Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья
Шрифт:
Начало июня 1937 года. Летное поле аэродрома франкистов, пригород города Авьола.
Лёха подошёл к «Шторьху», размышляя, как бы улететь, не привлекать к себе лишнего внимания. Конечно, он знал, что на таком самолёте далеко не улетишь, но, как говорится, «на безптичье и ж***а самолётом станет».
И тут из-за самолёта выглянул механик — плотный немец с круглым лицом, носом картошкой, торчащими ушами, одетый в вымазанным в масле комбинезон. Он явно не ожидал, что кто-то появится так внезапно
— Верь пи**ду день, унд во ист Курт! — увидев подошедшего Лёху.
Лёха, недолго думая, подошёл ещё ближе и, припомнив всё богатство своих познаний в немецком, бодро ответил:
— Я! Я! Натюрлих! — с трудом припоминая — Щас ты мне и за пи**ду ответишь!
" Эх! Жалко я всего один год немецкий учил в университете! И то больше по девкам из ГДР бегал, укреплял дружбу между народов," — с ностальгией наш попаданец вспомнил прекрасное время из прошлой жизни. — «И презервативы немецкие были лучше нашего изделия номер два» — совсем уж не кстати выдало очередной перл его сознание. Лёха отогнал дурные мысли и сосредоточился на такой сложной лингвистике.
На этом его запасы фраз из университетской программы временно иссякли, так что он просто вытащил свой верный «Браунинг» и передёрнул затвор с характерным щелчком и уверенно добавил:
— Ну-ка иди сюда, толстый фрикаделен! Ком цу мир, я сказал!
Механик побледнел, икнул и уже без лишних вопросов подчинился, подрагивая всем телом.
— Вот так-то, ферфлюхте фрикаделлен! Шнель, Вольдемар! Шнель! — гордый в своих языковых познаниях, Лёха тыкал техника пистолетом в упитанный бок.
— Шнель! Швайневюрст! — гаркнул он ещё громче, снова ткнув немца в спину стволом. — Давай! Делай машинен, арбайтен!
Механик, бормоча что-то невнятное на своём дурацком немецком языке, уже не пытался спорить и быстро засуетился вокруг самолёта, проверяя крылья, шасси и тяги. Лёха наблюдал, стараясь выглядеть грозно.
— Алес гут! Алес гут! —заискивающе сообщил немец, явно стараясь понравиться Лёхе, показывая руками, что всё в порядке.
— Нифига не «гут», пока не заведёшь! — Лёха махнул пистолетом в сторону капота.
— Открывай капот! Махен мотор контроль! Шнель! — выдал он то, что вспоминалось из обрывков немецкого.
Механик, судорожно кивая, ловко снял защёлки и полез к двигателю. Лёха пристально следил за каждым его движением:
— Масло… Масло проверь! — ткнул он пальцем в щуп. — Ойль! Ойль!
Техник угодливо улыбаясь, достал щуп и показал, что всё в норме.
— Я! Я! Генуг ойль! — торопливо отчитался техник, показывая щуп с полосочкой масла.
— Что за фигня этот Генуг! — озадачился наш полиглот, — Ага! Типа есть! Ну так бы и говорил сразу! — удовлетворённо кивнул Лёха глянув на щуп.
— И хватит «я-якать»! Хабен зи Бензин? — абсолютно гордый от своих познаний и лучезарно улыбающийся,
Тут механик чуть не заплакал, видимо поражённый в самое своё бюргерское сердце, от такого богатства родной речи.
— Бензин ист альзо генуг! — с обидой затараторил немец.
— Гут юнге! Вольдемар! Гут! — снизошёл до похвалы и похлопал его по щеке советский лётчик.
— Их бин нихт Вольдемар! Их бин Карл! Вольдемар ист дер фердамте кох ин дер кюхе! — почти рыдая простонал механик.
Лёха почесал свободной рукой затылок от такой длинной и мудрено закрученной немецкой фразы.
— Вольдемар нихт? А куда ты делся? — искренне озадачился новоявленный персональный тренер немецкого механика, — Пердама кюхе? Не боись, Вольдемар! Пока «нихт» к тебе не пришёл. Вот если накосячишь, то точно тебе полная «Пердама» настанем! Вместе с северным пушным зверьком сразу нагрянет в гости! — Лёха доброжелательно оскалился во все свои тридцать два зуба совершенно подавленному механику.
Затем он махнул рукой в сторону закрылок.
— Закрылки! Флюгель! Цу флайт!
Немец понял команду по жестам, снял струбцины, привёл закрылки в положение для взлёта и испуганно замер у кабины.
— Алес фертиг! — крикнул он, наивно радуясь, что работа закончена.
— Это мы ещё посмотрим, — Лёха, не теряя времени, подталкивал техника ближе к кабине самолёта, держа «Браунинг» наготове.
— Шнель! Старт! Кабина цу гейн! — продолжил развивать свой, внезапно оказавшийся таким богатым, словарный запас Лёха, указывая механику залезать в кабину. — Заводи, быстро! Старт!
Механик самолёта, спотыкаясь и бормоча невнятные оправдания, забрался в кабину, явно понимая, что спорить с человеком и пистолетом — не лучшая идея.
Лёха покосился на него и пробормотал себе под нос:
— Эх, жалко косу за сортирами бросил. Вот бы как сразу взаимопонимание между народами продвинулось!
Стоя рядом с открытой дверью кабины он снова ткнул стволом в обширную немецкую задницу:
— Ну, значит, заводи! — Лёха сделал круг рукой, показывая на двигатель. — Стартен моторен, ферфлюхте швайнен!
Начало июня 1937 года. Курилка аэродрома франкистов, пригород города Авьола.
— Ты глянь, как у Курта механик носится! — проговорил один из пилотов в курилке, выпуская кольца табачного дыма. В его голосе прозвучала смесь зависти и раздражения. — Курт, конечно, редкостная свинская собака, но как он надрессировал этих редкостных лентяев из технической службы!
Он кивнул в сторону аэродрома, где управляемый Лёхой механик шустро сновал туда-сюда вокруг «Шторьха», то открывая капот, то проверяя закрылки, то явно исполняя какие-то ещё приказы.