Москва - Вашингтон: Дипломатические отношения, 1933 - 1936
Шрифт:
Обсуждение законопроекта в США о нейтралитете
В это время события в Европе развивались стремительно и опасно. 1 апреля американский посол в Италии Б. Лонг направил в Вашингтон доклад, в котором отмечал, что планы Гитлера об ускорении создания сильной армии неминуемо приведут к росту напряженности политической ситуации на европейском континенте; Англия и Франция не намерены сотрудничать с Советским Союзом, вместо коллективной безопасности они предпочтут контроль Германии над Центральной и Юго-Восточной Европой33. В это же время госдепартамент получил депешу от своего представителя Эммета из Гааги, который сообщал, что визит британского министра иностранных дел Джона Саймона в Берлин и его беседы с Гитлером показали незаинтересованность канцлера в Западной Европе. Его взоры обращены на Восток, там следует ожидать действий Германии34. В связи с заявлением Гитлера об увеличении численности армии и флота, переговорами британского министра Джона Саймона в Берлине Сталин в беседе с А. Иденом заявил 29 марта, что международное положение тревожно, так как на Востоке и Западе нарастает опасность войны, исходящая от Японии и Германии. В это же время посол Буллит информировал президента о росте вооруженных сил советского государства, численности самолетов, танков, артиллерии. Все это свидетельствовало о поляризации сил в Европе, назревании вооруженных конфликтов, что не могло не привлечь внимания Белого дома, госдепартамента и конгресса. Примечательно и, возможно, не случайно 7 мая сенаторы Д. Най и Б. Кларк внесли третью резолюцию в комитет по внешним сношениям, которая дополняла первые две, и они вместе составляли единое целое. Они предлагали применить эмбарго на экспорт оружия и боеприпасов, запретить американским гражданам путешествовать на кораблях воюющих государств, не давать займы и кредиты воюющим государствам, а также не предоставлять им американские суда для доставки товаров. Подобные резолюции поступили в палату представителей от конгрессменов Ф. Клоуба и М. Маверика. Сенатор Най был убежден в том, что только полное эмбарго на всю торговлю могло уберечь США от втягивания в большую войну35. 13 мая Рузвельт в третий раз встретился с членами комиссии Ная и спросил, кто будет контролировать по линии правительства торговлю оружием. Он предложил предусмотреть создание национального бюро для контроля над экспортом вооружения, выдачи лицензий на его производство. Сенатор Д. Поуп внес такую резолюцию в сенатский комитет по внешним сношениям. Пацифистские общественные организации горячо поддерживали резолюции сенаторов. 27 мая национальная конференция, объединявшая 28 различных пацифистских групп, организовала большой митинг в зале Карнеги в Нью-Йорке под лозунгом: "Как удержать Америку от войны". Перед участниками массового митинга выступили сенаторы Най, Кларк и конгрессмен Маверик. Они призывали к проведению политики строгого нейтралитета в связи с назревающей войной в Европе. Через неделю была подготовлена и издана декларация в поддержку резолюций о нейтралитете. В июне также поступил Федеральный Совет церквей. В конгресс стали поступать многочисленные телеграммы и письма от местных пацифистских обществ с требованием быстрее принять резолюцию Маверика, который в это время активно выступал в палате представителей.
В комитетах по внешним сношениям палаты представителей и сената шли бурные дебаты по поступившим резолюциям о нейтралитете36. В дискуссиях приняли участие К. Хэлл, Н. Дэвис, Р. Мак-Рейнолдс и К. Питтмэн. Единого мнения не было. Обнаружились серьезные расхождения. Повышенный интерес к законопроектам и ходу их обсуждения проявил президент Рузвельт37. Со второй половины июля обмен мнениями в сенатском комитете по внешним сношениям относительно проектов законодательства о нейтралитете США вступил в завершающую стадию. Он приобрел напряженный и интенсивный характер. Группа изоляционистов во главе с сенатором Наем действовала решительно. С неменьшим усердием старался и председатель сенатского комитета К. Питтмэн. Состоялось много заседаний, отличавшихся длительными острыми дебатами, разными взглядами и оценками положения в мире и позиции США в случае возникновения большой войны. 25 июля состоялось заседание госдепартамента и подкомитета, назначенного сенатским комитетом по внешним сношениям. Н. Дэвис, самый убежденный сторонник и защитник дифференцированного подхода к применению эмбарго на оружие, вместе с заместителем и помощником госсекретаря — Филлипсом и Муром представляли точку зрения правительства. Дебаты не дали результатов и были перенесены на 30 июля. На них Филлипс зачитал меморандум госдепартамента. Подчеркивая сложность вопроса, он призвал сенаторов к осторожному и благоразумному подходу при рассмотрении резолюций о нейтралитете, напомнил о непредсказуемости развития ситуаций в мире, к необходимости создания Национального бюро по контролю за боеприпасами,
