Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая
Шрифт:
* * *
Лёха корпел над рапортом о боевом вылете:
— … обнаружив колонну с бронетехникой и живой силой противника, перенацелил нанесение бомбо-штурмового удара на приоритетную цель. В результате уничтожено до
Он писал, высунув язык от усердия. «Чего их, супостатов, жалеть-то», — вспоминал
* * *
От Испанского Информбюро — «Agencia Febus» сообщает:
«Вчера наши лётчики-интернационалисты нанесли разящий бомбовый удар по позициям мятежников! Бригада франкистов бросила позиции и трусливо бежала! Интернациональный батальон „Джуракович“ при поддержке танковой бригады сумел разгромить мятежников и прорвать оборону на глубину до 10 километров!»
Испанцы оказались не менее талантливыми последователями известного полководца.
* * *
Наутро, придя к своему самолёту, Лёха застал ухмыляющегося техника и новую надпись на борту: «Почтовый».
Вернувшись на базу, экипаж стал объектом для шквала шуточек.
— Как там ваша почтовая голубь? — смеялся старший техник. — Доставила письмо точно по адресу, даже с подарками!
Лёха хмыкнул, оглядел свой экипаж, слегка виновато почесав затылок:
— Орёл, то как минимум боевой.
Кузьмич заныкался в своём отсеке и старался не отсвечивать.
Конец декабря 1936 года. Аэродром Лос-Альказерас
— Отстань, Кузьмич! У меня критические дни, — буркнул Лёха, раздражённо махнув рукой.
Кузьмич замер, недоумённо посмотрев на товарища.
— Какие ещё критические дни? Ты что несёшь, Лёха? — спросил он, приподняв бровь.
Лёха тяжело вздохнул и пояснил, словно говоря с ребёнком:
— Мотоцикл барахлит и денег на вино нет. Вот и вся критика, понимаешь?
— Ха! — Кузьмич расплылся в ехидной улыбке. — Что, опять всё в дырку спустил?
Он вальяжно полез в карман, выудил несколько помятых купюр и протянул их Лёхе.
— На, держи, безнадёжный ты наш.
Лёха сначала возмущённо вскинулся, будто собирался отказаться, но потом обречённо вздохнул и взял деньги.
— Я верну с получки, честно! — заявил он с пафосом, стараясь звучать убедительно.
Кузьмич скептически хмыкнул, явно не веря ни одному слову.
— Ну или пропьём вместе, — открыто улыбаясь добавил Лёха.
Кузьмич рассмеялся, хлопнув его по плечу.
— Вот это уже больше похоже на правду! — в ответ ему радостно оскалился Кузьмич.
— Слышал, мятежники наш пароход утопили, «Комсомолец»? — спросил он меняя тему.
— Слышал, «Комсомол» называется, пропал без вести, да, скорее всего франкисты утопили, — подтвердил Лёха, — будем теперь конвои сопровождать.
Конец декабря 1936 года. Картахена.
Лёхины заначки подошли к концу, цены лезли вверх в воюющей стране со страшной силой, денежное содержание
В итоге Лёха вытащил из заначки в ангаре технической службы золотую колбаску, так и не сданную вовремя Кузнецову, и стал решать, как превратить её в более приемлемые для трат денежные формы.
— Ничего, кроме криминала, в мозг не лезет, — сочувственно проговорил он, сам себе.
Найдя того самого, знакомого ему руководителя профсоюза, самой уголовной наружности, он показал ему одну монетку и предложил обменять золото на песеты.
Тот заулыбался похабнейшей улыбкой, с радостью согласился поменять, но объяснил, что здесь они не ведут таких дел, и предложил доехать до таверны по тракту на Кордобу, километрах в тридцати, завтра к обеду. Всё это очень смахивало на подставу, но деньги были нужны, как никогда и Лёха, скрипя сердцем, согласился.
Утром он засунул свой безотказный Браунинг в кобуру подмышку, взял пару запасных обойм и, пристроив нож в потайной карман, оседлал своего двухколёсного «Россинанта», благо вылетов не было по причине безобразной погоды.
Конец декабря 1936 года. Тракт на Кордобу.
Мотоцикл плюнул вонючим дымом и бодро стал наворачивать километры, постепенно поднимаясь в невысокие горы.
Почти доехав до места, за пару километров до таверны, Лёха прибавил газу на относительно прямом и ровном участке и вдруг в ужасе увидел, как метрах в тридцати от него, прямо из дорожной пыли струной натягивается проволока, точно поперёк траектории его движения.
Всё, что успел сделать Лёха, так это резко отвернуть «гашетку» газа на себя… Мощный и тяговитый двигатель мгновенно поднял переднее колесо мотоцикла вверх, сделав «свечку».
— Бл*ть! — вырвалось у него, когда он дёрнул газ, и мотоцикл резко поднялся «свечой».
Приняв проволоку на двигатель и врезавшись в неё всей своей массой, мотоцикл спас Лёху — тот должен был налететь на проволоку грудью или шеей и несомненно свернул бы её. Импульс был столь силён, что проволока дёрнулась и с визгом мгновенно лопнула. Лёха сгруппировался, отпустил руль, толкнулся от подножек и вылетел из седла. Мотоцикл бешено закувыркался по дороге. И хотя скорость была всего километров тридцать–сорок, приземление на каменистую дорогу вышло жутко болезненным.
— Еб***ые пи***сы! — заорал он, скатившись по камням и почувствовав, как разодрал себе бок и бедро. Хотя облегчённый танковый шлем сохранил Лёхину бестолковку, он разодрал себе ногу, бочину и плечо, кувыркаясь по пыльной дороге.
Очнувшись, превозмогая боль во всём теле, Лёха вытащил Браунинг и постарался отползти за большой камень или даже небольшой кусок скалы, отделяющий основной ход дороги от узкой боковой дорожки, идущей вправо вбок и наверх.
От места засады появилось три преследователя, одетых по местной блатной моде — в яркие шейные платки и береты соответствующего им цвета.