Мифология русских войн. Том I
Шрифт:
Тут важна вот эта "поэтическая вольность": «Мы свершим освобождение подъярёмных русских стран». То есть «русской страной» объявляется любая страна, еще только предназначенная к «освобождению» — и Сербия, и Галиция, и турецкая Армения… [495]
В 1963 году Евгений Долматовский для кинофильма «Мечте навстречу» написал песню «Я Земля» [496] . Там масштаб «нашей миссии» был обозначен беспредельно далеко:
495
Первая публикация щенячьего визга Городецкого — 22 ноября 1914 года в 47-м номере журнала «Нива»
496
Музыку написал Вано Мурадели, автор опер «Октябрь» и «Великая дружба».
Понятно, что «наша правда земная» тут тождественна «Правде» московской.
На гербе СССР был
«Декларация об образовании СССР» (1922), до 1936 г. составлявшая первую часть советской конституции открыто возвещала: «доступ в Союз открыт всем социалистическим советским республикам, как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем… по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику».
Не таясь гремел на весь мир марш Буденного, написанный А. Френкелем в 1920 году. Он не ставил пределов прорывам:
Мы —Это просто безудержные коммунисты? Нет. В 1928 году в эмиграции, а вовсе не в СССР, поэт Алексей Эйснер написал стихотворение «Конница»:
Толпа подавит вздох глубокий, И оборвется женский плач, Когда, надув свирепо щеки, Поход сыграет штаб-трубач. Легко вонзятся в небо пики. Чуть заскрежещут стремена. И кто-то двинет жестом диким Твои, Россия, племена. И воздух станет пьян и болен, Глотая жадно шум знамен, И гром московских колоколен, И храп коней, и сабель звон. И день весенний будет страшен, И больно будет пыль вдыхать… И долго вслед с кремлевских башен Им будут шапками махать. Но вот леса, поля и села. Довольный рев мужицких толп. Свистя, сверкнул палаш тяжелый, И рухнул пограничный столб. Земля дрожит. Клубятся тучи. Поет сигнал. Плывут полки. И польский ветер треплет круче Малиновые башлыки. А из России самолеты Орлиный клекот завели. Как птицы, щурятся пилоты, Впиваясь пальцами в рули. Надменный лях коня седлает, Спешит навстречу гордый лях. Но поздно. Лишь собаки лают В сожженных мертвых деревнях. Греми, суворовская слава! Глухая жалость, замолчи… Несет привычная Варшава На черном бархате ключи. И ночь пришла в огне и плаче. Ожесточенные бойцы, Смеясь, насилуют полячек, Громят костелы и дворцы. А бледным утром — в стремя снова. Уж конь напоен, сыт и чист. И снова нежно и сурово Зовет в далекий путь горнист. И долго будет Польша в страхе, И долго будет петь труба, — Но вот уже в крови и прахе Лежат немецкие хлеба. Не в первый раз пылают храмы Угрюмой, сумрачной земли, Не в первый раз Берлин упрямый Чеканит русские рубли. На пустырях растет крапива Из человеческих костей. И варвары баварским пивом Усталых поят лошадей. И пусть покой солдатам снится — Рожок звенит: на бой, на бой!.. И на французские границы Полки уводит за собой. Опять, опять взлетают шашки, Труба рокочет по рядам, И скачут красные фуражки По разоренным городам. Вольнолюбивые крестьяне Еще стреляли в спину с крыш, Когда в предутреннем тумане Перед разъездом встал Париж. Когда ж туман поднялся выше, Сквозь шорох шин и вой гудков Париж встревоженно услышал Однообразный цок подков. Ревут моторы в небе ярком. В пустых кварталах стынет суп. И вот под Триумфальной аркой Раздался медный грохот труб. С балконов жадно дети смотрят. В церквах трещат пуды свечей. Всё громче марш. И справа по три Прошла команда трубачей. И крик взорвал толпу густую, И покачнулся старый мир, — Проехал, шашкой салютуя, Седой и грозный командир. Плывут багровые знамена. Грохочут бубны. Кони ржут. Летят цветы. И эскадроны За эскадронами идут. Они и в зной, и в непогоду, Телами засыпая рвы, Несли железную свободу Из белокаменной Москвы. Проходят серые колонны, Алеют звезды шишаков. И вьются желтые драконы Манджурских бешеных полков. И в искушенных