Мое имя в твоем безумии
Шрифт:
неё самые спелые яблоки в родительском саду.
А потом была авария, страшная, запомнившаяся всей округе: старенький мопед влетел в
здоровенный комбайн. Скрежет метала, стоны и отчаянный крик матери Юрки, потерявшей в тот
день старшего сына Лёшу и оставшейся с искалеченным младшим.
Парню было всего пятнадцать. Его буквально по частям собирали, и крепкий молодой организм
способствовал выздоровлению. Только вот выяснилось потом, что Шевельков сильно ударился
головой
Он стал замкнутым, сторонился людей, периодически впадал в необъяснимое бешенство и пару раз
лежал в областной психиатрической больнице, откуда его возвращали домой с уверениями, что он в
полном порядке.
Общение с Надей, как и с остальными, прекратилось само собой, хотя она и пыталась идти на
контакт, будучи ещё наивной девочкой.
Весь трагизм случившегося Беликова поняла годам к пятнадцати, когда стала прислушиваться к
мерзким разговорам и смешкам в адрес её бывшего друга. Открыто с ним давно никто не связывался, потому что после травмы у него будто прибавилось силы вместо отнятого разума.
Она порой ловила на себе его взгляд, когда шла в соседнюю деревню в продуктовый магазин, но
каждый раз, когда Надя хотела заговорить с другом детства, он сбегал.
И после той истории она не поблагодарила его и даже не узнала, что с ним. Девушка просто не
нашла в себе сил выйти из дома и, собрав вещи, уехала через три дня в город, попросив соседку
Агафью присмотреть за дедом и скотиной.
Все эти пять лет она исправно звонила старику и посылала ежемесячно часть копеечной зарплаты, полученной на всевозможных подработках. В разговорах он лишь ворчал, просил не приезжать и
забыть о нём.
От единственной подруги, с которой она созванивалась, Беликова узнала, что дед Аркадий продал
корову, забил поросёнка и окончательно спился, запустив всё хозяйство.
Каждый раз, когда она готова была сорваться домой, её удерживали какие-то обстоятельства и
мерзкое окутывающее чувство страха перед прошлым. Если бы не срочные дела, она бы и в этот раз
нашла причину, чтобы остаться в городе рядом с любимым Андреем.
Но, согласившись стать Надеждой Кузьминок, ей нужно было выписаться из дедовского дома и
стать законной хозяйкой скромной двушки Андрея, с которым жила уже год. Жених настоял на
знакомстве с единственным родственником своей возлюбленной, поэтому девушке с трудом удалось
уговорить его приехать на несколько дней позже, чтобы она могла привести в порядок запущенное
хозяйство.
Надя остановилась, завидев крышу родного дома, и улыбнулась – всё же были и приятные
воспоминания об этом
Ускорив шаг, она приблизилась к заваленному облупившемуся забору, толкнула скрипучую калитку
и вошла во двор, с теплотой в глазах осматривая разросшиеся кусты смородины, раскидистую
яблоню и забытые всеми клумбы, которые сама когда-то старательно вскапывала, засаживая
цветами.
На прогнивших ступеньках сидел сгорбленный сухой старик с трясущимися руками, бессмысленно
уставившийся перед собой.
– Деда! – девушка поставила сумку на землю и присела на корточки напротив него.
– Дед, я
приехала!
Пустые глаза переместились на неё, и в них медленно забегало понимание:
– Надька? Едрить твою за ногу, козища, говорил же не приезжать!
– Деда, обними хоть! – она выпрямилась и, потянувшись вперёд, обхватила костлявые плечи
старика.
Он ворчал под нос для порядка, а сам неловко поглаживал дрожащими пальцами узкую спину
внучки, моргая, чтобы удержать накатывающие старческие слёзы.
У него не осталось никого, кроме этой девчушки, которую он так часто колотил в детстве, не
баловал, как другие деды своих внуков, а теперь старался оградить от самого себя и от деревенской
загнивающей жизни, которая сломит её, как когда-то сломила его.
– Надька, чего тебе в городе не сиделось? Ты ж говорила, что есть там у тебя кто-то?
– Есть, деда, есть. Он приедет с тобой знакомиться, пожениться мы решили, – девушка улыбнулась, осторожно садясь на ступени рядом со стариком.
– Хорошее дело, давно пора тебе! Засиделась ты в девках!
– Мне всего двадцать два!
– В наше время бабы к твоим годам третьего рожали!
– Бедные женщины…
– Эх, Надька, была дурой непутёвой, дурой и осталась, – дребезжащий старческий смех не скрыл от
Беликовой ноток радости. Значит, дед, хоть и запрещал ей приезжать, всё-таки надеялся увидеть
внучку.
– Дед, чего ты так себя запустил, а?
– А мне больше ничего не осталось. Поймёшь когда-нибудь, дурёха, что жизнь-паскуда хуже
горькой редьки осточертеть может, а в петлю лезть страшно.
– Пойдём в дом? – девушка поднялась, отряхивая штаны.
– Я картошечки нажарю, хочешь?
– Как раньше?
– Да.
– А у меня и молочко свежее есть, Агафья с утра принесла.
Оказавшись в родных стенах, обвешанных паутиной, Надя вздрогнула, вспоминая проведённое
здесь детство. На неё накатила тоска и, чтобы отвлечься, она без умолку болтала со стариком, рассказывая о своей городской жизни, и чистила выуженную из погреба картошку, заботливо