Моя жизнь
Шрифт:
представляют собой британские чиновники, но ни разу не сталкивался с ними.
До восшествия на престол Порбандара покойного ранасахиба брат был его
секретарем и советником. С тех пор над ним тяготело обвинение, что, пребывая
в этой должности, он как-то подал неправильный совет. Дело поступило к
политическому агенту, который был настроен против моего брата. В бытность
свою в Англии я познакомился с этим чиновником, и он относился ко мне весьма
дружелюбно.
замолвил за него словечко и постарался рассеять предубеждение политического
агента. Мне это было не по душе. Я считал, что не следует пытаться
использовать мимолетное знакомство. Если брат действительно виноват, то я
ничего изменить не смогу. Если же он невиновен, то должен подать прошение в
обычном порядке и, будучи уверен в своей невиновности, ожидать результатов.
Брагу рассуждения мои, однако, не понравились.
– Ты не знаешь Катхиавара, - сказал он.
– Ты еще не знаешь жизни. Здесь
имеет значение только протекция. Тебе как брату нехорошо уклоняться от
исполнения своего долга, если ты можешь замолвить за меня словечко перед
знакомым чиновником.
Я не смог отказать ему и против своей воли пошел к чиновнику. Я знал, что
у меня не было никакого права обращаться к нему, и понимал, что
компрометирую себя. Но я добивался приема и был принят. Я напомнил чиновнику
о нашем прежнем знакомстве, но сразу понял, что Катхиавар - не Англия и что
чиновник в отпуске и чиновник при исполнении служебных обязанностей -
совершенно разные люди. Политический агент вспомнил наше знакомство, но
напоминание об этом, видимо, покоробило его. "Надеюсь, вы пришли сюда не для
того, чтобы злоупотребить этим знакомством, не так ли?" - звучало в его
холодном тоне и, казалось, было написано на лице. Тем не менее я приступил к
изложению своего дела. Сахиб стал проявлять признаки нетерпения.
– Ваш брат интриган. Я не желаю вас больше слушать. У меня нет времени.
Если у вашего брата есть что сказать, пусть действует через соответствующие
инстанции.
Ответ был достаточно ясен и, возможно, заслужен. Но эгоизм слеп. Я
продолжал говорить. Сахиб встал и сказал:
– Теперь идите.
– Но, пожалуйста, выслушайте меня, - сказал я.
Это его еще больше рассердило. Он позвал слугу и приказал меня вывести.
Когда вошел слуга, я все еще медлил, тогда тот взял меня за плечи и вытолкал
за дверь.
Сахиб и его слуга вернулись в дом. Я рвал и метал. Тотчас же я послал
сахибу записку следующего содержания: "Вы оскорбили меня. Ваш слуга по
вашему
обратиться в суд".
Слуга тотчас принес ответ: "Вы вели себя нагло. Я просил вас уйти, но вы
не уходили. Мне ничего не оставалось, как приказать слуге вывести вас. Вы не
ушли даже, когда он попросил вас выйти. Поэтому он должен был применить
силу, чтобы выгнать вас. Можете обращаться в суд, если вам угодно".
С этим ответом в кармане, удрученный, я вернулся домой и рассказал брату о
случившемся. Он был огорчен, растерян и не знал, как меня утешить. Он
посоветовался со своими приятелями-вакилами, так как я не знал, как
возбудить дело против сахиба. В это время в Раджкоте случайно находился
Фирузшах Мехта, приехавший из Бомбея по какому-то делу. Но разве мог такой
молодой адвокат, как я, осмелиться пойти к нему? Поэтому все бумаги по этому
делу я переслал ему через вакила, который пригласил его, и просил дать
совет. "Передайте Ганди, - ответил он, - что подобные истории - удел многих
вакилов и адвокатов. Он недавно приехал из Англии и горяч. Он не знает
английских чиновников. Если он не хочет нажить себе неприятностей, пусть
порвет письмо и примирится с оскорблением. Он ничего не выиграет от подачи в
суд на сахиба, а, напротив, очень возможно, погубит себя. Скажите ему, что
он еще не знает жизни".
Совет этот был для меня горек, как отрава, но я все же проглотил его. Я
стерпел обиду, но извлек из всего этого и пользу. "Никогда больше не
поставлю себя в такое ложное положение, никогда не буду пытаться
использовать подобным образом свои знакомства", - решил я и с тех пор ни
разу не отступал от этого правила. Этот удар оказал влияние на всю мою
дальнейшую жизнь.
V. СБОРЫ В ЮЖНУЮ АФРИКУ
Я был, конечно, неправ, что пошел к чиновнику. Но моя ошибка не шла ни в
какое сравнение с его раздражительностью и необузданным гневом. Я не
заслуживал того, чтобы меня выгоняли. Едва ли я отнял у него больше пяти
минут. Ему просто не хватило терпения выслушать меня. Он мог бы вежливо
попросить меня уйти, но власть слишком опьянила его. Позже я узнал, что
терпение вообще не входит в число добродетелей этого чиновника. Оскорблять
посетителей было его обыкновением. Малейшее недоразумение, как правило, выводило сахиба из себя.
В тот период я, естественно, работал большей частью в его суде. Но
примириться с сахибом было свыше моих сил. Я не желал перед ним заискивать.