Мое частное бессмертие
Шрифт:
В воскресенье мы явились к ним на Фонтанную.
Молдавский жаркий ковёр лежал как задумавшийся в коридоре.
Было натоплено до обморока.
И вдруг… мамаша Унгара…
Пропустив Белку и Любу по лестнице наверх, она останавливает меня на скрипучих ступеньках. Обнимает и говорит: «Вот такая мне нужна!»
И смотрит – будто гипнотизирует.
Ну всё.
Довольно с меня!
11
Шанталь. Трамвай. Хвола–
Я сижу в концессии и пишу письмо в Оргеев.
О том, что мне… м-м-м… плохо в Кишинёве.
А до сих пор врала, что – всё прекрасно, лучше не бывает!
Ложки-миски черябаются за занавеской, там шофера обедают. Важные письма я всегда передаю с кем-то из оргеевских шоферов.
Декабрь, 1934, Кишинёв.
Дверь с улицы хлопнула.
Н-да, культура. У нас в Оргееве неграмотные царане – и те придерживают дверь, когда входят.
Белые боты в калошах проследовали к занавеске.
Я подняла глаза – посмотреть, кто этот невежа…
Это был… лесопромышленник Иосиф С.!
Ну, тот.
Ну, бал в «Маккаби». Со смешными дырочками в носу.
Он скрылся в занавеске.
Я вытянула ноги под столом. Главное, что ботинок не видно (которые протекают).
– Королева бала! – обрадовался он, выйдя от шоферов. – Вы что здесь?..
– А Вы? – я сидела перед ним враскидку, с вытянутыми ногами.
– Я?.. В шофёры нанялся!.. Ха-ха!.. Поверили?!. – и посмотрел, проверяя впечатление. – Я… гм… автобусную концессию выкупил!..
Он был в фуражечке с опущенными ушами. Как студентик какой-то.
Моя поза казалась мне теперь неприличной. Я свела колени под столом.
– Я наведу тут порядки! – поделился он. – У моих автобусов будут имена – как у пароходов в море! И, кажется, я знаю, какое имя будет у самого новенького из моих… автобусов!..
И засмущался отчего-то.
– Письмо?.. В Оргеев?.. – вытянув шею, он заглянул поверх моего локтя. – Хотите, передам?!.
Невежа какой – совать нос куда не просят!
А с другой стороны… может, и вправду передать? По такому случаю он с папой сойдётся… и… не тронет наши борти в лесу!
– Спасибо! – согласилась я. – Но только одну минуту!..
«Мама! – вывела я на бумаге. – Мне тут холодно. И одиноко. Скоро я всё брошу и приеду!»
Отдала письмо и ушла.
Хотя он в настроении был поболтать.
Hа улице пулевой дождь замерзал на лету. А я потеряла варежки, и у меня ныл живот.
Возле «Одеона» извозчичьи лошади ели солому с грязного снега.
Я подрабатывала сиделкой, была бережлива, у меня нашлось бы 10 леев на извозчика. Но я не потакала себе в мелочах.
Тащась по Измаильской, я подсчитывала свои накопления
Я в панике.
Чтобы отвлечься, я стала думать о лесопромышленнике Иосифе С., разбирать его странную внешность: глазки, как весенний ледок, малиновый рот в светлой бородке. И выражение лица такое детское: как будто он спал и отлично выспался, а тут ещё и какой-то весёлый сюрприз с утра.
Полагаю, что владелец автобусной концессии мог бы устроить себе другую внешность.
Но мне приятно, что он помнит про «королеву бала».
Но возле рынка я упала на наледь.
Чуть не заплакала от боли.
Встала у стены швейной фабрики. Как свинья в грязи.
Инвалиды, цыгане – и те уходили от чёрных будок, проклиная погоду.
Плача, я поднялась в трамвай. К чему теперь экономить.
Среди пассажиров я узнала Хволу Москович, мою младшую тётку из Садово. В гимназической форме школы Дадиани.
Я не была удивлена, хотя мы не виделись с детства. Дело в том, что я ехала в трамвае в 3-й раз в жизни, и трамвай породил Хволу, как одна ненормальность порождает другую. Зато я мигом вспомнила обиду детства: жоржетовое платье, и то, как Хвола увидела меня в одном белье.
Но в трамвае она кинулась ко мне как родная.
Через полчаса мы были в её комнате на Carol Schmidt Str. с новыми обоями и пляшущим горячим газом под котлом.
Я провела там четверо суток, первые из которых проспала как медведь.
После сидячей ванны подушечки моих пальцев стали промято-розовые, нежно-надутые.
И такое же покойное, крахмально-рассыпчатое солнце разлилось по Carol Schmidt Str.
Ледяной шторм выдохся.
За приоткрытыми ставнями солнце проминало пальцы на сугробах.
А потом Хвола повела меня в «Orpheus» – на новый фильм G(reta) G(arbo).
В зале погасили свет.
Фильм, как яичница, заплясал на экране.
Я сидела, не поднимая глаз. Уверена, я больше не похожа на GG – после этой мучительной зимы в медицинской школе.
GG появилась только на 9-й минуте! В гладком сером платье, с высветленным воротником под горло!
И что же!
Хвола сразу стала вертеть головой – с экрана на меня, с меня на экран. Как переливают кипяток из стакана в стакан – пока не остынет – вот так она сверяла меня с экраном. А потом как засмеётся от восторга!!!
Злопамятная, как тысяча старух, я вмиг простила ей все обиды.
Моя главная обида случилась в детстве, когда меня доставили в Садово на каникулы. В Садово жил Москович Ревн-Леви, мамин брат. Он построил гостиницу с рестораном. К нему стали ходить румыны-пограничники, он разбогател и отдалился от нас.