Мстиславцев посох
Шрифт:
– Ярмола-то с Амелькой заодно. Смекаешь?
Филька умолкает, думает. Потом спрашивает:
– По-твоему, нечистые уже нагрянули в храм, а?
— Тю-у,- Петрок старается говорить по-мужски, важно.- То храм, святое место. Их сюда арканом не затащишь.
— Он ведь не освящен,- недоверчиво сказал Филька.- Не, их тут тьма небось. Мати сказывала, оне и в освященных-то церквах, ежели поп грешит, гульбу затевают. И главный их прилетает, с перстами железными...
— Замри!
– предостерегающе толкнул Петрок дружка.- Никак кто в стене идет.
—
– непослушными губами прошептал Филька, цепляясь за Петрока.
Петрок подкинул на плече дубину. Не будь Фильки, он бы и сам дал стрекача к Ярмоле.
— А може, и человек,- шепнул он.- Там ведь под-слух до самой шеи. Идем-ка ближей. Да топор-то не оброни.
Хлопцы подкрались к нише, откуда начинался ход в стене. Осторожно заглянули и тут же отпрянули. Сверху спускался человек. Перед собой он держал зажженную свечу, горстью прикрывая от сквозняка трепетный язычок пламени. Филька оступился, взмахнул руками. Топорик царапнул стену, зазвенела сталь. Человек вздрогнул, быстро наклонился и дунул на свечу. Пламя сплющилось, и сразу наступила тьма.
Хлопцы отступили подальше.
— Познал кто, а?
– Петрок сказал это тихонько, но голосники уловили его шепот, разнесли по всему храму: «Кто-а? А?»
И тотчас дверь из ризницы отворилась, на пороге воз-ник купец Апанас.
— Где они тут?
– грозно спросил он, наклоня голову и вглядываясь во мрак храма.
Хлопцы не знали теперь, куда и кинуться - в степе померещился Амелька, из ризницы вдруг появляется купец Апанас Белый. Тут уж и Петрок следом за Филькой торопливо перекрестился, твердо уверовав, что сам нечистик решил их испытать.
— Ай оглохли?
– снова сказал Апанас Белый и, выхватив из печи длинное полуобгоревшее полено, шагнул в храм.
Когда следом, размахивая руками, что-то лопоча, показался Ярмола, у хлопцев отлегло на душе - тут они, хоть и подивившись, поверили, что и впрямь купец Апанас пожаловал.
— А де ж Амелька поделся?
– шепнул Филька.
— Вам, огольцы, что тут надобно, га?
– на весь храм гремел Апанас Белый.- Что языки проглотили?
— Да мы, дядька Апанас, караулить пришли, Ярмоле в допомогу,- хлопцы говорили наперебой.- Слыхали от мужиков - храм изничтожить задумано, ну и пришли.
— Порохом взорвать,- выскочил вперед Филька.
— По-оро-хом? Ишь, побаску пустили мерзкие языки,- проворчал купец Апанас, поднял выше головешку, по которой еще змеились желтые язычки, вгляделся в худые ребячьи лица.- То кто ж удумал такое?
— А супостаты,- Петрок оглянулся на темную нишу, откуда начинался подслух.
— Анчихристы, бесовская сила,- добавил Филька.
— Бесовская си-ила,- передразнил Апанас Белый.- Ишь. А вам кто приказывал сюда являться на караул?
Хлопцы опустили головы.
— Пошли-ка,- приказал Апанас Белый, направляясь к выходу.- И чтоб болей ночами сюда ни ногой. Не то прознаю - сыму порты и выдеру принародно. И матерям накажу, чтоб всыпали лозы. Караульщики, недомерки сопливые... Садитесь в возок и ждите меня.
Апанас Белый легонько столкнул хлопцев с крутизны.
Вскоре пришел Апанас Белый. От его шубы пахло сеном и свежей известкой. Апанас стал в передке па колени, дернул вожжами и оглянулся на Дивью гору. Храм стоял строгий и молчаливый. Со стороны Вихры едва доносился скрип нескольких саней и фырканье лошадей. Плеск воды в больших бадьях нельзя было услышать. Но ее-то, воду, и везли к Дивьей горе молчаливые люди. Потом воду лебедкою поднимут к вершине храма и, заткнув ветошью и сеном ход в стене, чтоб не стекала вниз, будут до самого утра заливать и заливать в барабаны и верхнюю часть подслухов.
— Ну, айда сны досматривать,- сказал Апанас Белый, подбадривая лошадь ременными вожжами.- Эх вы, караульщики. Добра еще, Ярмола известил, что вы тут сопли морозите. Вот скажу Василю, чтоб и близко не подпускал до храма, неслухи, шпынята. Морока с вами.
Петрок не мог в ум взять, чего напустился так на них Апанас. В то же время на душе его за все эти дни впервые было покойно - раз про замышленное злодейство знает Апанас Белый, все обойдется, будет хорошо.
Поздних путников неохотно облаивали собаки. То там, то тут потрескивали на морозе старые липы.
КОЛЯДНИКИ
С молодиком подступила крещенская лють, на Вихре намораживался второй лед. В храме было холодно. И жаровни, испускавшие в углах горячий синий чад, не помогали. Калина покряхтел, потер красные ручищи, повздыхал, взялся за кисть. Работать, однако, Федька Курза не дал. Подскочил, вырвал кисть, швырнул в угол.
— Да кинь ты, богомаз, супротив свята грешить!
– Федька, черный, верткий, как цыган, со смехом толкнул
Калину в плечи. Богатырь заворчал, угрожающе поднял ручищи.
— Во медведь, ой да медведь!
– закричал плотник, хватая Калину за полы замызганного кафтана.
— И правда,- хохотнул Степка.- Его и обряжать-то не надобно, харю углем подмазать, остатнее так сойдет. Калина, бери мех, айда колядовать!
Мазилка недоверчиво ухмыльнулся.
— Али правда?
Камнедельцы, богомазы, ценинники - все, кто был в храме, взялись за животы.
– Ай да хлопец, чуть коляды не проспал!
Калина обиделся, засопел.
Федька Курза пустился вокруг мазилки вприсядку.
Петрок, а за ним и Филька зашаркали сапогами, стали прихлопывать в лад Федьке. Храм полнился непривычно веселым гулом.
— Цыц, бесенята!
– с подмостей свесил бороду Лука-богомаз.- Что затеяли в божьем месте... Тьфу! Тьфу!
Степка засмеялся.
— Коляды завтра. Свята, дядька Лука!
– крикнул он.- Айда с нами колядовать!
— Тьфу, бесово племя!
– старый монах с любопытством, однако, поглядывал из-под седых бровей на веселую кутерьму.
Все загомонили, повеселели, повалили из храма на паперть, па морозный суховей. Степка и Федька Курза сговаривались мастерить «козу».