парижанках Кровь закипает, как вино, От пулеметов на тачанках, От глаз кудлатого Махно. И, пыль и ветер поднимая, Прошли задорные полки. Дрожат дома. Торцы ломая, Хрипя, ползут броневики. Пал синий вечер на бульвары. Еще звучат команд слова. Уж поскакали кашевары В Булонский лес рубить дрова. А в упоительном Версале Журчанье шпор, чужой язык. В камине на бараньем сале Чадит на шомполах шашлык. На площадях костры бушуют. С веселым гиком казаки По тротуарам джигитуют, Стреляют на скаку в платки. А в ресторанах гам и лужи. И девушки сквозь винный пар О смерти молят в неуклюжих Руках киргизов и татар. Гудят высокие соборы, В них кони фыркают во тьму. Черкесы вспоминают горы, Грустят по дому своему. Стучит обозная повозка. В прозрачном Лувре свет и крик. Перед Венерою Милосской Застыл загадочный калмык… Очнись, блаженная Европа, Стряхни покой с красивых век, — Страшнее труса и потопа Далекой Азии набег. Ее поднимет страсть и воля, Зарей простуженный горнист, Дымок костра в росистом поле И занесенной сабли свист. Не забывай о том походе. Пускай минуло много лет — Еще в каком-нибудь комоде Хранишь ты русский эполет… Но ты не веришь. Ты спокойно Струишь пустой и легкий век. Услышишь скоро гул нестройный И скрип немазаных телег. Молитесь, толстые прелаты, МадоннеЭйснер — друг Сергея Эфрона и его соратник по добровольной работе на советскую разведку. Но в этих строках не задание Кремля, а искреннее евразийское убеждение.
Анализируя в 1928 году в пражском журнале «Воля России» поэму Алексея Эйснера «Конница», Марк Слоним, в частности, замечает:
«Достаточно сказать то, что славянофильское противопоставление растленно-рассудочного Запада богоносной России, пройдя через соловьевский страх «желто-азиатской опасности», превратилось у поэтов символистов в идею столкновения, первобытного нашего скифства с одряхлевшей пресыщенностью западной культуры… Удивительно одно: читаем ли мы Брюсова, Маяковского, или даже Блока — у всех неизменно противопоставление варварства и культуры и навязчивый, неукоснительный образ физического столкновения России и Европы и физической гибели старого мира. Борьба нового (Россия) и отжившего (Европа) всегда принимает формы нашествия, похода, войны. Эйснер только более грубо и наивно вскрыл это со своим «седым и грозным командиром», и проходящими полками и эскадронами». И хотя у него реют аэропланы и стреляют пулеметы, хотя его трубачи и горнисты играют военные сигналы — не чувствуется в его описаниях организованной армии, не говорится в них о современной войне. Случайны тут машины, числа, стройные колонны и стратегические приказы. Их прикрывает «скрип немазанных телег» и «рев мужицких толп». Орда движется в Европу…Этот контраст Эйснер изображает и посредством сексуальных символов, стихийный Восток представляет собой мужской принцип, Европа принцип женский. Мужская энергия приносит и насилие, но вместе с ним и обновление, Восток насилует Европу и одновременно передает ей новую энергию… Скифствующие хотят Европу сбросить в прах и грязь. Поставить Запад на колени мечтают… и прапорщики из белой гвардии, и комсомольцы из кавалерии Буденного» [497] .
497
Слоним М. Л. Россия и Европа: по поводу двух поэм // Воля России. Прага. 1928. № 5, сс. 44–45.
В фильме 1937 года «Великий гражданин» главный герой Шахов (С. М. Киров) произносит речь — «Эх, лет через двадцать, после хорошей войны, выйти, да взглянуть на Советский Союз, республик, этак, из тридцати-сорока, чёрт его знает как хорошо!» [498] .
В начале 1941 года был снят фильм «Первая Конная» Сценарий правил лично Сталин. Финальная сцена смотрится так: в штабном вагоне Сталин говорит адьютанту: «Уберите пока карту Украины!» (уже освобожденной от поляков). «Дайте сюда карту Польши! Посмотрим, что тут надо сделать». Далее долго показывается молчащий Сталин, склоненный над картой всей Европы и смотрящий куда-то в сторону Ла-манша.
