Муля, не нервируй… Книга 2
Шрифт:
— Осторожнее! — сказал я, — а лучше пока полежи, Гриша.
— Кто это меня так, а? — с невольным уважением в голосе спросил Гришка. Силу он почитал.
— Я, — опустил покаянно голову Жасминов, — извини, Григорий. Не хотел тебя убивать. Так оно как-то само получилось.
— Ыыыых, — понуро махнул рукой Гришка и со стуком откинул голову обратно на пол.
— Осторожнее! — опять воскликнул я.
— Может, в больницу его надо? — с беспокойством спросил Жасминов, впрочем, как мне показалось, больше имитируя беспокойство,
— Не надо меня в больницу! — перепугано взвился Григорий, затем опять уронил голову на пол и сдавленно ойкнул.
— Но ты же ранен, — попытался пробиться к Гришкиному голосу разума я. Но то ли разум у Гришки был размером с грецкий орех, то ли я растерял в этой ситуации дар убеждения: сколько я не уговаривал, а склонить его к посещению врача вообще не вышло: Гришка до ужаса боялся уколов и людей в белых халатах.
— Меня лечить надо по старинке, — прохрипел Гришка, морщась от боли, — мы у нас в цехе только так и лечимся. И ещё иногда и дёгтем. Но это если совсем уж…
— Чекушку ему надо, — пояснил Печкин и со вздохом добавил, — жаль, что я сейчас не могу. Меня Варвара Карповна ожидает. Но обязательно подойду позже.
С этими словами он торопливо ретировался.
— Ишь, хитрый какой! — прохрипел Гришка осуждающим голосом, — это он просто не хочет на бутылку скидываться.
— Я денег на бутылку сам дам! — торопливо заявил виноватый Жасминов, — вот только где её приобрести? Магазины, небось, уже закрыты.
— Скажи Герасиму, он сходит, — дал ценный совет из-под стола Гришка умирающим голосом. — И скажи, пусть поторапливается. Худо мне. Могу и не дождаться.
— Я мигом! — просиял Жасминов. Он был счастлив, что всё более-менее благополучно разрешилось и теперь ему не придётся идти в тюрьму. На повергнутого Гришку он старался не смотреть, видимо совесть таки мучила.
Пока Жасминов ходил хлопотать насчёт выпивки, мы с Гришкой остались наедине. Нет, так-то моим первым желанием было уйти, но бросать раненого в голову человека одного я побоялся. Кто его знает, что может взбрести в его надтреснутую голову. Ещё, не дай бог, дом решит поджечь, ради интереса.
— Муля, — прохрипел Гришка с пола. — У меня беда.
— Да, Гриша, мне жаль, что так всё получилось, — посочувствовал соседу я.
— Не потому, — махнул рукой Гришка, — Лилька пошла тёщу с автобуса встречать…
— Опять, что ли? — удивился я.
— Угу, — душераздирающе вздохнул Гришка и пожаловался, — и главное, коварная такая, чтобы был повод вернуться, так она Кольку в деревню сперва забрала, якобы молочка козьего попить. А теперь обратно привезёт, и заодно сама приедет.
— Мда, — только я смог, что выдавить я, и озадаченно почесал бритый затылок.
Вот теперь уж начнётся. Под гостеприимным кровом коммунальной квартиры вот-вот соберётся весь серпентарий. Надо бы ещё Мулину маменьку, Надежду Петровну, позвать, как говорится,
— Муля, что мне теперь делать? — с беспокойством спросил Гришка, — меня больше дежурить на заводе не пустят, я ещё эти отгулы не отгулял.
— Пусть сперва приедет, потом разберёмся, — обтекаемо ответил я.
Пока мы болтали, вернулись Жасминов с Герасимом. Последний держал в руках по бутылке водки. Ещё по одной торчало из его карманов. Явно Жасминов здорово перепугался, раз так расщедрился.
Гришка посмотрел на Герасима с уважением.
— А закусь? — озабоченно вспомнил Жасминов. — У меня есть только батон и бутылка кефира. Думал на завтра на утро оставить.
— На кой нам твой кефир, — скептически сказал Гришка, — водку кефиром запивать будешь, что ли?
— Да уж, здесь чой-то посущественнее надо, — глубокомысленно сказал Герасим и выставил все четыре бутылки на стол в ряд. Немного посмотрел и вытащил ещё одну из голенища сапога.
— Ого! — сказал Гришка счастливым голосом.
— У меня Дуся рыбных расстегаев вчера принесла, так ещё остались, — вспомнил я, — и сальтисон ещё есть.
— И ты молчал! — обрадовались мужики, — давай тащи всё, Муля, что есть!
Я никогда жадным не был, сбегал в комнату, и уже через пару минут стол был уставлен едой и бутылками.
Мы немного поспорили, где размещаться. У Гришки скоро должна была приехать тёща, а у Жасминова в чулане места мало, да и стола нету. У Герасима тоже чулан, к тому же бардак. А я к себе особо не приглашал.
И тут скотина Жасминов намекнул своим подлым, коварным голосом:
— Так у Мули же есть стол, а тёщи нету! — и посмотрел на всех так, словно получил Нобелевскую премию, — мы можем у Мули посидеть.
— Можем, — кивнул я, в душе ненавидя Жасминова, и злорадно добавил, — но только при одном условии. Когда завтра утром придёт Дуся, то скажешь, что это ты предложил. У меня и свидетели есть.
Улыбка Жасминова увяла. И все отвели глаза, и срочно перевели тему разговора. Дусю в коммуналке боялись похлеще Ложкиной. Поэтому вопрос отпал сам по себе, и мы культурно разместились у Гришки за столом.
Единодушно был сделан вывод, что когда приедет Гришкина тёща, то ничего страшного: она одна, а нас четверо, уж как-нибудь отобьёмся. Или убежим.
В комнату заглянул Печкин и сообщил строгим голосом, потирая руки:
— Наливай! Только быстро! Пока моя Варвара Карповна за уксусом к соседке ушла.
Гришка споро принялся разливать водку по стаканам.
— За чудесное воскрешение! — сообщил тост Печкин, и все выпили. Потом ещё выпили. И ещё…
Сидели хорошо, душевно, много разговаривали. А я всё никак не мог прийти в себя по поводу Ложкиной: метаморфоза превращения из злобной старушки в любящую невесту была столь стремительна, что я не выдержал и задал Печкину вопрос: