Муля, не нервируй… Книга 2
Шрифт:
Следом на столе материализовался пышный каравай размером с колесо от трактора.
Дуся приговаривала и продолжала с видом фокусника-энтузиаста, который извлекает из цилиндра одного за другим целое стадо кроликов, выуживать из своей безразмерной сумки всё новые и новые продукты.
Наконец, оглядев заставленный в два ряда стол, она удовлетворённо вздохнула:
— Ну вот и ладненько. Еды у тебя есть маленько, до понедельника продержишься. А в понедельник я приду и принесу расстегаев с рыбой. И котлеток тебе пожарю. И картошки потушу, — она на секунду
— Зачем столько? — пробормотал я, но Дуся услышала и крепко рассердилась:
— Ты, Муля, на себя погляди, исхудал весь. Куда это годится? Какая девка за тебя замуж пойдёт, подумай своей лысой башкой? Мужик справным должен быть! Чем справнее мужик, тем оно лучше. И он добрее будет и на его фоне любая девка дюймовочкой выглядит. Всяко выгодно получается. Так что и не возмущайся даже, а садись и ешь давай. А то получишь у меня!
Я не возмущался. Я понимал, что это примерно то же самое, если бы муравей возмутился на Всемирный Потоп. Кроме того, Дуся была умная, как Шопенгауэр, поэтому спорить с ней изначально было бесполезно. Вряд ли в мире найдётся хоть один человек, который вот так запросто переспорил бы самого Шопенгауэра.
Поэтому я просто смиренно кивнул и сказал «ага».
— Ой, чуть не забыла, — хлопнула себя по лбу Дуся, — тут же тебе Модест Фёдорович письмо передал. Так ты глянь и мне скажи, я ему передам.
Она вытащила из бездонных складок юбки сложенный вчетверо листик бумаги из ученической тетрадки в косую линию:
— Вот! — и протянула мне.
Я развернул. Записка гласила:
«Дорогой Муля! Приходи сегодня на ужин. Дуся обещала фаршированную утку с солёными груздями сделать и пополамный расстегай из стерляди. А ещё придёт Машенька, так что ужин у нас будет по-семейному. Подпись — твой отец».
— Что передать? — спросила Дуся и по её виду было понятно, что ответ мой они уже наперёд с отцом знают, а остальное это всё только из приличия соблюдается.
— Скажи, что я не знаю, — неопределённо ответил я, — если успею — то буду. А не успею, то пусть без меня ужинают.
— Да как же так? — изумлённо всплеснула руками Дуся и левый глаз у неё дёрнулся, — я же для кого такие блюда готовить буду?!
— Для Модеста Фёдоровича и Машеньки? — подсказал я, а Дуся нахмурилась:
— Муля! Это несерьёзно! Ты посмотри, как ты исхудал! Тебе нельзя фаршированную утку пропускать!
— А, может, у меня свидание с девушкой будет? — загадочно улыбнулся я.
— Да как же это так, а?! — вознегодовала Дуся, — Модест Фёдорович вон нашел себе, теперь ты нашёл, а как же я буду? Что же вы меня все покидаете?!
Слёзы крупными каплями скатились по её пухлым щекам.
— Да мы просто прогуляемся по Арбату и всё, — постарался успокоить я Дусю (ну не буду же я ей говорить, что собирался, как стемнеет, наведаться к тому дому и попытаться забрать свёрток с деньгами. Дальше то тянуть некуда).
А тем временем
— Нет! Это никуда не годится! Я так Модесту Фёдоровичу и скажу!
— Дуся, ну, я постараюсь, — примирительно сказал я, — но могу опоздать, могу сильно опоздать, а могу и вообще не успеть. Просто сразу предупредил, чтобы меня не ждали. Ладно?
Дуся, чуть успокоившись, нехотя кивнула.
Я уже было облегчённо выдохнул и начал надеяться, что сейчас Дуся, наконец-то, уйдёт, а я сразу сяду, наемся сальтисона с домашним хлебом, и как засяду графа Монете-Кристо читать, так аж до самой ночи буду. Пока всё не прочитаю.
Но тут Дуся, метнув взгляд на мою комнату сказала строгим голосом:
— Муля, я, как в понедельник приду, так буду у тебя в комнате убираться. А вот ковры на стенах вытрепать надо. А я сама не управлюсь. Руки у меня болят, если поднимать высоко, да и росту не хватает. А со стола доставать я боюсь. У меня голова сразу на высоте кружится. Так ты все ковры сейчас сними и на улице их от пыли выбей. А потом обратно повесишь.
— Зачем?
— Ну так пыльные же они, — покачала непреклонной головой Дуся, — а до Пасхи положено дом в чистоту приводить. Так что сделай это прямо сейчас.
Вот и отдохнул в воскресенье.
Так-то Дуся была права. Пылесборники это ещё те.
Но выбивать ковры всё воскресенье — это совсем не тот вид человеческой деятельности, за которым мне бы хотелось провести выходной.
Я даже пригорюнился. Выбивать ковры категорически не хотелось, занятие это глупое. Но, с другой стороны, если я не сделаю этого, то завтра придёт Дуся и сама начнёт выбивать их больными руками. Я же знаю её принципиальность.
Озабоченный этими мыслями, я вышел на кухню с целью покурить (ох и гадостная привычка, но я буду бороться. Сейчас только одну сигарету выкурю и всё, это просто Дуся меня с этими коврами расстроила, а вот с завтрашнего дня окончательно бросаю!)
Дав себе такую страшную клятву я со спокойной совестью закурил.
А потом вышел Печкин и сказал:
— Ты почему, Муля, опять сигареты куришь? Ты же давеча говорил Белле, что бросишь.
— Да вот, — развёл руками я и замолчал, любуясь сигаретным дымом, который истончался куда-то к засиженному мухами потолку.
— А ко мне Фаина Георгиевна приходила, — сказал вдруг Печкин и печально вздохнул.
Я насторожился, начало мне показалось зловещим. И не ошибся, потому что Печкин сказал, ещё более печальным голосом:
— Сказала показать, как я в роли скоморохов кликушествую…
— И как? — осторожно спросил я (подсознательно ответ мне слышать совершенно не хотелось).
— Я показал, — пригорюнился Печкин.
— А она?
— А она показала тоже, — чуть не плача сказал Печкин, — а потом спросила Варвару Карповну, кто из нас лучше кликушествует, я или она.
— А что Варвара Карповна?
— А что ты с влюблённой бабы возьмёшь? — махнул рукой Печкин, — в общем, Фаина Георгиевна обиделась и сказала, что раз так, то на свадьбу она не придёт.