Милицейская сага
Шрифт:
– Марюська! Чтоб я сдох, Марюська!
– Узнал!
– гордясь перед подругой, она небрежно протянула ладошку.
– Но с трудом!
– Мороз в демонстративном восхищении крутнул ее вокруг оси.
– Что? Изменилась?
– подначила раскрасневшаяся девушка.
– Не то слово, - "подружка с ее безукоризненными чертами лица и припухлым ротиком все-таки поинтересней", - вскользь подметил он.
– Так это вашу, стало быть?...Как же вы, девочки, дошли до жизни такой?
– Говорила я этим дурам, нечего в глухомань ехать, - помрачнела Марюська.
–
– Да уж, нагляделись сельской экзотики. На всю оставшуюся жизнь, - глубоко, объемистой грудью вздохнула Оля, бросив на Мороза быстрый взгляд.
"Положительно - получше будет".
– Ты нас не подвезешь к центру? А то сюда-то приволокли. А отсюда за так никто не хочет.
– Конечно, таких-то красавиц, - приобняв обеих за тоненькие - наверняка по шестьдесят - талии, Виталий шагнул на мороз. Ощутил, что обе - каждая со своей стороны - охотно к нему прижались.
Кажется, намечалось очередное приключение.
– И как она теперь жить, бедная, будет?
– Оленька озабоченно потрясла головой, окутав ее заклубившимися мягкими светлыми волосами.
– У нее ведь жених. Узнает - бросит. Такой идиот!
– Бросит - значит, доброго слова не стоит, - маленький Марюськин ротик зло искривился.
– Сколько ей говорили, расслабься, живи сегодняшним днем. Так нет, все для него себя берегла. Вот и доохранялась.
Оленька расстроенно провела пальчиком по глазу, проверяя, не потекла ли краска.
– Знаешь, она нам рассказывала, как все было, - припомнила Марюся.
– Она сперва долго сопротивлялась. Пока сил хватало. А когда уже все, лежала и звезды считала. Много-много звезд!..Там и впрямь люди какие-то проходили. Еще до того. Она им кричать стала. Так они, сволочи, быстрей на другую сторону...
– Все быдло, - убежденно объявила она.
– Его счастье, паскуды, что он на Таньку, а не на меня попал.
– И что бы было?
– отогревая застывшие замки на дверцах машины, заинтересовался Мороз.
– Целым бы не ушел. В крайнем случае сделала бы вид, что хочу взять минет. Да и - откусила!
Мороз, раскрывая перед ними дверцы, захохотал было, но, скосившись на упрямый, иссеченный морщинками лобик Марюськи, осекся: девочка не шутила.
– Сударыня, вы случаем не мужененавистница?
– слабосильный аккмулятор кое-как "схватил", и машина двинулась к шоссе.
– Еще чего? По обоюдному согласию всегда пожалуйста, - повернувшись в полоборота к устроившейся на заднем сидении Оленьке, Марюська намекающе подмигнула, вызвав понимающий мелодичный смех.
– Ладно, рассказывай: откуда свалилась?
– оборвал Мороз. - Что ты? Где? Вообще - как? - Вообще - всегда!
– Марюська вытянула вдоль салона длинные ноги, потянулась.
– В этом году поступила на филфак. Бабушка умерла. Квартиру забрали. Так что живу в общаге. Вот вместе с девчонками. Старею - скоро восемнадцать стукнет.
– А... родители?
Марюська хмыкнула:
– Маманька как в девяносто первом укатила с папашей, так до сих пор по гарнизонам с
Произнося злые, полные презрения слова, она не сводила испытующих глаз с Мороза. Он и сам всматривался в себя, ощущая странное сочетание звенящей пустоты и облегчения. Все эти годы он избегал упоминаний о Садовой, боясь разбередить то, что едва зарубцевалось. И вот теперь услышал и - ничего! Оказывается - боль умерла.
Дорога полетела весело. Мороз едва отбивался от сальных Марюськиных подколов - по несколько нарочитой развязности он определил, что девочка прошла не через одни руки. Сам он травил бесконечные анкдоты, то и дело исподволь поглядывал в зеркало заднего вида, где неизменно встречал ответный ищущий взгляд Оленьки.
Наконец, оживление само собой спало: заметив переглядывания, М арюська отвернулась к окошку.
Да и Мороз впился глазами в лобовое стекло: затертые "дворники" не справлялись с обильными хлопьями снега, что сыпал на грязную мостовую и, едва коснувшись ее, таял, присоединяясь к мутным соляным потокам воды вдоль бордюров. Машина устало затрусила по трамвайным путям - они въезжали в центральную часть города.
– Может, перекусим вместе?
– предложил опасающийся потерять Оленьку Мороз. Впереди возникла подзабытая, но дорогая ему вывеска - "Шашлычная "У Зиночки".
– Не знаю. Как Оля, - хмуро протянула Марюся.
– Я - за, - зардевшись, согласилась та.
– И это примечательно. Кажется, образовывается консенсус. Нас ждут великие дела, - Мороз резко вывернул руль к крыльцу, едва удержав заскользившую на гололеде машину.
5.
Кафе, прежде шумное и сиявшее надраенной инкрустацией, оказалось пустынным и на удивление неопрятным - кажется, Зиночка переживал не лучшие времена. Лишь у барной стойки нахохлился одинокий облезлый опоек.
Они уселись за угловой столик под рогатой вешалкой, на которой развесили свои пальто.
– Чего будете?
– из-за барной стойки вразвалочку вышла женщина лет сорока с засаленным меню в руках.
– Шашлычки фирменные, само собой, - значительно улыбнулся Мороз, предлагая опознать в нем прежнего завсегдатая.
– Шашлычки-то хоть стоящие?
– Нормальные, - официантка сделала росчерк в исписанном блокноте.
– А "из выпить"?
– Выпить? Мне если только пивка. А девушки... Магомедов, кстати, у себя?
– Был у себя.
– Тогда...Девчат, вы пока определяйтесь, а я нырну на минутку к старому приятелю.
Тут он заметил, что безразличная перед тем официантка с застекленевшим лицом смотрит за его спину. Он перевел взгляд на висящее на стене зеркало: в кафе входили двое крупных парней в кожаных меховых куртках, из тех, кого безошибочно называют качками. Обивая заснеженную обувь о ножки столов, они прошли в подсобное помещение, привычно отбросив барную стойку.
– Так я отлучусь, - Мороз поднялся.