498
https://www.youtube.com/watch?v=rDou48ZskRQ М. Блейман. М. Большинцов. Ф. Эрмлер. «Великий гражданин». Сборник материалов к кинофильму. Лд., 1940, с. 74.с. 114
1 января 1941 года «Правда» опубликовала стихи Сергея Исааковича Кирсанова:
Мы в Сорок Первом свежие пласты Земных богатств лопатами затронем. И, может, станет топливом простым Уран, растормошенный циклотроном. Наш каждый год — победа и борьба За уголь, за размах металлургии!.. А может быть — к шестнадцати гербам Еще гербы прибавятся другие…В том же номере уверялось:
«Велика наша страна: самому земному шару нужно вращаться девять часов, чтобы вся огромная наша советская страна вступила в новый год своих побед. Будет время, когда ему потребуется для этого не девять часов, а круглые сутки… И кто знает, где придется нам встречать новый год через пять, через десять лет: по какому поясу, на каком новом советском меридиане?» [499]
499
Своевременно или несколько позже // Правда 1 янв 1941. Этот пассаж содержится в образцовом новогоднем тосте образцового советского капитана подводной лодки.
В те же предвоенные годы Павел Коган [500] выражал настроение своего поколения:
Есть в наших днях такая точность, Что мальчики иных веков, Наверно, будут плакать ночью О времени большевиков… Но мы еще дойдем до Ганга, Но мы еще умрем в боях, Чтоб от Японии до Англии Сияла Родина моя [501] .Во время Берлинской (Потсдамской) конференции лидеров трех держав антигитлеровской коалиции в частной беседе Иосиф Сталин заявил президенту США Гарри Трумэну, что Советский Союз «заслужил право» на опеку над одной из итальянских колоний [502] .
500
У него бывали очень точные образы:
Мы кончены. Мы понимаем сами, Потомки викингов, преемники пиратов: Честнейшие — мы были подлецами, Смелейшие — мы были ренегаты. Я понимаю всё. И я не спорю. Высокий век идет высоким трактом. Я говорю: «Да здравствует история!» — И головою падаю под трактор.501
Вряд ли стоит напоминать, что из-за границы доносились аналогичные песни штурмовиков:
Дрожат одряхлевшие кости Земли перед боем святым. Сомненья и робость отбросьте, На приступ! И мы победим! Нет цели светлей и желаннее! Мы вдребезги мир разобьем! Сегодня мы взяли Германию, А завтра — всю Землю возьмем!.. Es zittern die morschen Knochen Der Welt vor dem roten Krieg, Wir haben den Schrecken gebrochen, Fur uns war's ein grosser Sieg. Wir werden weiter marschieren Wenn alles in Scherben fallt, Denn heute da hort uns Deutschland Und morgen die ganze Welt.Эта песня стала официальной песней Германского трудового фронта. И была опубликована с помощью наставника Баумана — священника-иезуита. В 1939–1945 годах Бауман — командир роты пропаганды 501 на Восточном фронте.
502
https://www.kommersant.ru/doc/4518596
Обсуждение судьбы итальянских колоний, в число которых входила и Ливия, прошло на шестом заседании глав правительств Великобритании, СССР и США 22 июля 1945 года. После слова Сталина «мы хотели бы знать, считаете ли вы, что Италия потеряла свои колонии навсегда. Если вы считаете, что она потеряла эти колонии, то каким государствам мы передадим их под опеку?», вопрос о судьбе итальянских колоний был передан на обсуждение министров иностранных дел.
В сентябре 1945 в Лондоне состоялось первое заседание Совета министров иностранных дел. На ней «Молотов запросил право опеки над прежней итальянской колонией Ливией — чтобы немедленно получить отказ западных держав. Молотов сказал, что, если Запад не даст СССР Ливию, то он удовлетворится Бельгийским Конго» [503] .
503
Уткин А. И. СССР в осаде. М., 2010. http://www.plam.ru/hist/sssr_v_osade/p6.php?ysclid=lj5wcisr6i411807585
По западным архивам о том же:
«Молотов обвинил Британию в попытке монопольного владения Средиземным морем в условиях французской и итальянской слабости. Но, продолжил Молотов, если СССР получит право единоличной опеки над Триполитанией и Киренаикой, то по его мнению весь вопрос с итальянскими колониями можно будет решить очень быстро»
https://lafeber.livejournal.com/53755.html.
Незнание этой истории позволило патриарху Кириллу относительно честно сказать в лицо африканским лидерам, приехавшим в Петербург: «Россия никогда не рассматривала Африканский континент как пространство для извлечения прибыли или как объект для колонизации, никогда не говорила с народами Африки в высокомерном тоне, с позиции превосходства и силы» [504] …
Проходят эпохи. И вот президенты демократической России также заявляют о том, что границы России они не считают границами своих властных претензий.
504
http://www.patriarchia.ru/db/text/6045846.html