Милицейская сага
Шрифт:
– А вот невинных на зоне ой как любят!
– послышалось от двери. Как ни ждал Рябоконь возвращения блуждающего опера, но - вздрогнул. А впрочем, может, именно потому, что ждал.
– Тальвинского до сих пор нет?
– И не будет, - значительно произнес Рябоконь.
Но Лисицкий, взъерошенный - явно, после драчки, - видимо, не расслышал. Он пролетел "предбанник", не раздеваясь, подхватил стул, перевернул его спинкой вперед и интимно подсел к перетрусившему Богуну.
– Ну что, сосок?
– Какой еще сосок?
– А вот этот, - оперуполномоченный со вкусом зачмокал губами.
– Мы ж тебя
Развеселившийся недобро Лисицкий подманил расхитителя и пошептал ему на ухо.
– А как ты думал!
– твердо посмотрел он в ошарашенные глаза.
– Это, брат, тюрьма. Свои крутые законы. Придется отрабатывать ворованные денежки. Представляешь, старый, картину? Эдакая темная ночь, широкая кровать с такой, знаешь, упругой пружиной. И Валька Добрыня - вижу, знаешь такого!
– мадам Панину, взопревшую, кричащую, на этой кровати пялит. А? Какова картинка? Ты ведь на нее давно пузыри пускаешь, на главную расхитительницу! Нет? Не главная?... А в это время та же ночь, камера мужиков эдак на семьдесят, клопы, вонь, и тебя, знаешь, самого так у параши! Ох, колорит! Ох, игра судеб!
– Что вы от меня хотите?!
– Богуна трясло.
– А ничего я от тебя больше не хочу. Ты у меня и так под колпаком. Думаешь, вытянут? Хрена! Потому что ты теперь как таракан опрысканный. Лучше подальше держаться. На хищение-то мы вышли. Значит, сдавать кого-то - хошь не хошь - придется. А кого? Тебя, конечно. Да еще дурочку эту престарелую. Как ее?..
– Лавейкину, - опрометчиво подсказал Мороз.
– Именно так, - сквозь зубы подтвердил Лисицкий: фамилии этой он добивался от Богуна.
– Потому что против вас, лопухов, прямые улики. И вас не жалко. А по мне так даже веселей, чтоб ты один прошел. По первости возни меньше, а, во-вторых, на таких уликах, да еще в непризнанку, получишь до упора. А если начнешь "колоться" и главной окажется Панина или - не приведи, господи...
– он опять пошептал, отчего Богуна перетряхнуло, - так тут для меня пропорция обратная: пахоты на год - раз, неприятностей по башке - два. Люди со связями, не чета тебе, сморчку пугливому. А результат: что так учетная "палка", что эдак. Так что по мне, родимый, закупай вазелин и вот это тренируйся, - и он опять почмокал губами.
– Ах да! Совсем забыл, - Лисицкий весьма натурально прихлопнул себя по лбу.
– А у меня для тебя еще сюрпризец припасен. Глянь-ка. Жестом фокусника он вытянул из кармана то, что накануне, с величайшей осторожностью демонстрировал Морозу главбух Краснов, - ведомость восстановленного движения товаров на Первом складе.
– Видал, как красным бьет?
– Лисицкий развернул перед Богуном один из листов и теперь самодовольно изучал реакцию.
– Кумачом, так сказать, в последний раз. Не ведомость учета, а прямо первомайская демонстрация. А ты, дурашка, решил, что если картотеку уничтожил, так и концы в воду?
– Ничего я не уничтожил.
– Не понял.
– Не уничтожил. Спрятали.
– Где?! -
– У племянницы на даче.
– Сам?!
– Нет.
– Ну, рожай!
– Приказали.
– Рожай, говорю. Кто? Панина?
– Да.
– Я так понял, что ты все-таки по душевной своей подлости надумал заложить остальных, - в Лисицком изобразилась
– А чего? Отсиживаться за всех? Можно подумать, больше других...
– Понятно. Речь, дышащая интеллектом. Запретить я тебе этого, увы, не могу по должности. Как говорится, гражданское право. М-да, опять новые обстоятельства, пахота. Ладно, что делать? Послушаем.
Незаметно для раздавленного Богуна он сделал знак, предлагая остальным оставить их в кабинете двоих.
– Великий артист, - с восхищением кивнул подбородком на закрывшуюся изнутри дверь Мороз.
– Да, артист хоть куда, - неприязненно согласился Рябоконь.
– Чего лыбишься-то?
– Нравится, как работает, - пояснил тот. И, устав сдерживаться, добавил, жестко глядя в мрачную физиономию.
– А вот завистников я не терплю. Особенно если под личиной друзей.
– Оно и видно, что пацан еще, - не стал препираться Рябоконь.
Он решительно открыл внутреннюю дверь:
– Николай Петрович, на минуту.
Лисицкий кивнул.
– Значит, так, - он открыл ящик, выдернул несколько чистых листов, кинул поверх авторучку.
– В правом верхнем углу: "Начальнику..." Ну, это после. В центре строки: " Явка с повинной". Да с большой же буквы, грамотей! И дальше двигай по порядку, как мне рассказывал. Маракуй. Если что, я по соседству.
Потрепав Богуна за плечо, вышел, прикрыв за собой дверь.
– Ох, и сгрызет он мне нового паркера, - поплакался Лисицкий.
– Коля, ты велик, - Мороз в показном раже вытянулся и коротко кивнул в знак восхищения.
– Но как же тебе Краснов ведомость-то отдал?
– Отдаст он, пожалуй, - под колким взглядом Рябоконя Лисицкий чувствовал себя неуютно.
– Тогда как же?
– Хватит тянуть!
– прервал тяжелое молчание Рябоконь.
– Выкладывай, чего натворил, гений задрипаный!
Лисицкий кротко вздохнул:
– Больно вы нервны. Я бы сказал: не по возрасту.
– В рыло дам, - коротко пообещал Рябоконь.
– Не даст. Строг, но справедлив, - успокоил Лисицкий обалдевшего Мороза. Но аргумент, похоже, подействовал.
– Изъял при обыске, - неохотно сообщил он.
– Та-ак!
– зловеще протянул Рябоконь.
– Обысками, стало быть, балуешься. И где, любопытно?
– Да будет тебе сверлить, Серега. В общем, я чего рванул? Оказывается, там в КБО, как мы склады прикрыли, беспредел пошел. По наводке Шимко, пара бугаев из ихнего кооператива начали у Краснова ведомость отбирать. Он в кабинете Паниной заперся, они - ломать. Детектив!
– Ну?
– Так прихватил постового подвернувшегося. Тормознул первую же легковушку. Ксиву в зубы. Прилетели: дверь взломана. Краснов пузыри пускает. Говорит, только отняли. Но вынести не успели. Как раз к инженеру-технологу потащили.
– И ты там же нарисовал постановление на обыск, - подсказал Рябоконь.
– Нет, я им сначала по-хорошему вернуть предложил. Но, понимаешь, ни в какую. А обстановка напряженная: девки из бухгалтерии голосят.
– А, ну раз девки...Ладно, все это полбеды, - неожиданно успокоился Рябоконь.
– Андрюха мужик порядочный: постановление твое об обыске задним числом подмахнет. Главное - рыло в горячке никому не набил.