Моя Шамбала
Шрифт:
– Надоест у Нюрки, назад заберем.
Василина, ни слова не проронив, пошла в свой угол, где стояла по-солдатски тощая железная кровать, на кото-рой она часами неподвижно сидела, шевеля губами, заня-тая своими мыслями. Она вспомнила, что вчера вечером сын с невесткой в разговоре, отрывки которого до нее доно-сились из их комнаты, часто поминали ее, и теперь догады-валась, что невестка затеяла этот разговор, кончившийся для Василины неприятностью. Но на невестку не обижалась (понимала - мешает), хотя и не любила ее. Не могла сми-риться с тем, что Колька, ее сын, самых что ни на есть пар-тизанских кровей, привел
Когда Николай заглянул в комнату, где стояла кро-вать матери, он увидел, что мать собирает в узел свои вещи. На кровати лежал образ Николая Угодника, который стоял обычно на шифоньере, в углу, потому что Зинаида вешать икону на стену не разрешала.
На диванчике сидела Алевтина и, насупившись, сле-дила за бабкой. Она покусывала губы, чтобы не зареветь.
Николай, ничего не сказав, повернулся и пошел на кухню, где Зинка мыла посуду.
– Мать укладывается, - сказал он хмуро.
– Сейчас поедем, - не поняв его настроения, бросила Зинка.
– Вроде как-то нехорошо!
– сморщился, как от зубной боли Николай.
– А мне хорошо?
– Зинка с силой бросила мокрую тряпку в раковину и в сердцах громыхнула кастрюлей. И вдруг тоненько, по-собачьи, заскулила, загундосила:
– Тебе, черту, что? Пришел, пожрал и во двор с мужи-ками в домино. А я дома с маткой твоей. Во все дырки нос сует. И все подкалывает, все с подковырками. Ну-ка попро-буй. Это не так, и то не этак. Она же меня всю жизнь нена-видит, я знаю. А я ее должна терпеть? Накось вот, выкуси!
– сунула она кукиш из гладких, толстых, как сардельки, пальцев к носу Николая.
Тот столбом стоял посреди кухни и хлопал глазами, даже не пытаясь остановить поток кипящих злобой слов распаленной Зинаиды. Но, когда Зинаида сунула ему в нос кукиш, его лицо начало наливаться кровью, и желваки от сильно стиснутых зубов заходили по скулам.
Зинаида спохватилась и, гася мужнину ярость, броси-лась ему на грудь, с безошибочной женской интуицией мгновенно определив ту единственную манеру поведения, которая не даст разразиться скандалу, и разрыдалась.
– Ладно! Будет, будет!
– стал успокаивать ее Николай и, снисходительно похлопав, словно телку, по боку, отстра-нил от себя.
– Я ж не враг какой твоей матке, - всхлипывая, выгово-рила Зинаида.
– Пусть хоть с месяц побудет у Нюрки. Дай мне-то передых.
Часам к одиннадцати собрались. Алевтину с собой брать не стали, и она, надув губы, пошла реветь в комнату.
Василину с узлом запихнули в трамвай и с трудом влезли сами.
Нюрка жила в двухэтажном деревянном доме на вто-ром этаже. Узел тащила Зинаида, а Николай вел мать по шатким ступенькам, поддерживая под руку.
На звонок никто не ответил, и Николай, пошарив под половиком, достал ключ и открыл дверь. Ждать Нюрку не стали и, оставив Василину, уехали.
Осмотревшись и разобрав узел, Василина села на ди-ван. Комната у Нюрки была небольшая, но все как у людей. И диван, и зеркало, и на полу красивые дерюжки. Шифонь-ер отделял диван от Нюркиной кровати, которая стояла за дверным выступом, и получалось
Зазвонил звонок, и Василина с крехтом стала подни-маться с дивана. Пока она дошла до двери, звонок еще по-звонил два раза, сначала коротко и резко, словно бранился, потом нетерпеливо и требовательно.
– Господи, - переполошилась Василина и никак не могла справиться с замком.
– Мам, ты?
– спросила Нюрка из-за двери, и в голосе ее было беспокойство.
– Я! Я это, Нюр!
– поспешила отозваться Василина.
– Ты крути ключ-то в другую сторону, вроде закрыва-ешь. Он, замок, у нас наоборот поставлен, - объяснила Нюрка. Замок, наконец, поддался, и дверь открылась.
– Ты как приехала-то?
– спросила Нюрка.
– А на трамвае. Колька привез. Совсем я. Буду у тебя жить теперь.
– Как так?
– А так, что там ненужная стала. Мешаюсь я там.
– Ну, гад ползучий! Ну жлоб ...
– Нюрка захлебнулась от возмущения.
– А все Зинка, паразитка. Ее это дело.
– Мам, ты что, лежала, что-ли, на диване-то?
– бросив взгляд на сбитое покрывало, обиженно сказала Нюрка.
– Хоть покрывало-то сняла бы.
Василина неловко сползла с насиженного места и уст-роилась на стуле. Нюрка свернула и убрала покрывало в нижний ящик шифоньера.
Сожитель пришел к ночи, когда Василина уже устрои-лась спать (Нюрка постелила ей на диване), и все вздыхала и ворочалась, приспосабливая свои кости к новому месту. Он, по всему видно, был на сильном веселе, потому что фордыбачился, пытался петь, и на кухне что-то гремело и падало, а Нюрка все уговаривала его и о чем-то просила. Потом Нюрка вела его мимо Василины, придерживая за бок, а он старался идти на цыпочках, приложив палец к гу-бам, будто приказывал себе не шуметь.
В Нюркином углу какое-то время слышалась возня, предостерегающий Нюркин шепот и даже отпечатался звонкий шлепок по голому телу, потом все стихло, и Васи-лина услышала мерный храп.
"Тоже Бог счастья не дал, - подумала Василина.
– Свой был мужик беспутный. Так от водки и сгорел. И это не му-жик. А с другой стороны, как одной? Плохо без мужика-то в доме. Это она по себе знает. Тимофей умер, когда ей, слава Богу, за семьдесят уже было. А как тяжело без него прихо-дилось. А Тимофею жить бы да жить. Все война, будь она проклята. В ключах сколько с коровой простаивал!.. От это-го и помер.
Василина вздохнула, жалея дочку.
К вечеру, к Нюркиному приходу, она наварила карто-шек и радовалась, что смогла хоть чем-то помочь дочери.