Моя Шамбала
Шрифт:
Внучки Катька и Валька испуганно жались к матери, и Василина, обхватив их обеими руками, подминала под себя, точно курица-наседка, стараясь оградить от опасности, ко-торой еще не было, но которая ощущалась и носилась в воздухе, как приближающаяся гроза.
Удрученные жители расходились по домам. Вскоре с улицы донеслось кудахтанье, возбужденная отрывистая речь, взалив забрехали собаки, дробью пробарабанила ав-томатная очередь, заскулил чей-то пес, послышался смех. Перепуганные куры, сбитые о места, ошалело носились по деревне, теряя перья.
Набрав по домам яиц и наловив кур, немцы потреща-ли мотоциклами и уехали из
Так для Галеевки началась война.
Новое слово "полицай" вошло в деревню, когда Сань-ка Шулепа, Ванька Сычев и Митька-цыган прошли по де-ревне в серой полувоенной форме, офицерских кепочках, добротных сапогах, с повязками на рукавах и винтовками за плечами. Вот она, новая власть. Митька - вор, перед са-мой войной посадили за кражу зерна. Сенька Шулепа и Ванька Сычев - пьяницы и лодыри, всю жизнь света белого за самогоном не видели. Эти мать родную за стакан водки продадут ...
Но если вся работа Сеньки Шулепы и Ваньки Сычева кончалась там, где начинался самогон, то Васька Ермаков, дорвавшись до власти, стал лютовать. По его указке немцы выводили из хлевов скот, выгребали из погребов последнюю картошку, находили и забирали те крохи продуктов, которые были припрятаны для детей и на черный день. Бабы голосили и сыпали на голову Васьки страшные проклятья.
Когда в Галеевке появлялись немцы, хромой Тимоха уводил телку со двора и прятал ее в овраге, в зарослях густого ивняка и кустарника, простаивал в ключах часами, пока опас-ность пройдет стороной.
Первое время Тимоха гонял корову в лес, подальше от греха, - в овраге оставлять боялся, знал, что всякий местный, если будет искать, овраг обшарит обязательно. И верно! Вась-ка Ермаков сразу бросился в овраг и добросовестно мял папо-ротник сапожищами в поисках следов. Через неделю опять облазил овраг и опять ничего не нашел. Хитрый Тимоха снова угнал корову в лес. А когда Ермаков привык к мысли, что ко-ровы нет, Тимоха оборудовал укрытие в овраге так, что можно было пройти рядом и ничего не заметить. Правда, приходи-лось мерзнуть в ключах, но ради спасения Белки можно было потерпеть. Тимоха все рассчитал. Даже если бы корова замы-чала, то звук, пройдя по кольцу рва, затерялся бы и пришел, как бы, из деревни. К счастью, умница Белка, будто, понимая свое значение для хозяев, тихо ворочала скулами, сжевывая ветки, которые Тимоха беспрерывно подсовывал к ее морде, да изредка переступала ногами по сырому настилу, и ее ог-ромные глаза словно говорили: "Не бойся, хозяин, не выдам".
Не было еще случая, чтоб паршивая овца, Васька Ерма-ков, взял верх над Тимохой там, где требовалась смекалка.
В деревне еще помнили случай, когда щуплый Тимоха на спор поставил "на попа" двухпудовик, чего не смог сде-лать здоровый, как деревенский бык Пахом, Ермаков. Тогда они оба были парнями и ходили в женихах, хотя Васька был Тимохе не чета, щеголял в сапогах-бутылках и красной плисовой косоворотке, а Тимоха шмурыгал в лаптях и дра-ных портках. Тимоха "уступил" Ваське пробовать первому. Васька надул шею, напыжился, как клоп налился кровью, но гиря выворачивалась и заваливалась набок, и он ползал вокруг нее на коленках, пытаясь опрокинуть и удержать на руке. При этом он кряхтел, и от него несло зловонным ду-хом. Парни отпускали по этому поводу шутки и гоготали, как жеребцы. Плюнув под ноги и зло матернувшись, Васька ото-шел в сторону. После Васьки силу пробовали другие здоровые мужики,
– Мотри, Тимофей, кила вылезет!
– серьезно преду-предил тронутый пастух Кирюха, что вызвало новый при-ступ безудержного веселья. Васька Ермаков, напустив на себя безразличный вид, стоял в стороне и лузгал семечки, шумно сдувая шелуху, когда она набиралась на губах, но кривая, напряженная улыбка не сходила с лица.
Вдруг Тимоха, резко нагнув двухпудовик, крутанул его на себя так, что ручка точно легла в выдолбленную лунку, как в гнездо, и Тимохе оставалось только небольшим уси-лием удержать гирю в нужном положении.
У Васьки с лица разом съехала ухмылка, и он, оставив семечки и забыв сдуть с губ шелуху, бросился к гире. Вась-ка, надрываясь, кричал, что так каждый дурак сможет, но сколько ни ползал на корячках вокруг гири, так с ней и не справился. Как ни откручивался Васька, его заставили вы-ставить полведра водки, которые он оговаривал за Тимохи-ну гармонь.
На этот раз Ермаков нагрянул к ним со всей местной властью и привел с собой двух немцев.
Пока Сенька Шулепа и Ванька Сычев шарили по за-куткам и сараям, Васька с немцем и Цыганом вошли в хату. Василина шуганула внучек Вальку и Катьку за печку, и они, боясь шелохнуться, молча смотрели оттуда вниз. Тоньке мать тоже приказала не высовываться, и та тихо сидела на кровати за занавеской, чутко прислушиваясь к тому, что происходило в избе, и переживала за мать.
– Мужик дома?
– с порога спросил Васька.
– Негу, - сказала Василина.
– В город уехал.
– Васька, привстав на цыпочки, заглянул на лежанку печки, нечего не сказал и, пройдя к занавеске, рывком раз-двинул ее.
– А, это ты краля? А ну, иди сюда, - приказал Васька.
– Сказывай, где батька?
– В город уехал, - без робости ответила Тонька.
– Брешешь, подлюга! В лес пошел, к партизанам.
– Partisanen? Wo ist partisanen?
– насторожился немец, берясь за автомат.
– А вот партизанка, - злобно сказал Ермаков и под-толкнул Антонину к немцу.
– Heraus!
– без разговоров скомандовал немец.
– Schnell!
– повел стволом автомата в сторону двери.
Теперь автомат был плотно зажат в его руках, готовый выстрелить в любую минуту, и поэтому страшный до леде-нящего душу столбняка.
– Да какая она партизанка, господи?
– заголосила Ва-силина, хватая дочку за руку, пытаясь затолкнуть ее назад за занавески.
– Вася! Что ж это делается? Побойся бога ..., - повер-нулась она в отчаянии к Ермакову, но немец больно ткнул ее стволом автомата под ребра, и она, охнув, отпустила Тоньку, но тут же повалилась немцу в ноги.
– Господин офицер, - стала просить Василина солдата, хватая его за ноги.
– Тонька никс "партизанка", она девоч-ка, "киндер" еще. Пожалейте, господин офицер.
Немец попытался высвободить ноги, но не смог и ко-ротким тычком, на сколько позволял размах, ткнул Васи-лину сапогом в лицо. Василина вскрикнула и схватилась за лицо. Пальцы окрасились кровью. Валька, а следом за ней Катька, скатились с печки и с ревом бросились к матери. В суматохе Митька-цыган успел втолкнуть Тоньку в закуток и задернул занавески.