43. В ходе дискуссий по резолюциям их участники высказывали разные точки зрения, аргументы и соображения в отношении того, что понимать под нейтралитетом, каковы его формы и масштабы, как применять и использовать резолюции, должно ли законодательство быть мандатным, обязательным или дискреционным, предоставляющим исполнительным властям, президенту полномочия свободно решать, когда и против кого оно должно применяться. Сенаторы-изоляционисты Най, Кларк и их сторонники отстаивали жесткое, обязательное применение эмбарго на оружие в отношении воюющих стран, без различия агрессора и его жертвы, предлагали не распространять санкции на торговлю военными и стратегическими материалами. В ходе обсуждения позиция изоляционистов все более ужесточалась. Иного мнения придерживался госдепартамент. Он рекомендовал дискреционное эмбарго на оружие, предоставление полномочия Рузвельту объявлять состояние войны, дифференцированно решать вопрос о санкциях на оружие, с различием агрессора и его жертвы. Но в госдепартаменте не было единого мнения по проекту о нейтралитете. В частности, заместитель госсекретаря У. Филлипс и советник Д. Грин настаивали на том, чтобы президент имел право применять эмбарго только против стран-агрессоров. У. Мур, Г. Хэкворт и П. Моффат склонялись к концепции изоляционистов относительно эмбарго на оружие. Хэлл солидаризировался, но пассивно, с Филлипсом и Грином. Однако в критический момент он покинул Вашингтон, уйдя в отпуск. Понимая, что Рузвельт вынужден будет принять решение, Филлипс телеграфировал 18 июля Н. Дэвису, находившемуся в отпуске, чтобы он высказал свое мнение. Грин подготовил новый проект о нейтралитете, в котором отстаивал принцип различия при применении эмбарго на оружие в отношении воюющих государств. 21 июля в Белом доме Филлипс встретился с Рузвельтом, и президент согласился поддержать дискреционное эмбарго на оружие44. Таким образом, длительная борьба, происходившая внутри госдепартамента еще с момента поступления меморандума Уоррена, наконец-то, казалось, успешно закончилась. Усилия Дэвиса, при поддержке Грина и Филлипса, побудили Рузвельта занять позицию, которая позволила бы ему сотрудничать с другими государствами. Но то был только первый шаг. Впереди предстояла борьба в конгрессе, чтобы убедить изоляционистов одобрить правительственную программу о нейтралитете. Рузвельт сомневался в успехе, так как изоляционисты были решительно против предоставления ему дискреционного подхода к эмбарго на оружие. В течение второй недели августа госсекретарь неоднократно встречался с президентом. Они обсуждали вопрос о желательности принятия конгрессом до возникновения итало-эфиопского конфликта резолюции, предусматривающей применение дискреционного эмбарго на оружие. 1 августа такой билль У. Муром был подготовлен и представлен президенту. Он его одобрил, и на следующий день проект был вручен председателю комитета по внешним сношениям сенатору Питтмэну. Последний сделал карандашом пометки и попросил проект еще раз показать Рузвельту. Президент не стал дальше его обсуждать. Попытки Хэлла убедить Рузвельта еще раз обратиться со специальным письмом к Питтмену оказались тщетными. 19 августа Питтмен лично представил в сенат совместную резолюцию с учетом предложений изоляционистской группы Д. Ная, категорически выступавшей против дискреционного подхода к применению эмбарго на оружие, за жесткий и обязательный нейтралитет. Примечательно, что 13 августа в госдепартамент из Женевы от посланника X. Вильсона поступила телеграмма, в которой сообщалось, что, по словам А. Идена, в Лондоне и в Париже внимательно следят за обсуждением в конгрессе вопроса о нейтралитете США, в частности в случае возникновения итало-эфиопского вооруженного конфликта. Характерно, что 27 июля Хэлл сообщил в Лондон о подготовке проекта билля о нейтралитете и намерении США ни к каким действиям Лиги наций не присоединяться в связи с назреванием вооруженного конфликта в Африке. Такой билль был срочно подготовлен и 15 августа представлен Рузвельту. Он его одобрил, а Мур в тот же день поспешил вручить законопроект председателю сенатского комитета Питтмэну, но последний предложил внести в него коррективы, не делать различия между воюющими государствами. И вдруг Рузвельт согласился с этим. Казалось, у президента не было твердого мнения, он маневрировал, менял его, не добиваясь непременного принятия гибкого законодательства о нейтралитете. Возможно, он хотел выиграть время, втайне полагая, что конгресс на этой сессии его не примет и отложит до января. Но он просчитался. Изоляционистысенаторы, сторонники группы Ная, потребовали немедленного рассмотрения и одобрения законопроекта о нейтралитете, в противном случае они не будут обсуждать билли по вопросам внутреннего положения страны. 19 августа в газетах появилось заявление Ная и Кларка с предупреждением, что в Африке в любой момент может разразиться война. Муссолини к ней готов, он отверг мирные предложения Англии и Франции. Рузвельт ощутил силу и натиск изоляционистов в конгрессе, которые требовали немедленного принятия резолюции. Его намерение внести в нее изменения потерпели неудачу, так же, как и отложить ее принятие. В последний момент ему пришла мысль ограничить действие резолюции на шесть месяцев. Оппозиция не возражала. Главное было достигнуто — президенту не было дано право дифференцированно подходить к агрессору и его жертве при применении эмбарго на продажу оружия. 19 августа государственный секретарь Хэлл обратился к Рузвельту с письмом, в котором подчеркивал, что наступило время для энергичных действий с целью проведения через конгресс резолюции об эмбарго на продажу оружия в случае возникновения вооруженного конфликта между Италией и Эфиопией45. Он предложил обратиться по этому вопросу к председателю сенатского комитета К. Питтмэну. Президент согласился и направил специальное письмо с приложением к нему совместной резолюции. В письме он отмечал, что после зрелого размышления в свете недавних событий, развернувшихся между Италией и Эфиопией, он пришел к заключению, что утверждение совместной резолюции с предоставлением дискреционного права президенту могло бы помочь в поддержании мира, а в случае вооруженного конфликта служило бы наилучшим образом интересам страны46. Любопытно, что в этот же день госдепартамент предпринял важную дипломатическую акцию. Как уже отмечалось, советник американского посольства в Риме А. Кирк вручил Муссолини письмо госсекретаря Хэлла, в котором рекомендовалось урегулировать мирным путем конфликт с Эфиопией. На это дуче ответил, что война с Абиссинией неизбежна, поскольку отдан приказ о мобилизации армии и отправке ее в Северную Африку47. Таким самонадеянным ответом президент Рузвельт остался недоволен, считая, что всегда есть возможность предотвратить войну48. В обстановке, когда сенаторы призывали немедленно одобрить законодательство о нейтралитете, госсекретарь в последний раз обратился к президенту с письмом, настаивая на принятии дискреционного законодательства. Пресс-секретарь позвонил председателю комитета Питтмэну, который заявил, что прохождение в комитете этого проекта невозможно. Рузвельт решил не бороться далее за гибкий подход при применении эмбарго на оружие. Хэлл был разочарован. Все его попытки изменить ситуацию и воздействовать на нее потерпели провал. 21 августа сенат без обсуждения единодушно одобрил совместную резолюцию о нейтралитете и передал ее в палату представителей. Попытку госсекретаря Хэлла блокировать ее в палате представителей не поддержал Рузвельт; он предложил ограничить резолюцию сроком на шесть месяцев. 23 августа палата представителей одобрила компромиссную резолюцию о нейтралитете при двух воздержавшихся. В обеих палатах дебаты были краткими; резолюция была принята почти единогласно со сроком действия на шесть месяцев. 27 августа президент Национальной конференции мира Карл М. Эйхельбергер направил телеграммы Рузвельту и Хэллу в поддержку политики нейтралитета. У. Мур составил большой меморандум с анализом только что принятого конгрессом закона о нейтралитете и отправил Рузвельту. Выступая 28 августа на пресс-конференции в Белом доме, президент сказал, что намерен подписать совместную резолюцию о нейтралитете, поскольку она отражает сложившуюся ситуацию. Рузвельт полагал, что она будет направлена против Италии в случае войны с Эфиопией. Он рассчитывал, что на следующей сессии конгресс одобрит более гибкую политику нейтралитета и ему дадут право дифференцированного подхода к решению вопроса об эмбарго. Но в этом он заблуждался. Одобренная совместная резолюция о нейтралитете была представлена в Белый дом. Наступило время ожиданий. Многие спрашивали, подпишет ли Рузвельт резолюцию или наложит вето. В конгрессе и госдепартаменте оживленно обсуждали этот волнующий вопрос. Госсекретарь Хэлл получил поручение из Белого дома дать свое заключение. Он оказался в затруднительном положении, ибо со статьей жесткого эмбарго на оружие он не был согласен и Рузвельта она тоже не удовлетворяла. Однако Хэлл рекомендовал ему подписать закон о нейтралитете, чтобы избежать конфликта с конгрессом. К тому же он принимал во внимание временный его характер — шесть месяцев, надеясь на следующей сессии внести в него коррективы, усовершенствовать отдельные его статьи. Госдепартамент составил пресс-релиз для печати с одобрением резолюции и отправил в Белый дом. Прочитав его, президент неохотно и с нежеланием поставил подпись под совместной резолюцией о нейтралитете, понимая ее несовершенство, негибкость. Именно это побудило президента ограничить срок ее действия шестью месяцами. Рузвельт вынужден был пойти на компромисс, встретив сильную оппозицию в конгрессе. Напомним, при вступлении в Белый дом он в апреле 1933 г. при встрече в Вашингтоне с главами правительств Великобритании и Франции высказался за сотрудничество в вопросе борьбы против агрессоров, за применение эмбарго на оружие. Но сенат тогда его не поддержал. В течение почти двух лет обсуждался вопрос о том, какой должен быть нейтралитет США в изменившемся мире в сравнении с периодом первой мировой войны. Госдепартамент занимал пассивную и нерешительную позицию; изоляционисты, напротив, были активны и навязали свое мнение большинству конгресса. Рузвельт как прагматик вынужденно одобрил законодательство о нейтралитете. В то же время он как дальновидный политик счел необходимым предупредить нацию о том, что принятый закон нуждается в изменении. Он может быть в скором времени дополнен и уточнен, так как международная ситуация может претерпеть изменения и статьи закона вступят в противоречие с национальными интересами. "Негибкие положения (закона. — Г.С.) могут вовлечь нас в войну вместо того, чтобы удержать от нее"49. История полностью подтвердила эти опасения. Большие надежды президента на изменение закона на следующей сессии конгресса не оправдались.
Закон о нейтралитете предоставлял право президенту объявлять состояние войны, запрет США на экспорт оружия, боеприпасов и военного снаряжения воюющим странам. За нарушение эмбарго предусматривался штраф до 10 тыс. долл. или тюремное заключение до 5 лет, или то и другое одновременно. По закону запрещалась перевозка оружия на американских судах; американские граждане могли плавать на судах воюющих стран на свой риск. Срок действия закона — 6 месяцев.
