Моя Америка
Шрифт:
Я хотел бы, чтобы в те годы все либералы были неграми и жили бы в штате Джорджия.
Недалеко от нашего дома проводили свои встречи куклуксклановцы. Один из членов этой организации выступал перед группой фашистов. Он сказал: «Негров убивать не жалко. Перед богом негр и собака — одно и то же».
На той же встрече выступил представитель Атланты по кличке Палец на-курке. Он сказал своим белым христианским братьям: «Надеюсь, мне не потребуется собственноручно убивать каждого негра в южных штатах. Думаю, что братья по клану мне помогут». И они помогали. Несколько негров, закованных в кандалы, отказались войти в болото,
В течение всего периода «холодной войны» и разгула антикоммунизма чернокожий не мог и пытаться появиться в ресторане для белых — его моментально бросали в тюрьму.
В то время я как раз научился нормально читать. В газетных передовицах и рубриках, предназначенных для белых, больше всего писалось о коммунистах и «свободе выбора», а в газетах для чернокожих — о судах Линча и белом терроре. Газета для черных, издаваемая в Атланте, «Атланта уорлд», публиковала леденящие душу репортажи о суде Линча в нашем штате, о том, как были убиты два брата — оба ветераны войны — и две сестры. Это случилось в 1947 году.
Неподалеку от нашего дома белый по имени Дехейвен убил чернокожего только за то, что тот, обращаясь к нему, не сказал ему «сэр». Незадолго до этого так же поступил владелец бара мистер Вик. Но ни один из белых не был осужден за зверское убийство чернокожих.
Великий дракон ку-клукс-клана в штате Джорджия однажды встретился с губернатором и спросил его, что он думает применить против длинных очередей чернокожих, которые хотят голосовать. В ответ Великий дракон получил записку, в которой было одно слово: «Пистолеты!»
Когда мне исполнилось десять лет, я начал забывать строгое воспитание, полученное мною в южных штатах, и на вопросы белых перестал отвечать «да, мэм» и «да, сэр».
Тогда мама больно шлепнула меня и сказала:
— Ты что — глупый? Не забывай своего места.
Она имела в виду, что если я не буду добавлять слово «мэм» или «сэр», то уроню достоинство белого и могу закончить свою жизнь так же, как те, кто невежливо обратился к господам Дехейвену и Вику. В то же время белые могут называть цветных как им вздумается, например «ниггер», «тетка» или как-то иначе.
Прежде чем мне разрешили поехать одному в автобусе, я выслушал целую лекцию о том, как мне при этом выжить. «Не забывай, что ты находишься в южных штатах, а не на Севере, ты продолжаешь оставаться ниггером», — говорили мне. Если белый заходит в автобус в отделение для черных, я должен подняться и уступить ему свое место. Кроме того, я не должен садиться напротив белого или рядом, особенно если это женщина.
Все автобусы имели таблички, причем такие, которые существуют до сих пор и в ЮАР: «белые впереди», «черные сзади». Я ненавидел эти таблички, так же как евреи ненавидели таблички «только для евреев», когда власть в Германии находилась в руках Гитлера и Симменса.
В первое же лето после возвращения из Хартфорда со мной случилось следующее. Я вошел в автобус впереди белого. Он схватил меня за воротник, выкинул на тротуар и прошипел: «Никогда не лезь раньше белого, пока ты в Джорджии, ниггер!» Я не осмелился тогда рассказать маме об этом. Прошло много лет, прежде чем я решился.
В другой раз я ехал в автобусе по той же линии. Мне тогда было одиннадцать лет. Пожилая черная женщина сидела у двери, держа на коленях кучу свертков. Белый
Обстановка в автобусе накалилась. Чернокожая понимала: белый ожидал, что она ему уступит место. Вскоре освободилось место рядом с чернокожей, но белый не пожелал его занимать. Это унизило бы его достоинство. Он сказал женщине: «Вставай, ниггер, освободи мне место!» Женщина не реагировала. Тогда оскорбленный белый обратился к шоферу, и тот остановил автобус. Затем оба подошли к женщине, и шофер приказал ей подняться и освободить место белому пассажиру. Но старая женщина была мужественной и отказалась выполнить требование расистов. После этого оба белых стали ее бить, а затем выбросили ее вместе со всеми свертками из автобуса. Она упала, стукнувшись головой, а ее пакеты разорвались. Из них вывалилось в грязь чистое выстиранное белье. Как по волшебству появились двое полицейских, они схватили ее и посадили в поджидавшую полицейскую машину.
Я потом узнал, что белых, которые так жестоко обошлись с черной женщиной, никак не наказали. Наоборот, судья сказал пострадавшей, что если она еще раз посмеет поступить так же, то ее посадят в тюрьму.
Эта история произошла на моих глазах в тот год, когда президент Трумэн заявил в своей речи по радио, что США — это бастион свободы и демократии.
В годы «холодной войны» в Джорджию прибыл «поезд свободы». Он был раскрашен в красный, белый и синий цвета и состоял из большого количества вагонов. В каждом вагоне размещались выставки. Там демонстрировались такие великие документы, как, например, Декларация независимости, Билль о правах и т. д. Все это было защищено пуленепробиваемыми стеклами, а финансировалось компанией «Дженерал моторс». Вагоны охранялись вооруженными морскими пехотинцами, стоявшими по стойке «смирно», в то время как тысячи людей осматривали выставочные документы. Каждый уголок этого поезда твердил о том, что русские стремятся сделать из нас рабов. Там же было много фотографий «жертв коммунистов».
Школьников Атланты освободили на полдня от учебы для того, чтобы они смогли посетить «поезд свободы». Сначала пускали только белых, а потом нас, черных. Одна из цветных учительниц была арестована полицией за то, что воспользовалась туалетом для белых.
В то время губернатором Джорджии был Юджин Толмедж. Его с полным основанием считали настоящим пещерным реакционером, фашистом. Черное население штата боялось губернатора и ку-клукс-клана, который вместе с компанией «Кока-кола» держали его у власти. С помощью их денег Толмедж всегда собирал стабильное большинство на выборах, а его главным лозунгом было: «Негры будут у меня на своем месте!»
Однажды около пяти часов вечера я шел по улице. Вдруг я услышал весть о том, что Юджин Толмедж находится в тяжелом состоянии — в коме. Церкви для чернокожих стали наполняться людьми, которые молились о его смерти: «Господи, пусть он умрет, забери его к себе. Он так плохо относится к нам, черным».
Противоположная картина наблюдалась в белых районах. Там взрослые с детьми стояли перед радиомагазинами и со слезами на глазах слушали репортажи о здоровье губернатора. Наконец Толмедж скончался. Эта ночь была заполнена фейерверками и оружейными салютами в Саммерхилле. А в белых церквах служили молебны за его упокой. Белые были полны скорби