Морально нечестивый
Шрифт:
— Тогда с этого момента я буду называть тебя так.
— Я… неделю или около того назад я была ночью на кухне и… услышала тебя.
— Ты слышала меня. — Я тяжело сглотнул, мне не нравится, к чему все идет.
— Тебе снился кошмар, — объясняет она, и я зажмуриваю глаза, стыд заполняет меня.
Сколько себя помню, у меня были ночные кошмары. В большинстве случаев мне помогает снотворное, но даже тогда… Мысль о том, что Каталина могла слышать меня в самый неподходящий момент, выводит из себя.
— Я не хотела вмешиваться, но я беспокоилась
— Я… я что-нибудь сделал? — В такие моменты у меня не получается контролировать себя. Надеюсь, я не причинил ей вреда.
— Ты, — начинает она, но краснеет, — поцеловал меня. — Ее голос такой тихий, что я едва могу его расслышать.
— Я поцеловал тебя? — повторяю я, почти в благоговении, и она кивает. Я поцеловал ее… и даже не помню этого.
Я ругаюсь себе под нос.
— Мне так жаль, — быстро пытается успокоить она меня.
— Не надо… Я злюсь, потому что этого не помню. Не потому, что это случилось. — Мне приходится сделать глубокий вдох. Я так долго мечтал об этом, а когда это действительно произошло, то ничего не помню об этом? — Это было хорошо? — быстро спрашиваю я, почти боясь ответа.
Она кивает.
— Думаю, да. Это был мой первый поцелуй. — Признается она, и мои глаза расширяются от шока.
Каталина, кажется, стыдится этого, поэтому я пытаюсь утешить ее собственным признанием.
— И мой тоже, хотя я этого не помню.
— Ты шутишь. — Она внезапно поворачивается ко мне лицом. — Ты хочешь сказать, что никогда ни с кем не целовался? Но как? — хмурится она.
— Я никогда не хотел. — Я пожимаю плечами. По крайней мере, это правда. Я бы не хотел, чтобы она знала о моем грязном прошлом… о том, что я делал, чтобы отец от меня отстал. Но даже тогда, я провел черту между такими интимными вещами, как поцелуи. Это никогда не казалось правильным.
— О, — кажется, она не уверена в себе, — мы можем сделать это снова, если ты хочешь. Поскольку ты этого не помнишь… — Она прерывается. На мгновение я ничего не говорю, слишком потрясенный тем, что она только что предложила.
— Если ты можешь… и хочешь, то есть, — быстро исправляется она, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ей в лицо.
— Я бы хотел попробовать.
Я отпускаю ее руку и осторожно касаюсь ее щек. Она слегка вздрагивает, ее дыхание становится более резким. Я слегка провожу большим пальцем по ее губам, наслаждаясь ощущением ее кожи. Никакие сны не могли подготовить меня к этому… к тому, что ее обнаженная кожа будет находиться под моей.
Я все жду, что боль ударит меня и заставит отпрянуть. Но чем больше я исследую ее, тем комфортнее мне становится.
Я чувствую себя… как дома.
Касаюсь пальцами ее щеки, прослеживая ее черты, запечатлевая их в моей памяти.
— Ты восхитительна, — мой голос хрипловат. — Такая красивая.
Лина опускает ресницы от моего комплимента, розовое пятнышко окрашивает ее щеку.
— Я не думала, что нравлюсь тебе, — говорит она тихим голосом. — Ты всегда
— Только потому, что ты мне слишком нравишься. Быть рядом с тобой и не иметь возможности прикоснуться к тебе… — стону я. — Это чистая пытка.
— Ты мне тоже нравишься, — признается она, и я ухмыляюсь, как дурак. Слова, о которых я всегда мечтал…
Я медленно наклоняюсь вперед, пока наше дыхание не смешивается. Ее глаза широко раскрыты, и она прикусывает губу. Не думаю, что она понимает, что это делает со мной. Я нависаю над ее губами, почти боясь сделать последний шаг.
Но я делаю это.
Накрываю губами ее, почти как прикосновение перышка. Я вдыхаю ее сущность, и ее рот открывается, чтобы впустить меня. Ее вкус… ее ощущения… Я не могу удержаться и притягиваю ее ближе, превращая сладкий поцелуй в настойчивый. Ее руки напряжены, и я понимаю, что она очень старается не прикасаться ко мне. Мое сердце согревается от ее заботы. Мы целуемся, кажется, часами, и когда мы наконец отрываемся друг от друга, то оба тяжело дышим.
— К чему это нас приведёт? — спрашивает меня Лина, ее голос звучит с надеждой.
— К чему захочешь. — Кажется, у меня не так много границ, когда речь идет о ней. Она разрушает даже те, которые я когда-то считал непробиваемыми.
— Мы можем не торопиться? Иметь нормальный брак?
— Не торопиться, хорошо. Мне бы этого хотелось, — откровенно отвечаю я.
Может, не все потеряно.
Может, для меня все-таки есть надежда.
Ближе к вечеру я
встречаюсь с Владом в охраняемом месте. Припарковав машину, он выходит из нее и бросает мне папку.
— Что это?
— Отчет о судебно-медицинской экспертизе нашей милой монашки.
Я открываю его и бегло просматриваю его содержимое. Там не так много. Причиной смерти была признана потеря крови, но патологоанатом прокомментировал наличие нескольких разрывов на левом желудочке сердца. Это, а также некоторые повреждения на ребрах, позволили предположить, что монахине могли нанести удар ножом в сердце, после чего она истекла кровью.
— Я не понимаю, почему это так важно. — Я пролистываю папку и передаю ее ему обратно.
— А вот замечания патологоанатома довольно интересны. Предположим, ее действительно ударили ножом в сердце. Мы с тобой оба знаем, как трудно это сделать. Нужно идеальное лезвие, идеальный угол и нужное количество силы.
— Значит, у нашего подражателя достаточно анатомических знаний, чтобы нанести смертельную рану. — Я приподнимаю бровь, глядя на него.
Он прав в том, что проткнуть кого-то в сердце не так просто, как кажется, в основном потому, что ты не будешь наносить удар над сердцем, скорее тебе придется наклонить нож под углом снизу. И даже это во многом зависит от типа используемого лезвия и силы преступника, поскольку сначала нужно пройти через жировую и мышечную ткани.