Подготовка США ко второй мировой войне
Для контроля над производством и торговлей оружием создавался Национальный совет с участием госсекретаря, военного министра, министра финансов, флота и торговли. Фирмы, занимавшиеся производством оружия и военных материалов или их торговлей обязаны были зарегистрироваться и получить лицензию в госдепартаменте. К концу ноября было зарегистрировано 86 таких фирм50. Принятие законодательства о нейтралитете означало приоритет национальных интересов страны при решении вопросов о войне и мире, уменьшение вероятности вовлечения США в вооруженные конфликты, обособление их от мировых событий, нежелание участвовать в предотвращении войны путем коллективных усилий, отклонение принципов взаимозащиты и взаимопомощи. Одновременно Рузвельт понимал, что закон о нейтралитете не спасет Америку от войны, ибо мир неделим, в нем слишком много взаимосвязано и взаимообусловлено, и полностью нельзя изолировать страну от внешнего мира. В день подписания Рузвельтом этого закона, 31 августа, в газете "Пополо д'Италия" — официальном правительственном органе была опубликована статья, в которой надменно говорилось: "Коль скоро Эфиопия — это пистолет, нацеленный в сердце Италии, то, помимо отсутствия в Абиссинии цивилизации и наличия рабства, существует два фундаментальных и абсолютно неоспоримых аргумента, побуждающих Италию приготовиться к решительным и безотлагательным действиям, это — жизненные потребности итальянского народа и его элементарная безопасность в Восточной Африке". Акт о нейтралитете был неоднозначно воспринят в стране. Изоляционистско-пацифистские организации одобрили совместную резолюцию, ее сторонники придерживались формулы: "Мы не вмешиваемся в дела Европы, а европейцы — в наши". Это означало отказ США от международного сотрудничества. Между тем были и другие суждения и мнения. Так, известный аналитик, редактор журнала "Форин Афферс" Г. Армстронг справедливо отметил неразумность Вашингтона изолироваться от внешнего мира, забывать интернациональные обязательства, проявлять неистовый национализм51. С принятием законодательства о нейтралитете США оказались в трудном и противоречивом положении, ибо оно ставило в неравное положение агрессора и его жертву. Это понимали некоторые конгрессмены и сенаторы. По словам сенатора-республиканца X. Джонсона (из Калифорнии), принятая совместная резолюция являлась триумфом изоляционистов и серьезным поражением интернационалистов. Сенатор-демократ Т. Коннэли (штат Техас) заметил, что США будут на стороне сильного против слабого и беззащитного. Америка заранее обещает, что она никакого влияния не будет оказывать на то, чтобы сохранить мир, либо предотвратить конфликт и защитить беззащитную страну, подвергнувшуюся агрессии52. Член палаты представителей республиканец Д.В. Вэдсворт из Нью-Йорка заявил, что акт о нейтралитете являлся открытым приглашением сильного атаковать слабого53. Негативно отозвался о принятом законе корреспондент А. Крок, заявив: акт о нейтралитете представлял собой наиболее опасный документ из когда-либо написанных в области внешней политики. Пресса деловых промышленных и финансовых кругов воздержанно комментировала закон о нейтралитете, защищая торговые интересы страны, выступая против ограничения торговли, за возможность получения высоких прибылей.
Принятие закона о нейтралитете означало по существу отказ США от международного сотрудничества. Американской администрации предоставлялась возможность уклоняться от вступления в союзы, направленные на объединение усилий против стран-агрессоров. В то же время президент Рузвельт и его сторонники полагали, что США, используя географическое положение и опираясь на экономическое и финансовое могущество страны, могут оказывать влияние на развитие международных событий, придерживаясь политики выжидания и маневрирования, создавая могучий флот и армию. Искусно используя антивоенные настроения американского народа, изоляционисты добились принятия конгрессом акта о нейтралитете, определившего в значительной степени на многие годы внешнеполитический курс США и оказавшего воздействие на развитие мировых событий накануне второй мировой войны. Изоляционисты выступали под лозунгом: "Америка — прежде всего". Американский историк Р. Даивайн назвал одну из глав своей книги " 1935 г. — триумф нейтралитета". Говоря о политической атмосфере в стране при принятии законопроекта, сотрудник госдепартамента Грин заметил: "Конгресс был в состоянии истерии, а администрация молчала"55. Известными и активными представителями курса на изоляцию страны были сенаторы Дж. Най, У. Бора, X. Джонсон, А. Ванденберг, Б. Кларк, конгрессмен Г. Фиш, экс-президент Г. Гувер. В противовес изоляционистам политика интернационалистов была направлена на обеспечение национальных интересов США на основе сотрудничества с другими государствами в экономической области, сохранения "свободы руте" и укрепления обороноспособности страны. Лично Рузвельт, как президент, хотел, чтобы Соединенные Штаты как великая держава имели возможность воздействовать на развитие событий в мире. Между тем он не мог не считаться с настроением общественности страны. Нерешительность президента отражала в некоторой мере настроение общества, которое в ответственный момент не смогло осознать значимость неделимости мира и важность следования принципам коллективной безопасности. Цели закона о нейтралитете ясно и конкретно изложены госсекретарем Хэллом: "США готовы только защищать нашу безопасность и благополучие от угрозы... Мы твердо не намерены участвовать в вооруженных конфликтах, которые могут возникнуть между другими странами, и будем придерживаться политики, которая необходима, чтобы избежать такого риска"56. Публичные заявления Рузвельта и Хэлла о содержании принятого закона о нейтралитете дали основания Литвинову сделать неутешительные выводы. В беседе с китайским послом Янь Хойцином он сказал: трудно надеяться на сотрудничество с США в международных делах ни в Европе, ни в Азии57. Таким образом, в международных отношениях в 30-х годах наметились три тенденции, три концепции сохранения мира. Советский Союз выступал за создание системы коллективной безопасности, западные государства, в частности Англия и Франция, полагали возможным сохранение мира посредством уступок и "умиротворения" агрессоров, США официально проводили политику нейтралитета. Борьба этих направлений в мировой политике нашла наглядное отражение в Европе и на Дальнем Востоке. Она оказывала определенное влияние и на развитие советско-американских отношений.
