.

Это произошло плавно, естественно, как и всё, что со мной делал Мирон.

И сейчас я с благоговением прикасаюсь губами к самой его сути, к квинтэссенции этого прекрасного мужчины — странному для посторонних изображению, которое раскрылось передо мной — я знаю, что Анубис это отражение характера Мира: сильный, строгий, справедливый, мудрый, стойкий.

Поцелуи по животу сопровождаются сокращениями его разработанных мышц, что откликается упругой вибрацией на моих губах. Это дико сексуально. Прошивает насквозь оголенными искренними реакциями.

У паховой зоны останавливаюсь и поднимаю голову.

Мирон ждет, затаив дыхание. Бросает быстрые плотоядные взгляды на слетевшие вниз бретельки моей короткой шелковой ночнушки-комбинации. Эбонитовой, элегантной и совсем малость — порочной.

От волнения у меня сосет под ложечкой, а желудок будто собирается в одну прессованную точку. И чувствую я себя при этом при всём самой красивой, желанной и… любимой женщиной на свете.

Да, Мир приобщил меня и к оральному сексу. Часто дарил удовольствие, вынуждая признать, как неправа была я в прошлом, считая, что этот сомнительный процесс неудобен, негигиеничен и неуместен. Но лично с моей практикой… не скажу, что задалось. Я пыталась от силы раза два и довольно скоро теряла запал, не сомневаясь, что всё делаю не так.

И вот вглядываюсь в эту секунду в поблескивающие предвкушением стальные глаза и до невыносимого зуда под кожей загораюсь неукротимой решимостью доставить ему наслаждение.

Прикрываю веки и под рваный выдох Ольховского вбираю в рот горячую плоть. Дышу носом, подавляя панику, я слишком профан в этом вопросе, не удосужилась выучить даже самую простую технику. Нет уверенности, нет ориентиров. Медленно скольжу губами вниз и робко обхватываю ладонью член у основания, чтобы помочь себе — по-другому не получается. Двигаюсь неспешно, степенно добиваясь плавности и определенного темпа. Так зацикливаюсь на страхе напортачить и полном отсутствии сноровки, что первые пару минут напрягаюсь до боли в мышцах.