Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья
Шрифт:
— Лёха, а ты уверен, что этот хлам вообще взлетит? — пробасил Старинов.
— Взлетит, — ответил Лёха, хмуро глядя вперёд.
— А вот как он будет лететь и сядет ли — это уже другой вопрос, — добавил он тихо.
Мигель перекрестился, но ничего не сказал.
Лёха протянул руку к приборной панели, щёлкнул тумблером, добавил газ, и самолёт задрожал, покатился вперёд. Разбег получился долгим, натужным, но через несколько секунд колёса оторвались от земли, и нагруженный маленький ослик пополз вверх.
—
Сквозь стеклянные окна кабины внизу, медленно качаясь, проплывали постройки аэродрома, укрытые маскировочными сетками самолёты, размеренные полосы полей и извилистые ленты дорог, постепенно уменьшаясь и растворяясь в ночной темноте.
Лёха сжал штурвал, чувствуя, как нагруженный «Шторьх» сопротивляется, не желая разгоняться. Он бросил взгляд на приборы, затем — на горизонт, проверяя курс.
— Давай, Чебурашка, не подведи… — пробормотал он себе под нос, чуть убавляя газ, чтобы не напрягать мотор.
Позади раздалось тихое бормотание молитвы — похоже, испанец тоже считал, что лишняя божественная поддержка сейчас не помешает.
— Ты вообще уверен, что этот сарайчик долетит? — спросил Старинов, крепче вцепившись в ремни.
— А я говорил, что те два мешка были лишние! Поздно сомневаться, Илья, мы уже в воздухе, — хмыкнул Лёха, прекратив набор высоты.
Где-то вдалеке мерцали огни, а впереди начиналась ночь, в которую им предстояло уйти глубже.
Лёха вывел машину в ровный полёт, проверил показания приборов и наконец-то позволил себе чуть-чуть расслабиться.
Двадцать минут спустя они уже шли рядом с горами, ориентируясь по редким огням внизу. Полёт прошёл на удивление гладко. Лёха опустил машину, и когда впереди показался аэродром, он прицелился на посадочную полосу и плавно зашёл на снижение.
Посадка оказалась на удивление мягче, чем ожидалось нашему герою. Самолётик коснулся земли, немного подпрыгнул, прокатился немного по полосе, а затем замер, чуть покачиваясь.
Лёха вздохнул с облегчением.
— Штанишки чистые? — спросил он, заглядывая назад.
— Похоже, да… — проворчал Старинов, разминая ноги.
Мигель просто снова перекрестился.
Но едва они вылезли из самолёта, как их уже обступили люди.
Первым подтянулся Казаков, за ним ещё несколько советских лётчиков, а дальше и испанцы потянулись поглазеть на чудо техники.
— Лёха, ну ты и черт! — ржал Казаков. — На этом корыте в таком перегрузе? Ты бы ещё корову сюда посадил!
— Да тут и так парнокопытных хватало! — проворчал Лёха, оборачиваясь на Старинова.
Толпа начинала расти, обсуждения становились всё громче. Кто-то восхищённо стучал по фюзеляжу, кто-то внимательно рассматривал кабину.
— Чего встали?! — рявкнул кто-то из офицеров. —
Спустя несколько минут у самолёта уже стоял боец, лениво отгоняя любопытных.
Но народ даже не думал расходиться.
— Ну всё, испанская секретность в действии! Теперь можно не переживать, — хмыкнул Лёха, глядя на толпу. — Через пару дней в любом кабаке уже будут знать, что партизаны куда-то летят.
— А тебя это удивляет? — заржал Старинов, пожав плечами. — Мы вот честно рассказываем, что летим брать самого Франко в плен!
Лёха покосился на него и весело рассмеялся.
— Знаешь, Илья… После этого полёта я даже не удивлюсь, если завтра ты меня попросишь стать погонщиком ослика. Я! Морской лётчик! Как я тут оказался! В такой компании!!!
— Главное — ослика не перегружать. — серьёзно кивнул Старинов.
Глава 22
«И глаз, как у орла!»
Вторая половина июня 1937 года. Небо над горной грядой перед Мадридом.
Маленький самолётик взлетел затемно.
Затолкав в салон бойцов — Старинова и испанца Мигеля — Лёха вырулил на взлётную полосу. Мотор взревел, пропеллер завертелся, и нагруженный «Шторьх» начал разбег. Медленно, нехотя, словно обдумывая, стоит ли ему вообще поднимать свой хвостик, он всё же оторвался от земли и неторопливо пополз вверх, набирая высоту.
Обитатели маленького аэродрома истребителей в Сото помахали ему вслед.
Стояла полная луна. Ночь была безоблачная, и окружающий пейзаж представлял собой странную фантасмагорическую картину в серебристо-серых тонах. Земля внизу словно застыла в бесцветном сне, реки поблёскивали тонкими нитями ртути, леса казались тёмными провалами, а поля и дороги тянулись светлыми полосами, уходя в бесконечность.
Лёха вывел машину в ровный полёт над горами и стал вглядываться в окружающий пейзаж. До Авилы им тарахтеть было около восьмидесяти километров. В спокойный день на хорошей машине этот путь можно было преодолеть минут за сорок, но у него не было ни спокойного дня, ни хорошей машины. У него был перегруженный до отказа немецкий «Шторьх» и пара отчаянных диверсантов в кабине.
Позади кто-то шевельнулся, и Лёха услышал хриплый голос Старинова:
— Ну, хоть небо ясное. Видно всё, как будто днём.
— Как раз это меня и беспокоит, — буркнул Лёха, не отрывая взгляда от горизонта. — Если мы всё видим, значит, и нас тоже видно, как на ладони.
— Если ты не видишь тигра, это не значит, что тигр не видит тебя! — выдал восточную мудрость пилот табуретки с моторчиком, продолжая старательно вглядываться в небо вокруг.
Мигель, сидящий на мешках с грузом, тихо перекрестился, но привычно ничего не сказал.