Тупик в отношениях между СССР и США перед второй мировой войной
С января по сентябрь 1935 г. советско-американские отношения развивались бурно, пережив два критических периода — в феврале и августе. Первый из них обозначил прекращение переговоров по долгам, претензиям и кредитам, второй — обострение и остроту расхождений по идеологическим вопросам в связи с конгрессом Коминтерна. Эти события продемонстрировали высокий дипломатический и политический накал страстей с обеих сторон, характер, глубину и масштабность разногласий, определили степень недоверия друг к другу. В то же время заключение торгового соглашения свидетельствовало о заинтересованности обеих стран в поддержании контактов. Были определены параметры торговли, объем товарооборота на год. Между тем Вашингтон отказал предоставить Москве долгосрочный кредит. Так что эта проблема оставалась нерешенной. Август привнес еще одну внешнеполитическую проблему в отношения между США и СССР. Конгресс принял закон о нейтралитете. Это означало, что США официально не намерены сотрудничать ни с Лигой наций, ни с европейскими государствами в деле сохранения и обеспечения всеобщего мира, отказывались от совместных действий, принципов коллективной безопасности. И это было сделано в тот момент, когда решался вопрос — мир или война, когда Германия, Италия и Япония требовали ревизии Версальско-вашингтонской системы, территориального передела мира. В этих условиях осенью 1935 г. советско-американские отношения подверглись серьезным испытаниям. Встал вопрос: возможно ли преодоление возникших разногласий по ряду кардинальных проблем, будет ли устранено недоверие, какие имеются для этого пути, как улучшить взаимоотношения между двумя странами? Об этом думали в Москве и Вашингтоне. Причем каждая сторона по-разному оценивала ситуацию и видела выход из нее. В госдепартаменте по-прежнему были полны решимости добиваться уплаты долгов и расширения торговли с Советским Союзом, воздерживаясь при этом от предоставления долгосрочных кредитов. В планы американских политиков и дипломатов не входило политическое сотрудничество на принципах коллективной безопасности с целью обеспечения всеобщего мира. Советский Союз был обеспокоен нарастанием опасности с Востока и Запада.
3. Трояновский решил более полно и обстоятельно изложить свои взгляды и дать оценку сложившейся ситуации. 23 сентября он отправил Крестинскому доклад полемического характера4. "Возможно, в избирательной программе, — писал он, - советско-американские отношения будут играть немалую роль. Президент может порвать с нами отношения, считая, что лучше прикрыть свои неудачи таким резким шагом и замаскировать свое бессилие и неспособность что-либо сделать". Имея в виду успокоительный прогноз Крестинского о том, что "через несколько месяцев, несомненно, наступит смягчение напряженности, улучшение отношений, развитие и оживление культурных и экономических связей", Трояновский спрашивал: "Откуда они возьмутся, если не будет какой-либо официальной или неофициальной договоренности о торговле и о кредитах, которые как-то затрагивают и вопрос о долгах". "Торговля, — подчеркивал он, — является главным средством для улучшения отношений, поэтому надо искать пути к ее расширению". В докладе посла отмечалась важность сохранения дружеских отношений с американцами "и с точки зрения влияния этих отношений на международную обстановку, и с точки зрения использования американских возможностей для обороны в войне, которая нам, по-видимому, в ближайшем будущем будет навязана, и с точки зрения использования передовой американской техники для нашего народного хозяйства, так как для меня несомненно, что Америка в техническом отношении ушла далеко вперед в сравнении с отсталой Европой". Он ратовал за восстановление связей с Мексикой, если возможно, с Кубой, Никарагуа, Чили, а также и другими американскими странами, за урегулирование отношений с Канадой. Это повлияло бы на общественное мнение в США. Спустя пять дней, 28 сентября, Трояновский сообщал о недовольстве Рузвельта в связи с тем, что до сих пор неурегулированы вопросы о кредитах, торговле и долгах. По этой же причине и Буллит потерял равновесие, так как его расчеты и намерения не сбылись. Деловые круги и многие компании заметно охладели к СССР5. Полпред считал, что Советскому Союзу необходимо стремиться к налаживанию отношений с США. "Нам нужно искать приемлемого, со всех точек зрения, соглашения с Соединенными Штатами," — так он писал Литвинову еще 6 июня 1935 г.6 Такого же мнения он придерживался и осенью. Представители делового мира США оказывали давление на госдепартамент, требуя решения вопросов о кредитах и долгах. Как уже отмечалось выше, переговоры по этим вопросам весной 1935 г. не дали желаемых результатов. Осенью ситуация изменилась. Москву неофициально посетил представитель Экспортно-импортного банка Чарльз И. Стюарт. Он был принят председателем правления Государственного банка СССР Л.Е. Марьясиным, его заместителем А.С. Сванидзе и членом правления банка М.В. Барышниковым. Чарльз Стюарт, по профессии инженер, ранее был связан с СССР. С 1928 по 1932 г. он проводил ежегодно по 4 месяца в нашей стране, представляя интересы фирмы "Стюарт и К°", которая имела договоры с правительством СССР об оборудовании и технической помощи угольной промышленности. Эта фирма одной из первых установила контакты с советским правительством и являлась консультантом по модернизации угольной промышленности в Донбассе. Ее специалисты подготовили докладную записку о состоянии угольной промышленности, предложив так называемый "Рационализационный план" разработки Донецкого угольного бассейна7. Еще 20 июля Чарльз Стюарт в беседе с председателем правления Государственного банка СССР Л.Е. Марьясиным признал, что Советский Союз превратился в военном отношении в могущественную силу. Но все же ему трудно будет отразить двойной удар с востока и запада. Его усилия предотвратить войну примерно на 5 лет позволили бы укрепить военное могущество, приобрести союзников и ликвидировать военную опасность.
