Морской лорд. Том 3
Шрифт:
Я в сопровождении рыцарей и оруженосцев подъехал к барону Луису де Алагону. Он пялился на меня так, будто хотел запомнить на всю жизнь, чтобы отомстить при удобном случае. Что ж, запомнить меня не трудно. Я сильно отличался от смуглых и черноволосых аборигенов.
– Снимай пояс с мечом, шлем и кольчугу, – приказал я. – Они тебе не скоро пригодятся.
– Я заплачу выкуп, – предложил Луис де Алагон.
– Само собой, ты заплатишь за всё, только не мне, а королю Афонсу, – сказал я.
– Не знаю я такого короля! – заявил он с вызовом.
– Если не узнаешь до прибытия в Коимбру, рискуешь сгнить в темнице, – предупредил его.
За два дня, что мы добирались до столицы Португалии, барон Луис де Алагон смирился с тем, что Афонсу – король. По крайней
17
Еще в Нормандии кастелян моего замка Фулберт проинформировал меня, что принц Генрих отправился завоевывать английский трон. С большим отрядом – аж двести рыцарей. На этот раз напасть решили с севера, с территории Шотландии. Король Давид обещал оказать всяческую помощь. Интересно, во сколько обойдется Генриху эта помощь?!
В проливе Святого Георга нам попался ирландский драккар с бычками. Их везли в Карлайл, который раньше принадлежал Ранульфу де Жернону, графу Честерскому, а теперь – Давиду Шотландскому. Там высадился принц Генрих со своим отрядом. Ирландский шкипер был с рыжими, длинными, всклокоченными волосами и длинной бородой, отчего показался мне знакомым. Он ответил, что раньше мне не попадался, но обо мне был наслышан. Ирландцы дали мне прозвище Бристольский Пес. Вроде бы собака у них – не грязное животное. Так что прозвище вроде бы не шибко оскорбительное. А если и оскорбительное, то уже само наличие его говорит, что с тобой считаются. Мы перегрузили на шхуну всех бычков, причем часть пришлось взять на палубу, и отпустили ирландцев.
В замке Беркет, как обычно, начался переполох. Мы весной приплываем в одно и то же время, плюс-минус несколько дней, но каждый раз наше возвращение оказывается неожиданным. Прямо, как наступление зимы для российских муниципальных чиновников в двадцать первом веке. После ахов-охов и слез наступила раздача подарков. Фион особенно понравился перстень. Она не разбирается в драгоценных камнях, но сразу поняла, что бриллиант очень дорогой. Похвасталась им перед всеми, включая служанок. Ну, эти курицы первыми начали кудахтать, подлизываясь к госпоже. Для баб подхалимаж – вторая натура. Если случайно попадете в чисто женский коллектив, уже через пару минут без подсказок поймете, кто начальница, кто ее любимица, а кто «гнать ее надо в три шеи!». Но ни в коем случае не выгонят, чтобы было из-за кого нервничать и на кого выплескивать стерватин, накопившийся от общения с мужем или из-за отсутствия такого общения.
Гонец от графа Честерского побывал в замке дня за три до нашего возвращения. Он передал приглашение Ранульфа де Жернона прибыть для отбытия ленной повинности в Карлайл и принять участие в войне на стороне принца Генриха. Сколько взять с собой сержантов и лучников, сказано не было. Отплата тоже не оговаривалась. Поэтому я взял с собой, кроме рыцарей, только сотню сержантов. Если им откажутся платить, быстро вернутся по домам. Рыцарей вместе со мной было девять. В замке был оставлен только Жак. Он уже слишком стар для походов. Да и с детворой возится все меньше, потому что быстро устает. Пошел с нами в первый свой поход и мой старший сын Ричард в качестве слуги рыцаря Тибо Кривого. Пусть привыкает к походной жизни. Подозреваю, что ему не раз и не два придется воевать.
