Моцарт и его время
Шрифт:
Уег1а§, 1988. 5. 19. Куние упоминает также, что написанная в 1788 г. С-сйзг'ная Симфония № 90 Й. Гайдна тоже фигурировала под названием «Юпитер».
00
1/Э
новских» квартетов. В 1780-е новизна и оригинальность для симфонии не были первостепенными качествами. Конечно, такая установка не исключала важной роли изобретения, пуанта, способного привлечь внимание, поразить, заинтересовать слушателя эффектной деталью. Однако превращение симфонии в целостную композицию — процесс, который наметился только в середине 1780-х и в котором Моцарту было отведено одно из главных, если не ключевое, место.
ПРИДВОРНЫЙ КАММЕК-К0МР051ТЕУК, ИЛИ СВОБОДНЫЙ ХУДОЖНИК ПОНЕВОЛЕ / Казус трех последних симфоний
Композиционная
Мощный унисонный удар и торжественные тираты, открывающие первую часть, родственны тысячам других оркестровых начал. В опере и оратории XVIII века этот топос символизировал военную доблесть, благородство и божественное происхождение. Кстати, по одной из версий, именно благодаря начальному мотиву Симфония и получила название «Юпитер»3. Похожие тираты открывают вступление и в «Пражской» симфонии, где медленный темп подчеркивает родство с французской увертюрой. Как сам Моцарт относился к таким предельно типизированным оборотам? Сохранилось воспоминание о том, как Моцарт писал увертюру к «Милосердию Тита». Ее первые мотивы — те же С-йиг’ные тираты, причем почти в той же оркестровкеь — с трубами, валторнами, литаврами. Как известно, Моцарт был вынужден работать в спешке. Он жаловался Йозефе Душек: «Мне ничего не приходит в голову». Тогда она внезапно воскликнула: «Ну, так начни, черт возьми, с кавалерийского марша!» Моцарт подлетел к спинету и наиграл первые пару тактовс. То есть, если верить этому свидетельству, для композитора такого рода тематизм — типичная военная музыка в самом чистом, первичном виде. Далее, после чувствительного ариозного мотива и ответной фразы со стандартным гармоническим костяком (Т-Э О-Т) — еще одно общее место: бравурные оркестровые шумы. В других симфониях 1788 года Моцарт от них отказался, но здесь и им нашлось место как знаку симфонии-увертюры.
Не менее узнаваемы прообразы двух тем побочной партии, обе они выдержаны в буффонном духе. В первой — женственной и грациозной — больше ариозности, она нерегулярна по ритму, в ней ощущаются отголоски речевых интонаций и даже пластика жестов. Вторая, отделенная еще одним островком
этой виллы, пересказал ей свидетельство бывшей хозяйки. Дойч высоко оценивает прав-
доподобие случая, приведенного в воспоминаниях Бишоф, так как многое из ее рассказов ^
совпадает с воспоминаниями К. Пихлер. См. ОешзсНОок. 5. 533—534. ^
Он
О
громких отыгрышей с пугающим, но быстро проходящим с-то11, — откровеннокомическая. В ряду моцартовских инструментальных тем она занимает совершенно особое место. Это не просто мелодия, напоминающая об оперной арии того или иного жанра, это — цитата. Случай для Моцарта уникальный. Раньше он не использовал буквальных цитат. Побочной темой стала ариетта Ш Ьассю Ш тапо КУ 541, сочиненная им как вставной номер в оперу Анфосси на либретто Да Понте Ье §е1оз1е/ог1ипа1е* (Вена, лето 1788). Она предназначалась басу Франческо Альбертарелли — Дон Жуану в венской премьере 7 мая этого же года. В арии искушенный в галантном
Тематизм АпбаШе сапСаЬИе тоже отсылает к опере, но, как водится у Моцарта, к опере серьезной. Главная и побочная темы вызывают ассоциации с ариями лирическими, но не чувствительными, а сдержанными и сосредоточенными, обычно предназначенными царям и героям; промежуточная — с взволнованными оркестровыми отыгрышами в аккомпанированных речитативах. В теме менуэта очень ясна ее танцевальная основа, четкий восьмитакт вмещает в себя простую и эффектную структуру: тихий запев (первое предложение) и громкий отыгрыш 1иШ (второе). Никаких осложнений — ни игр в четное-нечетное (как в §-то11’ной Симфонии), ни «двухтемности» (как в Ек-йиг’ной).
Наконец, финал. И здесь Моцарт вновь использует тему-цитату. На этот раз — из своей Мессы Ьгеу1з КУ 192/186Г (см. Пример 28а). Конечно, в симфоническом варианте четрехтактовый мотив и последующая фраза интонационно противопоставлены сильнее, чем в Мессе, но все же родство очевидно. Первые четыре звука — не что иное, как начало григорианского гимна Ьис1$ сгеа1ог. Заслав прав, когда характеризует его как общее место контрапунктических упражнений в духе Фукса, на которых Вольфганг сам учился и обучал своих учеников. Есть нечто символичное в том, что мотив, словно бы заимствованный из учебника по контрапункту, Моцарт ввел в партию валторн в медленной части своей самой первой Симфонии КУ 16. Побочная тема финала в «Юпитере» тоже принадлежит «ученому» стилю.
Итак, в одном симфоническом цикле соединены темы, представляющие самые главные жанры моцартовской эпохи — две разновидности оперы (серьезную и комическую), мессу, танец и марш («кавалерийский»), плюс то, что несла в себе симфония как вид инструментальной музыки, имевшей к тому времени свои традиции. В «Юпитере» все виды музыки поданы с исключительным размахом и масштабностью. Это уже не то вихревое мелькание контрастных мотивов, что завораживало в поражающей своей новизной и парадоксальностью главной партии первой части «Пражской», где тоже собрано множество типичных топосов. Это основательное и фундаментальное собрание,
а См. Аберт II, 2. С. 150; Ха&ам/. Р. 533—535.
Ь ЗаШе 3. ТЬе N6^ Огоуе МогаП. Ы.-У, 1983. Р. 128.
сотрепсИит, в чем «Юпитер» может быть сопоставлен разве что с «Волшебной флейтой», последним оперным шедевром Моцарта.
ПРИДВОРНЫЙ КАММЕК-К0МР051ТЕЫК, ИЛИ СВОБОДНЫЙ ХУДОЖНИК ПОНЕВОЛЕ / Казус трех последних симфоний
о
со
н
о
а>
О.
О
РР
н
Обращение к первоэлементам музыки — одно из характерных качеств позднего моцартовского стиля. Уже шла речь, что он оформился в разных жанрах в разное время. «Юпитер» в этом смысле стоит рядом с моцартовскими клавирными сонатами С-биг КУ 545 (1788) и Э-биг КУ 576 (1789), третьим из «Прусских» квартетов КУ 590 (1790). Во всех них «простота» элементов весьма условна. В «Юпитере» темы, едва прозвучав, начинают интенсивно развиваться, становятся объектом изощренной интеллектуальной игры, в которой одноплановое и недвусмысленное превращается в многозначное, «галантное» — в «ученое», незатейливое — в изысканное и наоборот.