Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе
Шрифт:
– Начальник ругает, кричит, угрожает…
– А если второй раз?
– Значит еще раз, только сильнее ругает.
– Ну, а если в третий раз?
– Тогда начальник обращается в профсоюз и просит дать согласие на увольнение нарушителя.
– И его не расстреливают?
– Да Вы о чем? Кто это посмеет?
– Так у вас же есть НКВД! (сказано было с крайним удивлением и сочувствием).
– НКВД давно уже нет, есть другой орган, и никого он не расстреливает. У нас свобода: не работай, если не хочешь!
На лице моего собеседника появилось выражение крайнего изумления с недоверием. Он позвал стоящих рядом: «Смотрите, у них ведь,
Зашел разговор на более «высокие темы», которых я старался избегать: о свободе личности. Мне стали рассказывать, что любой американский гражданин может себе позволить сделать любой поступок, и оставляет такое же право любому другому гражданину, и без этого свободы не может быть вообще. Стали осторожно намекать, что в Союзе с этим непорядок. Не знаю, каким образом у меня получился такой политический экспромт, но я ответил неожиданно для самого себя в высшей степени грамотно: «В понятие свободы мы с вами вкладываем разный смысл. Вы считаете свободой возможность делать то, что хочешь, а я считаю себя свободным потому, что никто у нас не сможет заставить меня делать то, чего я не хочу».
Вот так! Знай нас, советских! Не просто «хочу!», а «не хочу!» - основополагающее понятие слова «свобода».
Не знаю, насколько меня поняли мои собеседники (по-моему, им было «до лампочки»), мы отглотнули понемногу за здоровье присутствующих, и я пошел дальше.
А дальше до меня дошла очередь общения с госпожой Вилкок. Она сразу всех нас «убила» своим нарядом: брючный костюм развевающегося покроя из пестрого шелка, моднющие белые туфли на высоченном каблуке, яркие бусы, огромная белая шляпа, и при всем этом великолепии – широченная улыбка «на 32 искусственных» и необычайная, словно у ртути, подвижность. Внешне ни за что не подумаешь, что в действительности ей уже далеко за 60.
Она вихрем налетела на меня: «Зовут Вадим? Я Вас буду звать Джим - у меня почти такой старший внук. Скоро он приедет из Европы. Пойдем, я покажу его комнату…».
Для меня она была замечательным собеседником – оставалось только слушать. Ее гордостью в доме была кухня размером метров пятьдесят. Три электрических плиты и несколько холодильников, большинство с верхними крышками. Кончался сентябрь, заготовительная пора уже закончилась, и хозяйка демонстрировала свои запасы: «Здесь у меня клюква, здесь вишни без косточек, здесь абрикосы… Зачем так много? Так у нас на Рождество приедут человек 40 родственников, им нужно столько пирогов! Все это куплено у проверенных поставщиков, гарантирующих чистоту продуктов».
Я спросил, не пробовала ли она выращивать что-то сама, на что получил категорический ответ, что в Америке это не принято, впрочем: «Поехали!». Она пригласила сесть рядом в открытый электромобиль (несколько позднее точно в таком ездил Брежнев, находясь в гостях у президента США), и мы по узкой заасфальтированной дорожке поехали вглубь леса, на поляну на берегу небольшого озера, где была грядка (а может, правильнее будет назвать это клумбой) размером два на два метра, на которой вперемежку росли огурцы, помидоры, тыквы, еще что-то. Все это заросло метровыми сорняками, но хозяйка радостно мне сообщила, что она единственная в округе проводит подобный эксперимент. Рядом с грядкой торчал водопроводный кран со шлангом. Хозяйка открыла воду, побрызгала на грядку, и мы вернулись к собравшимся, где она немедленно «упорхнула» к следующему гостю, размахивая шелками, как большая тропическая птица.
Моргунов стоял с Вилкоком в присутствии переводчика, пил свой сок.
– Ты тут, пожалуйста, веди себя поприличнее, и прекрати свои ковбойские приемы! Ишь, что придумал: с хозяйкой, в лес. Видишь, господин Вилкок уже ревновать стал!
Переводчик не стал это переводить, а Вилкок стоял с натренированной улыбкой и непроницаемым видом.
До ужина я столкнулся еще с одним «кадром». На встречу он пришел с шахматной доской под мышкой и слонялся между присутствующими, предлагая партию. (Очевидно, он был один из тех, кто после блестящей победы Фишера стал считать шахматы потенциальным источником долларов). Я рискнул, согласился играть и предложил: «Вы будете Фишер, а я – Спасский». Партнер мой возразил, что у него, мол, нет усов, и поэтому он не может считаться Фишером. Стали выяснять и оказалось, что в виду он имел киноактера Фишера, который носил усы, а есть ли усы у шахматиста Фишера, он понятия не имеет!
Вот такой мне попался шахматный патриот-любитель. Играл он слабо, я быстро выиграл, но на реванш не согласился, нас всех пригласили ужинать.
Мы с Павловым сели рядом. Необходимо отметить одну важную особенность американских застолий, принципиально отличающуюся от российских: за столом не подают крепких напитков, только столовые вина. Поскольку мы с Павловым до ужина приняли дозу, по местным понятиям близкую к смертельной, вино пить нам было противопоказано, и мы пили минеральную воду, похожую на Боржоми.
Еще одна важная деталь, которую я отметил (а может, мне просто показалось): с нами за столом часто сидел человек, потихоньку демонстрирующий, как правильно соблюдать все требования этикета, как есть то или иное блюдо. Я этого товарища сразу «вычислил» и на всякий случай наблюдал за ним, запоминая движения. Павлов сидел рядом, с аппетитом жевал (изголодался парень!).
Приносят неизвестное мне яство: на большом блюде разложены привлекательно украшенные зеленью незнакомые предметы красного цвета, по форме – с детскую ладошку, с продолговатой ручкой (удобно браться!). Блюдо ставят против нас. Смотрю, товарищ сразу берет этот «предмет», специальными щипчиками проделывает отверстие в скорлупе, заливает туда соус и начинает кушать с помощью небольшой вилочки. Как я потом догадался, это были вареные клешни какого-то морского ракообразного – омара или краба – необходимых познаний у меня не было.
Павлов на «товарища» не смотрел, схватил новое кушанье за удобную ручку и с хрустом откусил приличный кусок. Потом наклоняется ко мне:
– Какая-то хренотень попалась, по всему похоже на мыльницу… Что же это может быть?
– Ты что делаешь, чудик? Нужно было делать так…
– А как теперь быть?
– Теперь жуй до конца! Выплевывать нельзя, позору будет на всю Америку!
Павлов тщательно разжевал «мыльницу» и проглотил. Все закончилось благополучно для него – «Смирновская» не подвела и помогла ему все переварить!
* * *
Могу сказать, что из Америки мы не привезли ничего полезного, что касалось бы цели поездки – производства самоходных вагонов. Да его, собственно, и увидеть там невозможно: в цельном виде, как это имело место у нас, оно ни на одном американском заводе не существует. Есть лишь сборочные предприятия, где производится общий монтаж, а все узлы изготавливаются на специализированных предприятиях и доставляются на место, как правило, автомобильным транспортом.