Через Мерси переправились на шхуне за три рейса. Я подумал, что надо бы построить паром и поставить его на линию Беркенхед – Ливерпуль. Оба населенных пункта разрастаются не по дням, а по часам. Потом день шли лесными дорогами до Престона. Поскольку весь отряд у меня был конный, передвигались быстро. В Престон не заходили, переночевали в бенедиктинском монастыре. Слуг, оруженосцев и сержантов разместили
Рядовых накормили ужином в столовой для нищих и странствующих, рыцарей посадили в столовой за один стол с монахами, а меня аббат Реми де Ойли пригласил к себе в келью, расположенную на втором этаже. Она была просторной, с двумя застекленными окнами. Кроме двуспальной кровати в нише, накрытой темно-синим полотняным покрывалом, на котором лежали две большие подушки в темно-синих наволочках, в келье стояли обеденный квадратный стол, четыре стула, два больших сундука и один поменьше и что-то типа пюпитра у окна, на котором стояла открытая книга на латыни. Судя по тексту, труд какого-то богослова. На стене рядом с нишей висело большое распятие: крест из черного дерева или умело покрашенного в черный цвет, а Иисус из желтовато-белой слоновой кости. Аббат был пятидесятилетним мужчиной, худым, высокого роста, с длинными темно-русыми волосами, выбритыми на макушке, впалыми щеками и массивным, выпирающим вперед подбородком, покрытым щетиной с проседью, от чего она казалось серой. Из-под густых бровей смотрели глубокосидящие, подслеповатые, бледно-голубые глаза. На ужин нам подали зажаренного каплуна – кастрированного петуха, откормленного на мясо, – с засоленными в морской воде огурцами, копченую селедку и коржи из пшеничной муки с медом. Запивали неплохим красным вином с материка. Посуда была вся серебряная.
– Аббат Гамон очень хвалит тебя. Говорит, редко встретить такого образованного человека даже среди нашей братии, – начал беседу аббат Реми, когда мы насытились.
Я рассказал ему версию о подготовке меня в детстве в священнослужители.
– Неисповедимы пути господни, – вздохнув, произнес аббат. – А меня готовили в рыцари. У отца за участие в восстании против короля Генриха забрали земли, и пришлось мне идти в монахи. Только принял постриг, как король вернул отцу владения. Их унаследовал мой младший брат.
– Я тоже иногда жалею, что не стал монахом, – поддержал его. – Мне интереснее читать книги, чем убивать людей. Меня всегда влекли знания.
– «Во многия знания многия печали», – процитировал Библию аббат Реми.
– Во многих смертях их еще больше, – возразил я. – И от знаний печалишься ты один, а от убийства – многие люди.
– Иногда мы выступаем орудием божьим, наказывая провинившихся, – попытался утешить меня аббат.
– Интересно, в чем провинился епископ Лиссабонский, который попытался защитить от крестоносцев спрятавшихся в церкви прихожан? – задал я каверзный вопрос. – Я уже не говорю о крещеных младенцах, которых перебили в этой церкви.
– На все есть ответ, но не всегда нам дано знать его, – произнес аббат Реми и перевел разговор на войну с неверными в Португалии.
Я рассказал ему о сражениях с маврами, крещении мусульман. Мне показалось, что рассказы о сражениях заинтересовали аббата больше. Людям часто кажется, что они достойны другого, лучшего, а потом узнают, что недостойны даже того, что имеют.
К городу Ланкастеру мы подошли сразу после полудня, поэтому ночевать там не стали, отправились дальше по прибрежной долине вдоль берега залива Моркам. Накрапывал небольшой дождь. В Англии быстро привыкаешь к дождям, перестаешь обращать на них внимание. Замечаешь только их отсутствие. На ночлег расположились у одного из отрогов Пеннинских гор. На следующий день пересекли его и спустились в долину реки Эден. Вдоль нее и пошли, потому что Карлайл расположен в месте слияния ее с реками Кальдю и Петри. У вечеру были на месте.