Моя Америка

Адамс Шерман

Еще один дом по соседству, на Саффилд-стрит, 97/99, я считал одним из самых плохих на улице. Там всегда кто-то бил женщину.

В том доме жила цветная Этель, которая подделывала лотерейные билеты и пользовалась влиянием в гетто благодаря тому, что являлась председателем отделения демократов нашего района. В ходе выборов она всегда распространяла брошюры и организовывала бесплатные поездки к местам для голосования, сначала за президента Трумэна, затем Стивенсона и Кеннеди. Этель имела власть и знала об этом. Ее никогда не арестовывали за азартные игры или за подделку

лотерейных билетов. Но ее сыновья постоянно сидели

то в исправительных колониях, то в тюрьмах. Сначала за кражи, а затем за героин.

Вспоминаю одного парня по имени Боб Мартин, который жил с родителями в квартире № 101. Боба всегда, как и меня, били другие мальчишки. Мы с ним никогда не давали сдачи. Хотя он для своего возраста был крупным, он всегда начинал плакать, когда его били. Боб перестал ходить в школу и прятался на грязных чердаках. Родители пристроили его в школу для слабоумных, где он провел годы своей юности. Шла война во Вьетнаме, в армии царил полный развал. Боб оказался подходящим для этой армии. Но он ее покинул и уехал в Швецию, где заявил, что является американским дезертиром из Вьетнама.

Несколько лет спустя в шведских газетах можно было прочитать об ужасном убийстве, совершенном американским дезертиром в Швеции. Он набросился на одного финна и бил его в течение 25 минут бейсбольной битой. Это был Боб Мартин с Саффилд-стрит. Он провел год в шведской психиатрической больнице, а затем был выслан в потерянную для него Америку.

На чаще всего парни моего поколения умирали не от пуль и ножей, а от невыносимой грязи и паразитов в наших лачугах. Их было особенно много на Саффилд-стрит, и оставалось только одно средство уничтожить их — дезинфекция всего дома от чердака до подвала. Насколько я помню, такую дезинфекцию делали в доме только один раз, да и то хозяин заставил нас ее оплатить. Мы стояли и радовались, когда дохлых крыс выбрасывали на улицу.

От крыс невозможно было избавиться, хотя мои родственники предпринимали все меры, чтобы уничтожить их. Октавия закрывала крысиные норы жестянками, но это не помогало. Тетушка Рли принесла однажды с работы двух кошек, а мы положили в крысоловки куски сыра. Но крысы были такими большими, что уносили сыр вместе с крысоловками.

Дом был заполнен тараканами. На стенах и потолке туалета зияли дыры. Октавия не раз просила хозяина сделать ремонт, но тот всегда отвечал, что это стоит очень дорого. Зато нам приходилось вносить высокую плату за наше жилище, в котором до нас проживали евреи, итальянцы и бедные пуэрториканцы.

Субботний вечер на Саффилд-стрит для многих начинался с миссис Эммы. Это была смуглая, хрупкая женщина с кучерявыми волосами. Она вместе с итальянками и польками работала на табачном складе. Туда же устроилась вместе с Эммой и тетя Октавия. Я познакомился с этим складом сразу после войны, когда там не хватало рабочих.

После первых глотков вина Эмма начинала браниться с мужем, а затем начиналась кутерьма.

Октавия, как и мама, никому не открывала двери в субботу. Однажды после одной из субботних вечеринок я обнаружил у дверей лежащего в крови негра. Кто-то сильно избил его. Чаще всего такие вечеринки заканчивались приездом санитарных машин и полицейских.

Крупным торговцем самогона во всей северной части гетто был Редс по прозвищу Красная Куртка. На последнем этаже своего дома он содержал притон, а на первых двух — незаконно торговал спиртным. Белые, подъезжавшие на машинах последних моделей,

посещали притон Редса. Им была подкуплена вся полиция. Однажды утром, идя в школу, я наблюдал, как двое упитанных полицейских вышли весьма довольные из притона Редса.

Убийства, ограбления, насилия были в этом квартале обычным делом. Почтальоны — ветераны войны отказывались разносить почту, боясь нападений со стороны наркоманов. Только в Чикаго и в нью-йоркском Гарлеме мне приходилось видеть так много расистских надписей на стенах домов и такое количество крысиных нор. На стенах всегда можно было прочитать слова, подтверждающие отчаяние и бессилие моего народа: «Негры — дерьмо!» И все это носило гордое название — «Квартал с прекрасным видом: жилищный проект». Этот квартал и сейчас продолжает оставаться самым плохим. Негры покидают его, а в их квартиры вселяются пуэрториканцы.

Гетто Хартфорда мало чем отличалось от Саммерхилла, но в нем не было табличек «для белых» и «для черных». Для меня это было самым главным, и я не хотел возвращаться обратно в южные штаты.

Через улицу находилась школа, где я учился с третьего по шестой класс, то есть с 1945 по 1948 год. Она напоминала ООН. В ней учились дети разных национальностей — поляки, ирландцы, канадцы, китайцы, филиппинцы... Их родители работали на заводах, за исключением китайцев, которые были владельцами прачечных. В этой школе меня должны были научить говорить не заикаясь. Но после первого года обучения я стал еще больше заикаться. Врачи посоветовали мне больше читать.

Сначала в Хартфорде все для меня складывалось хорошо: рядом со мной была Октавия, она купила мне новую шапку, новый плащ, а также пару белых ботинок. Но однажды, когда я возвращался домой из школы, черный мальчишка накинулся на меня и отнял мою новую одежду, которая недешево обошлась Октавии. Убегая в подъезд соседнего дома, он так гордо держал мои вещи, будто обогатился на несколько тысяч долларов.

После этого случая я сильно изменился. Меня каждый мог обидеть. Я ежедневно опаздывал в школу. Поступал так, чтобы по утрам у меня не отбирали бутерброды и деньги. Я знал, что опоздание наказуемо, но предпочитал учительский ремень побоям голодных черных мальчишек.

У моей учительницы миссис Гросс кончилось терпение, и она отправила меня к директору школы мистеру Дидрику. У него я, в соответствии с разработанной и школе системой, за каждую минуту опоздания получил удар ремнем по ладоням.

Мистер Дидрик был не единственным, подвергавшим учеников школы телесным наказаниям. Большинство старших преподавателей били детей кожаными ремнями, ракетками от настольного тенниса и длинными линейками.

В конце концов мама приехала в Хатфорд и забрала меня обратно на Юг.

«Поезд свободы» и «холодная война»

Помните ли вы, как «дядя Сэм» истратил несколько миллиардов долларов американских налогоплательщиков, чтобы возродить заводы Круппа, «ИГ-Фарбен-индустри» и др., то есть промышленность поверженной Германии?

Помните ли вы, как довольны были либералы, когда США выделили миллионы долларов для подкупа избирателей в Греции, Италии, Франции, чтобы коммунисты не могли прийти к власти в этих странах?

США в годы «холодной войны» направили в Западную Европу несколько миллиардов долларов «для защиты свободы, прав человека и демократии».