Однако Стюарт сомневался в существовании такой возможности. По его мнению, положение СССР было серьезным. Таково в значительной степени и настроение, распространенное в официальном Вашингтоне8. Желая узнать позицию Москвы, Стюарт заявил о готовности представляемого им банка гарантировать крупные кредиты СССР. Однако он тут же поспешил оговориться, что на этом пути есть серьезные препятствия, а именно — неурегулированный вопрос о старых долгах и проблема ограничения в двусторонней торговле. Далее он отметил, что сразу после установления дипломатических отношений была самая благоприятная возможность для наилучшего решения многих вопросов, но она оказалась упущенной. Переговоры о долгах и кредитах чрезмерно затянулись, их негативный исход способствовал оживлению и консолидации оппозиционных групп, выступавших в свое время против признания СССР, а теперь против политики Рузвельта, направленной на упрочение отношений с Советской Россией9. По мнению Стюарта, НКИД недооценивал значение советско-американских отношений. Им не были использованы благоприятные моменты для их развития10. Поэтому он предложил возобновить переговоры об урегулировании старых долгов, общая сумма которых, по его подсчетам, составляла 760 млн долл.11 Однако правительство США сократило ее до 100 млн долл., что свидетельствовало о правильной оценке Вашингтоном реальных возможностей Москвы. Он настойчиво рекомендовал пойти по пути расширения торговли между странами. Для делового обсуждения следовало бы послать в Вашингтон специальную комиссию в составе 3 человек. Стюарт обещал всяческое содействие и поддержку в ее работе. В заключение Стюарт просил довести его соображения до сведения советского правительства12. Никакой официальной реакции на эту инициативу не последовало. В это же время госдепартамент неоднократно обращался с запросом к полпреду Трояновскому о намерении Москвы продолжить переговоры по проблеме долгов и кредитов. В сложившейся ситуации полпред предлагал возобновить переговоры о долгах и кредитах с американцами и попытаться найти компромисс, возможно, ценой ряда уступок. Он опасался дальнейшего обострения отношений между Вашингтоном и Москвой. 14 сентября Крестинский писал Трояновскому, что обращение с таким предложением могло быть воспринято в Вашингтоне как слабость наших позиций. "Худшего момента для возобновления переговоров выбрать нельзя". Крестинский рекомендовал проявлять "чрезвычайную политическую осторожность", выдержку и терпение. Американцы могут подумать, что мы напуганы их демаршем и готовы отказаться от прежних позиций по вопросу о долгах. Это будет слишком дорогая цена за изменение к лучшему их отношения к Советскому Союзу13. Ознакомившись с телеграммой, Трояновский понял, что проблема долгов вряд ли будет решена. Ему хотелось по приезде в Москву всесторонне обсудить ее и выработать линию поведения. Но из Москвы была направлена еще одна срочная депеша, в которой вновь подчеркивалось, что "ни на какие дальнейшие уступки по вопросу долгов не идти"14. Такое категорическое указание было основано на принятом 22 сентября политбюро ЦК ВКП(б) решении. В телеграмме разъяснялось: "Если Вы скажете Муру, что уезжаете в Москву по вызову правительства и что по возвращении продолжите с ним переговоры о долгах, то у американцев не может не получиться впечатления, что мы колеблемся и готовы к новым уступкам в вопросе о долгах. Между тем ни на какие дальнейшие уступки мы не намерены идти и не пойдем, о чем Вам сообщено телеграммой от 17 сентября"15. Несмотря на эту депешу, полпред, как дипломат и реалист, все же полагал неразумным давать американцам отрицательный ответ относительно дальнейших переговоров. Это может, предупреждал он советское руководство, иметь крайне негативные последствия. Поэтому перед своим отъездом на Родину, Трояновский просил разрешения сказать помощнику госсекретаря У. Муру о том, что он уезжает в отпуск и по возвращении возможно продолжение разговора о долгах. Но Крестинский решительно выступил против подобного шага, считая, что никаких недомолвок не следует допускать и ни в коем случае не надо американцев обнадеживать. Между тем события развивались несколько непредвиденно и требовали решений. После получения депеши от Крестинского, 27 сентября, один из представителей делового мира посетил полпредство и имел двухчасовую беседу с Трояновским. По его словам, он представлял ряд крупных фирм Нью-Йорка и Бостона, поручивших ему вести переговоры. Представители этих компаний обсудили возможность ведения торговли и экономических связей с Москвой, разработали конкретные предложения. Эмиссар задавался вопросом: почему две страны никак не могут договориться о кредитах, торговле и долгах и, как следствие, обмениваются резкими нотами. Нерешенность данных проблем может осложнить положение президента в ходе избирательной кампании. "Неизвестно, чем все это кончится"16. Находясь, по-видимому, под впечатлением заключенного в июле торгового соглашения между СССР и США, предприниматели предлагали Трояновскому вступить в переговоры с отдельными фирмами о возможных заказах. По сообщениям полпреда, существовала перспектива договориться об условиях, ценах и кредитах для советской стороны на 5 лет с правом пролонгации векселей еще на такой же срок. Как отметил собеседник Трояновского, в ближайшее время представители "ДженералЭлектрик", "Юнайтед Стаил", "Болдуина", "Люисона", "Бендикса" намерены встретиться и провести более широкое обсуждение этой важной проблемы. После выработки и согласования между собой плана развития советско-американской торговли руководители компаний будут добиваться от президента его принятия17. Выслушав собеседника, Трояновский задал ряд уточняющих вопросов, проявляя при этом крайнюю осторожность. Для него была очевидна заинтересованность фирм в торговле с СССР. В телеграмме, адресованной в НКИД, он просил срочных указаний, отмечая, что негативная позиция советской стороны может создать затруднительную ситуацию18. 2 и 3 октября Трояновский информировал НКИД о предложениях представителей ряда американских фирм ("Дженерал Электрик", "Юнайтед Стаил" и др.), которые готовы предоставлять краткосрочные кредиты для закупки у них товаров; фирмы получают кредиты у Экспортно-импортного банка, 2% от размера сделок они должны будут вносить в банк или другую финансовую организацию на покрытие претензий США к Советскому Союзу. Такая схема предусматривала искусственное повышение цен на закупаемые американские товары в целях создания фонда на покрытие претензий США19. Хотя предложение исходило от влиятельных фирм и не было связано со старыми долгами, Трояновский все же в сообщении в НКИД выразил ряд сомнений в реальности предлагаемых условий. 