Муля, не нервируй…
Шрифт:
— Но они встретились у меня в комнате, — не согласился я, — и Ложкина ему даже фингал поставила.
— А он её за это полюбил… — хохотнула Фаина Георгиевна.
— Ладно, — я затушил окурок и собрался уходить. — Не хотите, как хотите. Я не заставляю. Спокойной ночи, Фаина Георгиевна.
— Подожди! — окликнула меня она своим хорошо поставленным глубоким и категоричным голосом, — не спеши, Муля! Я не сказала, что не хочу! Хочу. Просто я хочу быть уверена, что всё будет хорошо. Слишком много у меня в жизни было разочарований…
—
— Не сердись, Муля, — примирительно сказала Фаина Георгиевна. — Признаю, это была моя ошибка, с Ложкиной. Я думала, что у тебя с нею ничего не получится. А оно вон как. Получается, она была такая злая, потому что страдала от ненужности и одиночества. Как и я. Но у меня хоть эпизодические роли бывают, а у неё, кроме этой коммуналки — ничего больше.
— Я и не сержусь, — сказал я сердитым голосом, и Фаина Георгиевна засмеялась.
— Ох, ты бы себя сейчас видел, Муля!
Я рассмеялся тоже.
— Мир? — спросила Фаина Георгиевна.
— «Программа Успеха»? — вопросом на вопрос ответил я.
— Слушай, Муля, не делай мне нервы, — имитируя специфический одесский говор весело сказала Фаина Георгиевна, — кто из нас должен отвечать вопросом на вопрос?
— А куда деваться? — задал вопрос я.
— Ох и Муля! — со смехом всплеснула руками Фаина Георгиевна. А потом её взгляд стал серьёзным. — Давай сделаем так. Чтобы окончательно развеять мои сомнения, сделай то же самое с другой кандидатурой. Но задание я тебе усложню.
— Слушаю, — я с азартом посмотрел на неё.
— Я предлагаю взять две кандидатуры. — Она хитро посмотрела на меня и ехидно прищурилась.
— Оглашайте сразу весь список! — с деланным пафосом сказал я и выпятил грудь колесом.
Раневская расхохоталась.
— А что это вы тут шушукаетесь? — на кухню заглянула любопытная Белла и перебила наш спор.
Вид у неё был уставший, под глазами, несмотря на толстый слой грима, проступали круги и мешки. Она вошла на кухню и тоже закурила.
Само собой, при ней обсуждать дальнейшие варианты не представлялось возможности. Поэтому перешли на нейтральные темы.
Точнее перешла Белла. Она крепко затянулась и сказала, выпуская дым в форточку:
— Вы Ложкину видели?
При этом тон её был непередаваем. В нём было всё: и восхищение от внезапной перемены с, казалось бы, полностью понятным человеком, и осуждение нравов, и обычная злая бабья зависть.
— Расцвела! — похвалила меня Фаина Георгиевна.
— Ну, не сильно она и расцвела, — буркнула Белла, — хотя папильотки у меня одолжила. Причёску вон сделала. Сегодня, сказала, пойдёт в парикмахерскую краситься.
Так-то Белла не поняла, она решила, что похвала была Ложкиной. Но на самом деле только мы с Фаиной Георгиевной знали, кто за всем этим стоит. И кого похвалила актриса.
— Но это же хорошо? — сказал я нейтральным голосом.
— Что тут хорошего?! Вот что
— Эх, Белла, Белла, — вздохнула Фаина Георгиевна, — сколько прожила и ничего-то ты в жизни так и не поняла… пусть у них хоть один день — вот так, в любви, пройдёт. Но зато он будет, и она потом будет всю оставшуюся жизнь его вспоминать…
Она умолкла, погрузившись в невесёлые воспоминания.
Может быть, свою невесёлую жизнь вспомнила.
Мы с Беллой деликатно помолчали, тихо докуривая сигареты. Белла ушла, а я прицепился к Фаине Георгиевне:
— Так что там за кандидатуры?
— А вот возьми ту же Беллу, — хмыкнула она.
— Беллу? Ну, ладно. А кто вторая?
Раневская задумалась, затушила окурок и выдала:
— Муза!
Глава 17
Похоже наше начальство считало дохлую лошадь просто слегка уставшей. Поэтому на субботник нас, комсомольцев-энтузиастов, отвезли ещё в семь утра. Семь утра, Карл! В воскресенье в семь утра от здания Комитета!
Я был хронически невыспавшимся и мои глаза по цвету напоминали микс из помидоров и помидоров. В голове так вообще, кажется, был сплошной томатный сок, судя по ощущениям и восприятию мира.
Субботник учит смирению по привычной схеме: отрицание, гнев, торг, депрессия, овощебаза, где нам предстоит до самого вечера перебирать гнилой чеснок.
Чем гнилой чеснок отличается от негнилого, нам коротко и ёмко объяснила ответственная женщина-технолог с уставшим взглядом. Для иллюстрации своих тезисов, она немножко помяла в руках луковицу гнилого чеснока. А затем продемонстрировала всем нам по очереди, поднося руку с гнилой чесночной кашицей поближе к каждому. Очевидно, чтобы сделать аромат ярче.
А потом нам раздали брезентовые фартуки (на ощупь как алюминиевые), выделили каждому свой участок, и мы приступили к аскезе. Труд создал человека. Так, кажется, сказал Энгельс, великий классик коммунизма. Просто он не перебирал чеснок на овощебазе. Подозреваю, что, если бы его с семи утра заставили перебирать гнилой чеснок в холодном ангаре, он бы выразился несколько по-другому. Хотя мне кажется, нет ничего более символического, чем работник культуры, перебирающий гнилой чеснок ранним воскресным утром.
Я уже жалел, что пошел на принцип из-за этой чёртовой стенгазеты и не согласился выступить перед милыми девушками. Сидел бы сейчас в тёплом кабинете, рассказывал бы им, как добиться успешного успеха и пил вкусный чай с домашними пирожками.
Нас распределили на каждый участок по двое. Мне в напарники достался толстый усатый парень, примерно лет двадцати пяти. Он сначала молчал, и я уже порадовался, что можно просто сидеть на старом ящике и ритмично перебирать чеснок. Что-то сродни медитации.