Мой дом

Коротунов Михаил Викторович

– Вы куда?

– Мы гулять на улицу.

– Там же нет никого?

– Уже вышли.

Я боком пробирался к двери рукой прикрывая карман.

– А что у тебя в кармане?

– Ничего!

– Дай, посмотрю!

И я засыпался со всеми вытекающими подробностями.

Но время шло, и мы из детсада перекочевывали в школу. В первый же день 1 сентября я был оставлен на попечительство сестры, потому не стоит удивляться, что мы к открытию опоздали и меня просто с разгона втолкнули в класс. Оттого школа закрепилась в памяти как нечто не вполне серьезное. Я занял место у парты и после приветствия учитель сказал:

– Садитесь, дети.

Но человек пять, и я среди них, посчитали, что одного слова "садитесь" не достаточно. Мы стояли в твердой уверенности, что поступаем правильно, а остальные просто поторопились. Бедной Софье Александровне пришлось каждого сажать отдельно, сопровождая слова руками. В классе оказался мальчик с нашего двора, Жулинский Вова. Начались поиски новых друзей и приобретение новых врагов. Во враги попали близнецы, которых было сразу две пары. Братья Беланы постоянно

менялись со мной пальто, книгами, чернильницами и сумками со второй обувью. Хорошо, что пальто было маркировано вышитыми инициалами, но уличить в подлоге было не всегда легко. Когда, в очередной раз, я видел на вешалке пальто с покроем, как у моего, но во много раз потертее, я шел на поиски беспокойных близнецов, и вступал с ними в конфронтацию. С книгами было проще, подлог обнаруживался почти сразу, и мне достаточно было просто улучить момент и поменять шило на мыло. Братья Беланы были хитрыми и на моих книгах отыскивали тайные знаки, стирали их и ставили свои. Но и это было для меня не помеха. Так время от времени мы совершенствовали игру новыми тонкостями. Другие близнецы были братья Родовичи. С ними отношения не отличались стабильностью. То мы были приятелями не разлей вода и прятали дневники друг друга от учителя, что бы тот не вписал очередную двойку, то вступали в непримиримые противоречия и тузили друг друга на каждой перемене. Сложные отношения складывались с девчонками. Три, четыре из них были единодушно определены мужской половиной в красавицы. Это было карикатурно, когда на праздник мы наперебой стремились воткнуть свои подарки одной из них под парту. И надо же среди этой конфликтной ситуации учительнице посадить меня с первой красавицей за одну парту! Что тогда началось! Я старался отвоевать свою часть парты, чтобы на неё и тень чужая не падала. В ответ моя тетрадь была сброшена на пол. Тогда я незаметно бросал куски промокашки в чернильницу своей визави и с наслаждением смотрел, как с пера ручки падает жирная клякса в ее тетрадь. Она вымазывала меня зеленкой, поскольку относилась к санитарной звездочке. И мне ничего не оставалось, как влепить ей в волосы кусок пластилина. Видя нашу решимость извести друг друга, Софья Александровна, наша учительница, рассадила нас на разные ряды. Воцарился мир. Теперь только на переменках вдруг сверкала вспышка немотивированной агрессии, но звонок, как боксерский гонг, останавливал бой.

Учиться в школе было скучно и не интересно. Знала, как меня занять только учительница математики. Она давала мне книгу по литературе и требовала, чтобы я выучил очередное стихотворение на целый лист. Для меня это было раз плюнуть, так как я знал все школьные стихотворения, которые до меня задавали сестре. Она учила вслух, а я просто возился с игрушками на ковре и мотал на ус. Когда же мне приходилось учить стихи в свое время, оставалось только напомнить суть, и дело в шляпе. Но заняв меня стихами, математичка отвлекала меня и моих приятелей от баловства, и это позволяло вести спокойно урок. Но так поступала только одна учительница. Остальные боролись обычной записью в дневник "Родители, придите в школу, ваш сын баловался". Это повторялось ежедневно, и к среде получать по незажившей попе уже было невмоготу. Кроме прочего экзекуция усугублялась угрозами применить широкий флотский ремень, висящий в кладовой. Это сильно воздействовало на мой рев, но абсолютно никак на поведение в школе, за которое ежедневно получал двойку. Создавалось угрожающее положение, осложнявшееся тем, что утром меня ждали старые, рваные спортивные штаны. Мне объяснялось, что нормальная одежда таким негодным ученикам не положена. В слезах я вымаливал отсрочку приговора на сегодня, но в школе все повторялось заново. После очередной записи "Поведение на уроке 2", пришло простое решение потерять дневник. Дома весть о потере приняли скептически, мать по странному стечению обстоятельств оказалась дома и проявила интерес к истории с дневником до того живо, что отправилась в школу со мной на его поиски. В школе дневник, как ни странно, нашелся. Уборщица будто специально нас ожидала в фойе и торжественно вручила маме дневник со словами, "А, это ваш двоечник потерял". Я навсегда возненавидел персонал школы за их безучастность к проблемам педагогики. Дома ждала порка, а завтра все повторялось вновь. Ноги не хотели нести меня домой, и до самого подъезда я не знал, как пережить эту неприятность. Единственное, что скрашивало дорогу, проходящую мимо Госбанка, было то, что мы приставали к конвоирам с нелепым вопросом: "дяденька, покажи пистолет" и часто нам показывали, что удивительно. На мое счастье, как я думал, у дома я заметил маленькую кирпичную тумбочку вокруг газовой трубы, выходящей из-под земли. А у той тумбочки было маленькое отверстие в кирпичном теле. Вот туда-то я и поместил дневник, который упал на дно тумбочки. Дома ждал наскучивший диалог.

– Как дела?

– Нормально!

– Опять двойка?

– Нет, ничего не поставили.

– А дневник где?

– Потерял!

– Не раздевайся, искать идем.

– Я уже искал, был в парте, потом исчез. У уборщиц спрашивал, они не видели.

– Ладно, садись кушать.

На пятой ложке супа в дверь позвонили.

– Это тут двоечник Миша живет? А мы тут тумбу перекладывали, дневник, вот, нашли. Нужен?

– Конечно, давайте, спасибо.

Снова меня воспитывали битьем. Снова нервы, плач, боль. И чего они туда полезли? Нормальная же тумба была! Новенькая совсем. Но вслух я взывал к милосердию, искренне, но бесполезно.

Наступил следующий день, следующая двойка, следующая беспросветно надвигающаяся беда. Уже дойдя до самой двери, я подняв голову увидел открытую ляду чердака. Решение пришло тот час. Поднявшись по лестнице, я обследовал чердак и узнал много интересного. Пол чердака был

густо засыпан шлаком. Шлаком, с которого все началось. Дневник был зарыт в этот шлак. Настроение сразу поднялось и, бодрее обычного, я спустился и позвонил в дверь. Мать снова была дома. Это не предвещало ничего хорошего. Сначала трепки давала она, потом вечером лупил отец. Два в одном. Или два вместо одного. Но дневник зарыт надежно! Найти его тяжелее, чем отрыть пиратский клад! Бояться нечего!

После сакраментального вступительного диалога сажусь за стол есть, по привычке затылком вслушиваюсь в происходящее. Мать стирает постельное белье. Ничего не предвещает беды. И тут она берет веревку, таз с постирушкой и выходит на площадку. Я ожидал, что она пойдет на улицу, а она полезла на чердак. Я низко склонился над тарелкой, но это не помогло! Как ей удалось найти дневник с двойкой в шлаке, так же все хорошо начиналось.

Окончательно разуверившись в возможности потерять дневник, я перевернул очередную страницу истории. Теперь после уроков я тщательно переписывал страницу дневника и переносил все оценки и подписи, кроме двоек, конечно. А испорченую двойкой безжалостно уничтожал. Неделю мне удавалось лавировать в мутной воде просвещения, а потом дневник стал тоньше обычной тетради, что вынуждало применять новые технологии. Но и неделя без порки была большой трудовой победой! Позже я применял последовательно лезвие, хлорку, аммиак, подставной дневник для родителей и прочие ухищрения и так бы и продолжалось, но я рос и, видимо, вырос из этих шпионских приключений. Двоек стало меньше, доверие росло, залеты случались по другому поводу.

