Моя жизнь
Шрифт:
Однажды пригрозив ему судом, я уже не мог молчать.
Тем временем я начал понемногу разбираться в местных политических делах.
Катхиавар состоял из множества мелких государств, и для политиканов здесь
было большое раздолье. Интриги между отдельными государствами, интрижки
чиновников, боровшихся за власть, - все это было в порядке вещей. Князья, всегда зависевшие от милости других, готовы были слушать доносчиков. Даже
слуге сахиба надо было льстить, а ширастедар сахиба
господин, так как был его глазами, ушами и переводчиком. Воля ширастедара
была законом, а что касается его доходов, то говорили, что они больше, чем у
сахиба. Может быть, это было преувеличением, но жил он, конечно, не только
на жалованье.
Такая атмосфера казалась мне отравленной, и я непрестанно ломал себе
голову, как остаться незапятнанным в такой обстановке.
Я был в подавленном состоянии, и брат видел это. Мы оба понимали, что если
я получу какую-нибудь должность, то сумею держаться в стороне от этих
интриг. Но о получении должности министра или судьи, не прибегая к интригам, не могло быть и речи. А ссора с сахибом мешала мне заниматься судебной
практикой.
Княжеством Порбандар в то время управляла британская администрация, и мне
поручили добиться расширения прав князя. Мне нужно было встретиться с
администратором также по вопросу о снижении тяжелого поземельного налога -
вигхоти, взимавшегося с мерсов. Этот чиновник был индийцем, однако по части
высокомерия мог, на мой взгляд, поспорить с сахибом. Человек он был
способный, но это не облегчало участи крестьян. Мне удалось добиться
некоторого расширения прав для раджи, но для мерсов я не добился почти
ничего. Меня поразило, что никто даже не захотел внимательно ознакомиться с
их делом.
Таким образом, и здесь меня постигло разочарование. Я считал, что по
отношению к моим клиентам поступили несправедливо, но вместе с тем помочь им
ничем не мог. В лучшем случае я мог обратиться к политическому агенту или
губернатору, которые, однако, отклонили бы мое ходатайство, заявив: "Мы не
хотим вмешиваться". Если бы на этот счет существовали какие-либо законы или
предписания, тогда такое обращение имело бы смысл, но здесь воля сахиба была
законом.
Я был вне себя.
Между тем один меманский торговый дом в Порбандаре обратился к моему брату
со следующим предложением: "У нас дела в Южной Африке. Наша фирма - солидное
предприятие. Мы ведем там сейчас крупный процесс по иску в 40 тысяч фунтов
стерлингов. Он тянется уже долгое время. Мы пользуемся услугами лучших
вакилов и адвокатов. Если бы вы послали туда своего брата, это принесло бы
пользу и нам
нас самих, а кроме того, получил бы возможность увидеть новую часть света и
завязать новые знакомства".
Мы с братом обсудили это предложение. Для меня было неясно, должен ли я
буду просто инструктировать поверенного или выступать в суде. Но предложение
было соблазнительным.
Брат представил меня ныне уже покойному шету Абдулле Кариму Джхавери, компаньону фирмы "Дада Абдулла и К°", о которой здесь идет речь.
– Работа не будет трудной, - убеждал меня шет.
– Вы познакомитесь с нашими
друзьями - влиятельными европейцами. Вы можете стать полезным человеком для
нашего предприятия. Корреспонденция у нас в большинстве случаев ведется на
английском языке, и вы сможете помочь нам и здесь. Разумеется, вы будете
нашим гостем, и вам, таким образом, не придется нести никаких расходов.
– Как долго вам будут нужны мои услуги?
– спросил я.
– И сколько вы будете
мне платить?
– Не больше года. Мы оплатим вам проезд туда и обратно первым классом и
будем платить 105 фунтов стерлингов на всем готовом.
Меня приглашали скорее в качестве служащего фирмы, чем адвоката. Но мне
почему-то хотелось уехать из Индии. Кроме того, меня привлекала возможность
повидать новую страну и приобрести опыт. Я смог бы также высылать брату 105
фунтов стерлингов и помогать ему в расходах на хозяйство. Не торгуясь, я
принял предложение и стал готовиться к отъезду в Южную Африку.
VI. ПРИЕЗД В НАТАЛЬ
Уезжая в Южную Африку, я не испытывал при разлуке той щемящей боли, которую пережил, отправляясь в Англию. Матери теперь не было в живых. Я имел
некоторое представление о мире и о путешествии за границу, да и поездка из
Раджкота в Бомбей стала уже обычным делом.
На этот раз я почувствовал лишь внезапную острую боль, расставаясь с
женой. С тех пор как я вернулся из Англии, у нас родился еще один ребенок.
Нельзя сказать, чтобы наша любовь была уже свободной от похоти, но
постепенно она становилась все чище. Со времени моего возвращения из Европы
мы очень мало жили вместе. А так как теперь я был ее учителем, хотя и не
беспристрастным, и помогал ей реформировать ее жизнь, то мы оба чувствовали, что нам необходимо больше быть вместе, чтобы и в дальнейшем осуществлять
свои реформы. Однако соблазнительность поездки в Южную Африку делала разлуку
терпимой. "Мы обязательно увидимся через год", - сказал я жене, утешая ее, и
выехал из Раджкота в Бомбей.