10 октября от Литвинова поступило категорическое указание: никаких переговоров с отдельными промышленниками не вести, придерживаться прежней позиции, добиваясь равноправия сторон на официальном правительственном уровне. В другой депеше говорилось, что советская сторона готова рассмотреть предложения фирм, если они представляют какие-либо приемлемые схемы кредитно-торгового характера безотносительно к долгам21. Переписка с Москвой вызвала у Трояновского чувство неудовлетворенности развитием советско-американских отношений. С его точки зрения, не все возможности были использованы для улучшения торговых и экономических взаимоотношений, возможности американской промышленности в Москве недооценивались. 12 октября вопрос о советско-американских отношениях специально рассматривался на заседании политбюро ЦК ВКП(б). Было принято развернутое постановление. На следующий день замнаркома Н.Н. Крестинский по телеграфу передал его Трояновскому. Учитывая принципиальную важность, значимость и категоричность этого документа, приведем его текст полностью: "Подробно разъясняем Вам нашу позицию. 1. Мы должны констатировать, что попытка договориться с США о займе или долгосрочном финансовом кредите на базе частичной уплаты нами старых долгов окончилась неудачей. Мы не должны поэтому позволять втягивать себя в какие-либо новые переговоры о долгах. Нам не следует даже в отдаленной степени вновь создавать у американцев представление, что мы когда-либо по старым долгам будем платить. 2. Предложение деловых людей, переданное в Ваших последних телеграммах, является для нас неприемлемым, так как оно предполагает договоренность между нашими поставщиками и американским правительством о наших старых долгах. Мы же готовы рассматривать только такие кредитно-торговые предложения, которые ни прямо, ни косвенно не связаны с проблемой наших старых долгов. 3. Мы считаем вредным договариваться об отсрочке переговоров о долгах на пять, десять или двадцать лет, так как это означало бы наше косвенное обязательство в будущем платить что-либо по старым долгам, а это противоречит первому пункту настоящей директивы. Поэтому Вам никаких переговоров с Муром о долгах вести и никаких соглашений подписывать не надо. 4. Мы готовы разместить в Америке заказы на 50 млн долл. с 5-летним кредитом из 4 — 5% годовых. Покупать будем исключительно промышленные товары по той же номенклатуре, по которой покупаем в счет 200 млн кредита. 5. Купим на 50, а не на 100 млн долл., во-первых, потому, что нам не нужно больше, чем на 50, а во-вторых, потому, что сумма в 100 млн, упоминавшаяся в переговорах Литвинова, могла бы создать впечатление, что выдаваемые нами заказы как-то связываются со старыми долгами. По поручению инстанции. Крестинский"22. В постановлении были изложены официальные взгляды и намерения высшего руководства по важнейшим вопросам советско-американских отношений. Оно подлежало неукоснительному исполнению и положило конец оживленным обсуждениям в сентябре и октябре о том, возобновлять или нет переговоры о долгах и кредитах. Предложения Трояновского были отклонены и принята точка зрения Литвинова и Крестинского. Трояновский с сожалением прочитал депешу, которую получил накануне приезда в Москву. По прибытию он встречался со многими официальными лицами, информировал их о состоянии советско-американских отношений, нерешенности многих вопросов. Среди них был и частный, хозяйственный — строительство здания для американского посольства в Москве, о чем говорилось выше. Напомним, что в декабре 1933 г. Сталин пообещал Буллиту выделить для этого участок земли на Воробьевых горах. Прошло почти два года, но вопрос так и не был решен. Американское посольство настойчиво требовало его урегулирования. Буллит просил разрешить ему привезти американских рабочих для строительства здания посольства. Власти согласились. Он потребовал распространения права экстерриториальности на них. Встал вопрос о строительных материалах: кто и на каких условиях должен их поставлять. Переписка по этим и другим, большей частью техническим вопросам не принесла положительных результатов. Осенью американцам стала очевидна безнадежность выдвинутого ими проекта. Советское правительство не собиралось удовлетворять требования посольства. Поэтому 3 июня 1935 г. Буллит вручил Литвинову меморандум с заявлением, что посольство считает строительство нового здания "технически невозможным". Посол обратил при этом внимание на отказ властей создать специальную хозяйственную организацию по найму рабочей силы и ее оплате. Препятствием явилось также отсутствие твердых цен на строительные материалы, отказ на въезд иностранных рабочих, нанятых американцами для строительства посольства США в Москве23. 9 сентября 1935 г. госсекретарь в телеграмме послу Буллиту предложил использовать выделенные средства для других целей. Буллит согласился24. 11 ноября советник Уайли посетил Е.В. Рубинина в связи с отъездом его из Москвы в Антверпен на должность генконсула и настоятельно просил урегулировать наконец-то вопрос о строительстве здания посольства. В Наркомате иностранных дел сложилось впечатление, что американское посольство придавало несколько преувеличенное значение второстепенным вопросам, в том числе обменному курсу рубля, условиям жизни сотрудников посольства. Много внимания уделялось переписке об арестах отдельных граждан США. В госдепартаменте решили послать в Москву руководителя восточноевропейским отделом госдепартамента Р. Келли, известного знатока России, для личного ознакомления с условиями работы посольства и его сотрудников. В ноябре такая поездка состоялась. Долгие годы Роберт Келли выступал против признания СССР, и после установления дипломатических отношений его взгляды мало изменились. Он был сторонником твердой позиции по вопросу долгов и кредитов, автором ноты протеста от 25 августа 1935 г. Его негативное отношение к Советскому Союзу было общеизвестно не только в госдепартаменте, но и в Москве. Здесь он находился две недели, которые больше прошли в многочисленных приемах и банкетах, чем в деловых встречах, что ему не понравилось. Кроме Москвы, Келли посетил Украину. В Харькове ему удалось увидеть только одно предприятие — турбогенераторный