Милицейская сага
Шрифт:
Андрей резко поднялся, массивной своей фигурой навис через стол над маленьким Чекиным.
– Ты что, Александрыч? Издеваешься?! Иль впрямь меня за сволочь держать стал? Так вот запомни раз и навсегда - что бы ты там обо мне ни думал: своих не сдаю! Я только что Лавейкину на Слободяна расколол. Так что отступать поздно. И еще, чтоб ты понял, - ни перед кем другим, кроме тебя, оправдываться бы не стал! В общем, я поехал к котовцам. Пора Богуна арестовывать!
– А кого тогда вместо тебя командовать отделом назначат?
– тихо поинтересовался Чекин.
– Не понял?
– Чего еще непонятного осталось? Расклад очевидный - ловленный
– А - кому передать дело?
– Кто ж его теперь, кроме тебя самого, поднять сможет? Разве что я, - на поцапанной чекинской физиономии вновь установилась обычная легкая усмешка.
4.
Спустя еще час, когда Чекин, перелистав уголовное дело, как раз собрался связаться с котовцами, раздался резкий звонок.
– Здравствуй, Аркадий. Это Сутырин. Куда у тебя анархист Тальвинский запропастился?! Надо, додумался беспредельщик: Склады КБО опечатал. Все! И моему ангельскому терпению пришел конец!
– Тальвинский в Весьегонске. Исполняет отдельное поручение.
– Где?!.. Погоди, а кто тогда?.. У кого уголовное дело?
– У меня.
– У тебя?! Ты хочешь сказать, что это все ты?
– Уголовное дело у меня.
В трубке наступило молчание: полковник Сутырин пытался осмыслить услышанное.
– Опять покрываешь?
– догадался он.
– Между прочим, у меня теперь требует отчета обком. Им уже сообщили, что милиция пытается чуть ли не на месяц парализовать бытовое обслуживание областного центра. Что скажешь?
– Игорь Викторович! Склады опечатаны законно. По этому делу получены доказательства причастности к хищениям крупных хозяйственных руководителей. В первую очередь - Слободяна. Возможно - и нынешнего директора КБО Паниной.
– Да не директора вшивого КБО, а председателя горисполкома!
– в ярости перебил Сутырин.
– Только что на сессии горсовета утвердили. Она тревогу и подняла. И теперь лично от первого секретаря обкома поступило указание немедленно распечатать склады. Ваше счастье, что генерал сегодня в Москве и указание передали непосредственно мне. Словом, так, Чекин. В свою веру обращать я тебя не буду. Как говорят мудрецы, не мечи бисер. Дальше знаешь. Посему слушай приказ. С этой минуты никаких следственных действий! И готовь уголовное дело для передачи нам в управление. К понедельнику. Будем выправлять ситуацию. Тогда к приезду генерала смогу доложить, что инцидент исчерпан. Это все, Аркадий Александрович, что я теперь смогу для тебя сделать.
– Выправлять - это значит, опять "рубить концы"? Игорь Викторович! Там же такие роскошные выходы появились. То, что за КБО зацепились, - всего лишь ручеек. По существу мы вышли на планомерное обекровливание химкомбината. Не пресечем, комбинат просядет. Пятнадцать тысяч человек окажутся на улице. Скажу больше! Перед нами система. Если сейчас ее не перекрыть, завтра из-под нас страну вымоют! Да и склады все равно опечатаны. Чтоб закрепить, осталось инвентаризацию, обыска и допросы провести. Дайте хоть до понедельника время. На другом конце провода установилось озадаченное молчание: впервые за время совместной работы голос ироничного Чекина дрожал от волнения.
– Так что, Игорь Викторович?
– Повторяю для особо непонятливых! Ни одного следственного действия! Ты понял, у кого
– Есть. Куда катимся-то?
– Отвечаю: пошел вон...Ты еще здесь?
– послышалось через несколько секунд.
– Да вот колеблюсь, в какую сторону бежать.
– Стоять на месте. Вот что, Аркаша, думал неожиданно удивить. Но теперь, гляжу, не до сюрпризов. Я себе еще одну должность зама пробил. Под тебя. С генералом согласовано. Так что христом Богом - не подставляйся!
И полковник Сутырин отсоединился.
5.
Рябоконь беспокойно выгуливался по "предбаннику", с раздражением вслушиваясь в нескончаемое журчание из-за прикрытой двери внутреннего кабинета. В кабинете этом Виталий Мороз допрашивал нервного, верткого человечка - заведующего Первым складом КБО Аристарха Богуна. Допрашивал, что называется, на совесть: иногда подсаживался к Богуну, и тогда голос его звучал доверительно и сочувственно. Потом, когда малюсенькая и острая, будто спичечная, головка Богуна склонялась так низко над столом, что жидкие жирные волосы начинали салить стекло, Мороз вскакивал и с видом окончательной решимости вскрикивал: "Довольно с меня! Если вы окончательно решили сесть в тюрьму, так чего я-то стараюсь, отговариваю!?".
От периодических этих вскриков Богун терялся, вздрагивал панически, смотрел умоляюще и...молчал. Мороз с надеждой вслушивался в это молчание - не дозрел ли? После чего вздыхал как человек, сам дивящийся мере своего терпения. И - все начиналось сызнова.
" Слишком много сам трепется. А надо подследственного разговорить. Тогда и "расколется", - привычно отмечал про себя Рябоконь, но не вмешивался.
По большому счету плевать ему было и на потуги Мороза, и на ворованные тыщи Богуна, а, пожалуй, и на тех, кого Богун щуплыми своими плечиками пытается огородить. Потому что имя им - легион, и игры эти давно обрыдли старшему оперуполномоченному ОБХСС, живущему ожиданием "дембеля".
Из головы его не выходил Лисицкий. Два часа назад, когда только завезли свеженького, дерзящего еще Богуна, раздался звонок. Звонил "Грачик" - самый никудышный из агентов Лисицкого, - Рябоконь давно различал их всех по голосам. Но в этот раз сообщил, видно, что-то дельное, потому что, бросив слегка ощипанную жертву Морозу и невразумительно буркнув, Лисицкий выскочил на улицу. А еще через полчаса в отсек заглянул Марешко и с видом чрезвычайно огорченным сообщил: только-де позвонил начальник УБХСС области. Дело у Тальвинского забирают в областной аппарат. Поэтому всякую работу приказано приостановить, а собранные материалы положить на стол руководству.
Вот с того времени и не выходит из головы Рябоконя стремительно исчезнувший непредсказуемый "корешок". "Ведь знает же, что по краю ходим. Так нет, опять вяжется", - в какой раз бессильно выругался он.
– Ну, вот что!
– на этот раз вскрик Мороза был неподдельным и отвлек Рябоконя.
– Мне надоело выслушивать этот лепет. Есть документы, свидетельства. Письменные признания. Вы прекрасно знаете, что я ни на грамм не верю в вашу невиновность, сами вы, естественно, тоже должны понимать, что на этот раз не выкрутиться. Так напрягите, что еще в голове осталось. - Не знаю ничего, - буркнул Богун. Какую-то слабость уловил он в раздражении оперативника и оттого слегка взбодрился.
– Невинен!