Моя Америка
Шрифт:
Иногда наказания проводились одновременно во многих классах.
Одним словом, жизнь в этой негритянской школе была несладкой. И все же она не шла ни в какое сравнение с порядками в другой школе для негров — Букера Т. Вашингтона, где в свое время учился Мартин Лютер Кинг. Мы называли ее «маленькой Кореей», потому что многие ребята, которые учились здесь, были перевязаны с головы до ног и в гипсе, как будто они были ранены на войне в Корее. Не было ничего удивительного в том, что перед входом в обе школы стояли офицеры-рекруты.
Я хотел уйти из школы и уехать из Джорджии. Думал вообще покинуть южные штаты Америки, но мама не разрешила. Я должен был остаться и помогать ей и папе Саттону, так как они сильно постарели, а дедушка Мид умер.
Я нашел работу в большом магазине на Пичтри-стрит, которую выполнял во второй половине дня. При этом зарабатывал 9 долларов в неделю плюс чаевые за чистку ботинок. Хозяевами магазина были старые греки. Пичтри-стрит — большая торговая улица Атланты, на которой расположились многие универмаги, а так как город был окружен военными базами и в это время велась война в Корее, то деньги рекой текли в кассовые аппараты.
Как-то раз команда парашютистов перед отправкой в Корею ввалилась в магазин, где я чистил обувь. Один из них был цветной и, должно быть, с Севера, так как никто из южан-негров не осмелился бы сидеть рядом с белыми — это означало бы для него смерть.
Увеселительные заведения Атланты находились в «городе белых», и каждая дверь, будь то кафетерий, закусочная или ресторан, помечалась: «только для белых» или «только для черных». Там же находился ресторан, «Уайт касл». Здесь черные стояли в очереди за завтраком — им отпускали в бумажных пакетах котлеты, которые они проглатывали стоя. Правда, внизу, в длинном подвале, где греки организовали хранилище для зимней одежды белых богачей, многие черные рабочие могли поесть сидя. Мы столовались вблизи прессов химчистки, так как закон запрещал нам сидеть вместе с белыми. Здесь собирались все черные: шоферы, домработницы, швейцары, чистильщики обуви, посыльные и т. д.
Там, внизу, среди ящиков в подвале, сидели одетые в униформу черные и обсуждали свое положение.
— Эти проклятые белые, — говорила домработница, — думают, что мы любим готовить им еду и мыть задницы их детям. У меня у самой куча детей, а я их почти не вижу.
— Белые считают, что они лучше нас, — вставил один из мальчиков-посыльных и добавил: — Во всяком случае, я не собираюсь
отправляться в Корею и драться там за свободу цветных, потому что я не свободен дома, в Америке.
— Это правильно, — поддержали все мужчины.
Позже я получил другую работу — в химчистке мистера Веста, которая находилась ближе к дому, на Уайтхолл-стрит, вблизи того места, где старая негритянка была выброшена из автобуса за то, что не уступила место белому мужчине.
Моя новая работа была похожа на старую, но я получал на три доллара в неделю
Химчистка приютилась между винным магазином и греческим рестораном. Со мной работало несколько цветных, а также мистер Скотт — красномордый тип, продававший крепленые вина и самогон. Он любил «ставить негров на место». Чтобы свести концы с концами, он залезал в кассу мистера Веста, когда того не было поблизости.
Я обычно обедал в греческом ресторане. Он редко бывал полон, но мы, черные, никогда не занимали столики, а шли за занавески, где был туалет, и там, возле вешалок, перекусывали.
Несмотря на то что мистер Скотт не принадлежал к классу мистера Веста, он гордился своей белой кожей и считал себя значительно выше нас, черных. Белая кожа в Джорджии означала, что человек, ею обладающий, может выпить стакан холодной воды, прогуляться в парке, сесть на скамейку, насладиться ароматом цветов, не боясь того, что кто-то прогонит его.
В один из жарких октябрьских дней пришла пьяная пара — белый с женой. Женщина взобралась на сиденье передо мной, широко расставив ноги и задрав юбку выше колен, и потребовала, чтобы я почистил ей обувь.
Я надеялся, что ее пьяный муж не видит, что происходит. Белая женщина кокетничала со мной. И наконец случилось то, чего я опасался.
— Ниггер, ниггер! Ты смотрел под юбку белой женщине? — закричал ее муж.
В комнате установилась мертвая тишина. Все белые клиенты бросили свои дела и сосредоточили свое внимание на мне. Щетки почти выпали из моих рук.
— Ниггер, ты слышал, что я сказал? Ты смотрел под платье белой женщине?
Его пьяный голос прозвучал как пушечный выстрел. Я посмотрел ему прямо в глаза.
— Меня зовут не ниггер, а Шерман, и меня учили не заглядывать под юбки женщинам.
Обстановка накалилась, и я понял, что мое увольнение — вопрос времени.
Вскоре после этого к нам зашел фермер из Джорджии.
— Почисть их, парень, — потребовал он,— давненько я не чистил обуви у ниггера! Эти ботинки стоили мне 20 долларов, — прокричал он мне.
Я знал, что он лжет, что он был так же беден, как я, и постарался побыстрее очистить его ботинки от навоза.
— Слышишь ты, ниггер? Я сказал, ботинки стоят 20 долларов!
— Ну да! — промычал я, пытаясь сдержать свой темперамент.
Ответ задел его, так же как слово «ниггер» ранило меня. Он вскочил со стула, будто я стукнул по его ноге молотком. Его красное загорелое лицо перекосилось. Я, черный, совершил страшное преступление — отказался назвать его «сэр».
Он спрыгнул с места и закричал:
— Там, откуда я, хорошо знают, как надо обращаться с ниггерами твоего сорта. Ты бы не протянул и дня в моем родном городе.
Я прокричал ему в ответ: