Милицейская сага
Шрифт:
– Как было, так и написал.
– Тогда пусть подтвердит!..То-то! Вот она, лакмусовая бумажка честности твоей! И потому сидеть тебе не пересидеть. А подругу твою мы и без тебя найдем. Гляди только, как бы поздно не оказалось. Мороз потянулся к телефону связи с дежурной частью. - Виталий! Погоди! Хочу слово сказать, - пробормотал Меденников.
– Вижу, обложили на совесть. Так что теперь и с адвокатом не выпутаться. Сколько?
– Чего?
– "Бабок", говорю, сколько требуется отстегнуть. Только напрямую - по старой дружбе.
–
– только сейчас до Мороза дошел смысл сказанного. Почувствовал, что ему сводит скулы: - А потерпевшей? Матери девчонки погибшей ты тоже заплатишь?!
– Само собой, - удивился вопросу Меденников.
– Чего теперь остается? Да не забивай голову. С ней-то я сам порешаю. Кто она там? Доярка? Свинарка? Штук пять баксов отвалю, чтоб без обид, - всмотрелся в молчащего Мороза. По-своему определил причину молчания.
– Да ты чего? За глаза хватит. Она больше тыщи рублей никогда не видела...Ладно, хрен с тобой, добавлю. Пусть хавает. Мне главное, с вами сейчас разойтись. Давай по двадцать тебе и Тальвинскому...Даже прекращать не надо. Просто отпускаешь под подписку. И я ныряю в Москву. А там сам все порешаю. Важно сейчас из-под топора уйти. А? Так как? По рукам и - разбежались?
Боясь не сдержаться, Виталий поднял трубку связи с дежурной частью.
– Э-э! Ты чего? Так переговоры не ведутся!
– заволновался Меденников.
– Скажи свои условия! Могу по пятьдесят.
– Что? Страшно стало? Паучило!
– припомнил Мороз любимое словцо Рябоконя.
– Ничего, теперь привыкай бояться. Борец с прежним режимом. И в чем же после этого разница между тобой и Паниной? По мне так... - В чем? Ты меня с этой лярвой на одну доску?!.. Думаешь, если вы меня сегодня по ее указке "накололи", так и ногами топтать можно? Я чистый! И заказных убийств, в отличие от мэрши вашей, не организовывал!
– Что-то ты заговариваешься со страху.
– А ништяк! Думаешь, не знаю, как семь лет назад "авторитет" нынешний Добрыня, через которого она делишки свои вершит, по ее указке полковника милицейского пришил?
– Что несешь?
– Да ладно - "несешь"! Слухом земля полнится. Убил, а документы-то, не будь дурак, припрятал. Зато и живут теперь в тесной спайке и любови: он ее бумагами держит, она...
– У тебя есть доказательства?
– Были бы, давно бы ее, стерву, раздавил. Но ничего - скоро наша возьмет. Все вскроем! Пометем коммуняк. И вас, ихних прислужников, заодно!
– Сия будущность покрыта мраком, - отреагировал Мороз.
– А ближайшие события я тебе предскажу. Что б ты тут мне ни нес, а ты для меня такой же бандит, как они. И - не уповай на удачу! Не будет ее у тебя. Подружку твою вычислю. Даже если придется все твои фирмы прочесать. Ты ж наверняка блядей по месту работы фалуешь. Что ты, говорил, новенького прикупил? Цементный и.. Хлебзавод?!
Последнее название Мороз едва не проглотил. Есть ключевое слово! Но если догадка верна, лучше б оно и не возникало!
Он стремительно
– Что? С Тальвинской ездил?
И по тому, как переменилось лицо подозреваемого, понял, что попал в точку.
12.
В сущности Меденников был прав в одном нехитром своем провидении: вызов в горисполком не мог не быть связан с его делом. Потому Андрей не слишком удивился, когда не застал там Муслина. Пожилая секратарша без промедления проводила его прямо к председателю, то бишь к Маргарите Ильиничне Паниной.
– Ну, здравствуй, Тальвинский. Присаживайся. Она несколько постарела. Впрочем, может быть, впечатление это усиливалось строгим, приличествующим мэру серым костюмом, скрашивавшим прежнюю откровенную сексапильность.
Панина кивнула в сторону стола заседаний, уселась напротив:
– Чай? Кофе?
– Говори уж сразу, зачем вызвала.
– Гляди-ка! Не изменился. Такой же - лобастый, упрямый. Собственную судьбу поломать готов, лишь бы на своем настоять.
– Уже поломал. Так что давай о деле, Маргарита Ильинична.
– А у меня каждая секунда - дело! Зачах, похоже, в райончике своем. Вот-вот надорвешься, - опытным женским глазом она пытливо выискивала следы неухоженности.
– Только не говори, что догадалась прямо сейчас.
– Ну, зачем? Слежу. Не чужие все-таки. Хоть ты, как выяснилось, добра не помнишь.
– Зато ты - сплошной рождественский подарок.
– То, что ты на своем месте до сих пор сидишь, - это и есть мой тебе подарок. Скажешь, нет?
Возразить на это было нечего. После назначения Паниной председателем горисполкома Андрей еще с полгода ждал приказа о своем снятии, а то - и об увольнении. Но - не дождался.
Панина поднялась прежним, энергичным движением, обошла стол и, остановившись позади Тальвинского, как когда-то, положила руки ему на плечи, сжала призывно пальцы. Андрей оставался неподвижен.
– Забыл меня, - хмыкнула она.
– Впрочем, как скажешь: деловые отношения - оно даже крепче. По какому вопросу позвала, знаешь?
– Нехитро догадаться. Донес по утру твой впередсмотрящий.
– Маловато в тебе чинопочитания, Андрей Иванович.
– Зато в Муслине вдвое. Так что свою долю угодливости ты получаешь.
– Он, между прочим, твой начальник. Не боишься так-то? Хотя ты дерзок. Может, потому и сошлись когда-то. Хочу, Андрей, еще раз попробовать тебя в свою команду завербовать. Пусть ершишься, но вижу: шишек за эти два года набил... Набил, набил! Даже глазищи твои попритухли.
– Ты тоже не помолодела.
– Я - внешне. А ты... душу бы поберечь стоило.
– Вот и берегу. Давай так, Марго! Ты насчет Меденникова хлопочешь. Так не трать время! Мы его полчаса назад раскололи! К вечеру арестуем, - заметил, как радостно блеснули ее глаза.
– Так что - ставь на нем крестик. И -вперед за орденами: переизбирайся.