Ребята из нашего двора попали в три школы, потому одногодки оказались в разных углах города. Придя с занятий, мы тот час забывали обо всем и начинали увлекательные игры до позднего вечера пока не придут родители с работы. Учить уроки до их прихода решительно не было никакой возможности. Когда нас пытались лишить этой возможности, мы выдумывали такие невероятные истории, на которые нельзя было не отреагировать в нашу пользу. Долгое время мы отобедав после школы, сообщали, что вынуждены идти на сбор металлолома. И крыть было нечем, приходилось отпускать. А мы топали на террикон ближайшей шахты и с риском для жизни поднимались на самый верх. Уже было известно, что одна вагонетка сбрасывала породу влево, а следующая вправо. Когда порода летела в нашу сторону, мы падали и замирали в канавках, вымытых дождями. Камни проносились вниз и мы спешили вверх, зная, что у нас есть резерв по времени. Наверху мы рылись в местах, от которых поднимался смрадный серный дым, и собирали серу. А еще нас интересовали разные отпечатки папоротников и хвощей на породе, лучшими из которых мы набивали свои карманы. Дома мы старательно прятали свои трофеи. Конечно, время от времени предательский запах серы выдавал нас с головой.

– Зин, ты слышишь, горит что-то.

– Да странный запах какой-то. Чем-то пахнет таким, не пойму.

– Это не у тебя там горит что-то?

– Нет, я ничего не поджигал.

– А ну иди поближе, в чем у тебя брюки?

– Ни в чем, мы металлолом собирали.

– И много насобирали?

– Надо будет и завтра идти.

– Ну-ка снимай штаны.

– Зачем?

– Посмотрю в чем они у тебя.

Запах был стойкий, а ванна воды, в которую опустили брюки, тот час окрашивалась в черный цвет. Из-под ванны вынимались куски породы с отпечатками и драгоценную серу. Все после внушения выбрасывалось на улицу, я был бит, лишался возможности добывать ископаемые, и садился за уроки. Сера нужна была для пороха. В третьем классе я, Генка Измайлов и Саня Быстров освоили учебник по химии за четвертый класс, а там, в старом учебнике первая формула приводила процесс горения черного пороха. Оставалось добыть серу на терриконе, размолоть уголь в ступке и добавить купленную садовую селитру. Дальше следовали опыты по производству пороха и его использованию. Оптимально было бы достичь взрыва, но нам это не удавалось. Компоненты были химически не чисты, от того кроме дырки в столе, на котором готовились уроки, ничего плохого не случилось.

Мы росли, а вместе с нами росли все жильцы нашего дома. В первой квартире ничего не менялось длительное время. Анна Захаровна все также поила водой разгоряченную детвору, понемногу поливала палисадник и потихоньку старела.

Во второй квартире Борис ушел на другую квартиру и я остался без помощника в жарких спорах. Аллу определили в интернат и мы ее подолгу вообще не видели. К тете Кате по темному приходил какой-то мужчина, но он приходил с большими перерывами на год, три. В третьей все также бодро занимались всем подряд, особенно туризмом и рыбалкой. В четвертой все было по прежнему. Дядя Коля из пятой квартиры постепенно становился настоящим городским жителем, уверенным в себе. Хорошо одевался, в компании соседей все чаще рассказывал о шахтерской жизни.

Шестая квартира сотрясалась пьяными скандалами с жалобами на то, что дядя Вова уже почти все вынес из дому и пропил. Вовка младший строгал пистолеты и нес на себе последствия пьянства в семье. Однажды, по пьянке, дядя Вова поджег елку, сам не смог справиться с огнем и дым окутал весь подъезд. Кто-то из соседей вызвал пожарных, а мы пережили стресс, оставаясь в неведении, лезть на чердак или прорываться на улицу сквозь огонь. Но пожарные налили столько воды, что два этажа долго стояли мокрые, с потеками мела на панелях. Седьмая квартира время от времени являла вспышки жестокого обращения с улыбкой на лице. Восьмая, дружественная нашей квартира, практически не менялась. Да что я говорю, такой стабильности можно только позавидовать. С утра двор наш был, в руках детворы, безраздельно почти. После обеда двор наполнялся хозяйками, справившимися с домашним объемом работ. Они рассаживались на скамейках у подъездов и обменивались новостями. Так неторопливо вялились на солнышке, встречая своих домочадцев с работы.