завод; остальные находились либо на переоборудовании, либо закрыты для посещения. В Киеве он хотел осмотреть завод "Станкострой", а также посетить колхоз. Это ему удалось сделать только с разрешения ЦК. В целом своим пребыванием в Советском Союзе он остался недоволен25. Самое большое впечатление на него произвела встреча с Литвиновым. Глава внешнеполитического ведомства страны 9 ноября дал завтрак в честь Келли. Присутствовал посол Буллит. Собеседники непринужденно обменивались мнениями о положении в мире и, разумеется, в первую очередь о состоянии советско-американских отношений. Нарком хорошо знал взгляды собеседников и их отношение к СССР. Он привлек внимание американских дипломатов к трем вопросам, которые их, несомненно, интересовали. Оценивая развитие событий в мире, нарком сказал, что, по его мнению, Муссолини в войне против Эфиопии мог бы потерпеть поражение, если бы только Великобритания этого пожелала. Для нее легко блокировать Суэцкий канал. Важно совместное выступление Великобритании и Франции не только против Италии, но также и против Германии. Говоря о Дальнем Востоке, Литвинов уверенно заметил, что Япония намерена установить господство над Китаем. Учитывая широкую антисоветскую кампанию в американской печати, Литвинов перешел к вопросу о Коминтерне, выразив сожаление, что он не был в Москве при вручении Буллитом ноты протеста 25 августа по поводу конгресса Коминтерна. Нарком напомнил, что во время переговоров с Рузвельтом он говорил, что СССР не ответствен за деятельность Коминтерна и никаких обязательств в отношении его не брал. Президент пожелал тогда, чтобы советское правительство воздерживалось от оскорбительных выпадов против США и действий, которые затрагивали их интересы. Буллит, не согласившись, заявил, что при подписании торгового соглашения президент предупредил Литвинова об ответственности СССР за Коминтерн. Развернувшаяся по этому вопросу дискуссия не привела к взаимопониманию. Каждый остался при своем мнении. Советское правительство, отметил Литвинов, ни в коем случае не будет поощрять деятельность Коминтерна в США, равно как и действия компартии США в Советском Союзе. Он подчеркнул важность поддержания дружбы между двумя государствами. На высказывание американских собеседников о несовместимости дружественных отношений с деятельностью Коминтерна, направляемой Сталиным, Литвинов ответил: "Правда состоит в том, что США намерены остаться в стороне от международных дел и не следует преувеличивать дружеские отношения с США, ибо они имеют малое значение для Советского Союза"26. Слова главы внешнеполитического ведомства вызвали удивление американцев.
Литвинов со свойственной ему прямотой с сожалением констатировал, что надежды на сотрудничество с США не оправдались. США, как великая держава, уклоняются от обеспечения всеобщего мира. Ни Буллит, ни Келли не ожидали такой суровой оценки американской внешней политики, а по существу дипломатической деятельности Буллита. После беседы с Литвиновым Буллит решил узнать, что думает и как оценивает положение дел А.А. Трояновский, находившийся в это время на отдыхе в Москве. 16 ноября Буллит пригласил его к себе в посольство. Собеседники затронули важные вопросы советско-американских отношений и условились продолжить их обсуждение. Вторая встреча состоялась 23 ноября. Трояновский обратил внимание на подавленное настроение Буллита и попросил его в связи с отъездом в отпуск в Вашингтон постараться сделать все возможное для улучшения отношений между двумя странами. Буллит ответил, что не знает, как это сделать. По его мнению, их обоих постигли большие дипломатические неудачи "в деле создания американосоветской дружбы", так как до сих пор не решены вопросы о Коминтерне, долгах, кредитах и торговле. Он возмущенно сказал, что в советской прессе были напечатаны речи американских делегатов на конгрессе Коминтерна. Трояновский заметил, что американский посол излишне сосредоточен на Коминтерне, надо исходить из того, что невозможно сделать что-либо в этом вопросе. Буллит выразил недовольство тем, что не был урегулирован вопрос о долгах. Трояновский рассказал послу о долгосрочных кредитных предложениях со стороны Германии, Англии и Франции, которые они не связывали с долгами. На этих условиях советское правительство готово пойти на получение кредитов и от США, хотя оно в них и не нуждается. Главной целью кредитов является расширение торговли с США и улучшение взаимоотношений между двумя странами, в чем заинтересовано советское руководство. Как бы подытоживая ход своих рассуждений, Трояновский обратил внимание посла на то, что, по его мнению, вопросы о Коминтерне и долгах не являются важными и большими вопросами в сравнении с проблемами выявления возможностей сотрудничества, налаживания взаимопонимания и доверия между странами. Со своей стороны Буллит заявил, что "Соединенные Штаты играют и будут играть большую роль, а во многих случаях решающую, даже не участвуя непосредственно в войне, а оказывая экономическое содействие той или иной стороне, или участвуя в санкциях против агрессивной стороны"27. В этих словах посла была большая доля правды. Каждый понимал промышленную и финансовую мощь США, их вес в международных делах. Об этом лично Трояновский неоднократно информировал Москву. Трояновский призвал своего собеседника к терпению, к настойчивому преодолению препятствий и устранению трудностей в деле улучшения американо-советских отношений, к совместной работе в интересах обеспечения мира28. В ходе дальнейшей беседы был затронут вопрос о будущем развитии международных отношений и политике США. "Все говорят о предстоящей войне, — сказал Буллит, — и я лично думаю, что война очень вероятна, и я бы держал пари, если бы мне его предложили, за то, что в течение ближайших лет Союз будет вовлечен в серьезную войну. Я этим не хочу сказать, что война неизбежна, но при оценке шансов войны, я считаю, что их больше за войну, чем за мир"29. Услышав такую мрачную оценку ситуации, Трояновский спросил Буллита: "На чьей стороне будут Соединенные Штаты?", чрезвычайно важно в этом случае было бы сотрудничество. Однако США не предпринимают конкретных шагов в этом направлении, между тем международное положение повелительно требует действий и приложения усилий для достижения советско-американского взаимопонимания и доверия. Беседы ничего обнадеживающего не принесли. Они показали, что у Буллита не было конструктивных предложений. Создалась тупиковая ситуация.