Муля, не нервируй…
Шрифт:
— Ага, — кивнул я, — и даже похвалил.
О том, что Козляткин похвалил меня, я не уточнял. Одну же работу работаем, а кому эти нюансы интересны? Главное, театр не закроют, финансирование понемножку накапают, и некоторое время будут требовать исправлений ошибок. То есть театр работать будет, как минимум до тех пор, пока здесь всё не исправят. А если Глориозову хватит ума растянуть исправления надолго — то надолго, практически до полного превращения в эталон высокого искусства СССР.
Когда мы уже неплохо
— Вот объясните мне, Фёдор Сигизмундович, у вас хорошие артисты в театре или, может, вы хотите других, может, получше?
Глориозов с подозрением посмотрел на меня, хмель мгновенно пропал из его глаз. Поэтому я пояснил:
— Да это я понять вашу кухню хочу. У нас часто на планёрках обсуждения вот такие бывают, — и чтобы придать важности своим словам, добавил, — в основном, когда финансирование распределяем. Так что я понимать хочу. А то брякну ещё что-нибудь не то.
Глаза Глориозова оттаяли, и он снова лучезарно заулыбался и разлил коньяк ещё по одной:
— Ох, Иммануил Модестович. Что вам сказать! Театр — это террариум единомышленников, райский такой террариум. Понимаете? И в этом мнимом раю больше змей, чем яблок и ангелов, уж поверьте мне. Так что новых артистов я хочу, это да. Только где их сейчас найти, артистов этих? И ещё талантливые чтобы были…
Он пригорюнился.
— А вот если бы к вам, к примеру, Фаина Раневская пришла, — забросил пробный камень я, — дали бы вы ей роль леди Макбет или хотя бы ту же Дарью Круглову?
— Раневская?! — возмущённо всплеснул руками Глориозов, — Да вы что! Пусть с нею Завадский мучается!
Он замахал руками, мол, слышать даже не хочу.
И я понял, что всё гораздо сложнее, чем я думал.
Из театра я вышел задумчивым и чуть пьяненьким. Но, тем не менее, переключился на свои проблемы. А у меня их было, что ой. Получку не давали. Точнее обещали послезавтра. А мне вот прямо сейчас надо было. Поэтому я покрутился туда-сюда и решил попробовать наведаться по тому адресу.
И переулок, и дом были на своём месте. Только перед подъездом появились строительные леса, мусор, какие-то мешки с извёсткой, вёдра…
Я заволновался. Если дом капитально ремонтируют, то и до моей «заначки» (я Мулины деньги уже воспринимал, как свои) они рано или поздно доберутся. Если уже не добрались.
Хоть на душе было неспокойно, но с деланно равнодушным видом я прошел мимо, типа по делам мне надобно (решил сначала разведать обстановку). А то мало ли.
И не прогадал. В подворотне я заметил знакомого. Того, который проверял в прошлый раз меня.
Поэтому прошел себе дальше.
В следующий раз попробую забрать.
Но что же теперь делать с деньгами?
А дома, в родной уже коммуналке всё было по-прежнему.
В полутёмном захламлённом коридоре, верхом на старых санках, одиноко и грустно сидел Колька и рассматривал какой-то журнал с картинками.
— Привет, Колька, — сказал я, — а ты что здесь делаешь?
— Сижу, — скорбным голосом сказал шкет и ловко забросил журнал за большую корзину со старой обувью.
— Зачем?
— А меня из дома отправили, — наябедничал Колька и обличительно добавил. — Баба Поля.
— Почему? — удивился я, — ты опять натворил что-то? Признавайся.
— Я бегаю и всем мешаю, — совсем по-взрослому вздохнул шкет, — нарушаю порядок…
— А что твоя баба Поля делает, что ты ей так мешаешь?
— Шьет костюм дяде Орфею. С этими… как их там… с эполетами… — он посмотрел на меня сумрачно и возмущённо сказал, — а разве есть такой закон, чтобы родного внука из собственной комнаты ради каких-то эполетов выгонять?
— Так может, ты испортил эполеты?
— И ничего я их не испортил! — возмутился Колька, — они на кровати лежали. А я только взял посмотреть. И один раз только примерил. А баба Полька сразу ругаться и ухи крутить! А потом выгнала! Вот выросту и сожгу к чертям этот ихний театр!
С этими словами юный Герострат покинул коридор и ушел на кухню.
А я пошел к себе в комнату.
Снял пиджак и с отвращением повесил его на спинку стула. Я носил его всего пару каких-то дней. Вроде же и носил аккуратно, но сейчас он по форме напоминал оверсайз из моего времени, причём в стиле бохо, да ещё и изрядно пожеванный.
С одеждой беда. Но чтобы поменять одежду, нужно иметь деньги. А с деньгами ещё три дня негусто будет. Я снял и покрутил в руках галстук. Та же история.
И тут в дверь раздался стук и, даже не дожидаясь моего отклика, дверь раскрылась и в комнату заглянула Полина Харитоновна.
— Мулечка, здравствуй! — сладенько заулыбалась она и я понял, что ей от меня явно что-то надо. — Муля, я супчику горохового наварила, с рёбрышками. И гренок нажарила. Давай я тебе принесу тарелочку? Покушаешь горяченького?
И я понял, что если ей и нужно что-то, то явно оно глобальное.
Но за супчик я готов был на многое, поэтому согласно кивнул:
— Спасибо, не откажусь.
Полина Харитоновна смоталась на кухню, и уже буквально через каких-то пару минут на столе у меня материализовалась глубокая миска с исходящим паром душистым гороховым супом, сверху которого виднелись крупные мясные шкварки. Рядом, на тарелочке были горячие ещё гренки, щедро присыпанные зелёным укропом.
— Ух ты! — искренне восхитился я и полюбопытствовал, — а укроп где вы взяли, Полина Харитоновна?