Музыка души
Шрифт:
В конце октября пришлось отложить незаконченную инструментовку «Иоланты» ради премьеры «Пиковой дамы» в Москве и первого исполнения только что оконченной симфонической фантазии «Воевода».
«Пиковую даму» собирались ставить и в Праге, о чем Петру Ильичу сообщил Чех – главный дирижер пражского Национального театра, приглашая его самому дирижировать. Постановка в чешской столице его порадовала, он обещал приехать к премьере, но соглашаться дирижировать пока опасался.
В Москве же, как всегда, ничего не делалось вовремя. Прибыв туда, Петр Ильич узнал, что репетиции начнутся только через неделю. Целую неделю он мог
***
В Москве «Пиковую даму» приняли гораздо теплее, чем в Петербурге, хотя постановка особо не блистала, будучи всего лишь копией столичной. Зато критика осталась недовольна – Петра Ильича даже обвинили в подражательстве и заимствовании старинных образцов. Писали оскорбительные и возмутительные нелепости. И ведь это – не что иное, как стадное чувство. В прошлом году петербургские рецензенты с невероятной злобой и поразительным единодушием набросились на либретто «Пиковой дамы». Петр Ильич сильно подозревал, что их враждебность вызвала комедия Модеста «Симфония», в которой этим господам крепко досталось. И вот обиженные драматургом критики мстили либреттисту. Так и установилось мнение, что «Пиковая дама» скучна, а либретто ее скверно. Несмотря на солидный возраст и привычку к ругани в газетах, Петр Ильич прямо-таки выходил из себя, думая об этом. Один только Кашкин отнесся к опере дельно и серьезно.
Одновременно с «Пиковой дамой» велись репетиции концерта, организованного Зилоти – его бывшим учеником и талантливым пианистом. Петр Ильич дирижировал в нем танцами из оперы «Воевода», «Славянским маршем» и симфонической балладой «Воевода». Еще на репетициях он разочаровался в своем новом детище.
На концерте же он был удручен, и даже блестящий успех, восторженное отношение публики, овации с цветами, которыми его осыпали с ног до головы, не улучшили настроения.
Войдя в антракте в артистическую, Петр Ильич схватил партитуру и в сердцах порвал ее, заявив:
– Такую дрянь нельзя писать! – после чего подозвал слугу и велел: – Сейчас же дайте все оркестровые голоса.
Зашедший следом за ним Зилоти возмутился:
– Позволь, Петр Ильич, здесь в концерте хозяин я, а не ты, и потому только я один могу здесь распоряжаться, – и, обращаясь к слуге, добавил: – Сейчас же все оркестровые голоса свезите мне на квартиру.
Это было сказано так строго, с такой дозой нахальства, что Петр Ильич остолбенел. Оправившись от удивления, он тихо спросил:
– Как ты смеешь так со мной разговаривать?
– Об этом мы с тобой в другой раз поговорим, – невозмутимо ответил Зилоти.
Петр Ильич хотел продолжить спор, но в комнату вошли посетители, и столкновение пришлось прекратить. А позже он остыл и уже не захотел спорить с упрямым учеником, задавшимся целью спасти «Воеводу» во что бы то ни стало.
На следующее утро, просматривая за завтраком газеты, Петр Ильич ожидал увидеть ругань в адрес концерта. Но к его изумлению московские критики почти единодушно хвалили его. Скептически хмыкнув, он все же мнение о «Воеводе» не изменил. Вечно его и ругают не в дело, и хвалят не в дело.
Зашел Модест напомнить, что они приглашены на вечер к Юлию Блоку. Видимо, переживания о неудавшемся детище отразились на внешнем виде, поскольку брат обеспокоенно справился о здоровье.
– Да, я как-то
Сил принимать гостей не осталось никаких. Полдня он просто проспал.
К обеду Модест зашел снова.
– Мы поедем к Блоку? Если ты болен, может…
Петр Ильич перебил его:
– Тебе, наверное, тоже не нравится «Воевода»?
Модест слегка растерялся от резкой смены темы и, поколебавшись, ответил:
– Не нравится.
Петр Ильич удрученно кивнул и сообщил:
– «Воеводы» больше нет – я его уничтожил, – и, немного помолчав, добавил: – Я хочу сейчас побыть один – приходи вечером.
Модест собирался что-то сказать, но передумал, видимо, решив, что лучше сейчас выполнить его просьбу и оставить в одиночестве.
К вечеру Петр Ильич успокоился – в конце концов, не в первый раз его постигает неудача, и стоило ли так расстраиваться? Напишет другие произведения – более удачные. Вернувшегося к девяти часам Модеста он встретил уже в благодушном настроении, и, захватив с собой Танеева, они отправились к Блоку – слушать фонограф.
Вечер прошел приятно – технические новинки всегда интересовали Петра Ильича. Они забавлялись, как дети, говоря все, что придет в голову, а потом слушая эту ерунду. Он окончательно развеселился, забыв про свою депрессию. Спокойный и здоровый он вернулся в деревню и снова засел за работу, торопясь закончить инструментовку «Иоланты».
***
В начале декабря Петр Ильич навестил Анатолия в его новом пристанище. И Толя, и Паня так скучали по Тифлису, что становилось их жаль. Брат оказался в сложном положении из-за вражды между губернатором и баронами. Он опять сетовал на судьбу, на то, что ему никак не дают повышения.
– Ты, наверное, считаешь меня нетерпеливым и слабохарактерным? – заключил Анатолий.
– Ну что ты, – Петр Ильич покачал головой. – Я и сам нетерпелив в вопросе о твоем губернаторстве и живо принимаю к сердцу твои теперешние неудачи. Но не думаешь ли ты, что благоразумнее было бы плюнуть, философски-презрительно отнестись к служебной деятельности: то есть делать свое дело, нисколько не заботясь о повышении?
– Может, и благоразумнее, да не выходит.
– Знаю, при твоем характере и розни во взглядах с Шаховским, это трудно. Так не перейти ли обратно в Судебное ведомство? Вернуться в Тифлис прокурором?
– Там по-прежнему остается Смиттен, – угрюмо заметил Анатолий.
– Ну членом судебной палаты где-нибудь в Киеве или Харькове? Словом, не лучше ли тебе опять служить Фемиде? Оно как-то благороднее. А что в Ревеле тебе оставаться неудобно, я это хорошо понимаю, – немного помолчав, Петр Ильич заключил: – Во всяком случае, не относись слишком болезненно к своим неудачам.
– Я постараюсь, – вздохнул Толя. – И спасибо тебе за поддержку и понимание.
Заехав домой на несколько дней, Петр Ильич отправился в очередное турне по Европе. Первый концерт состоялся в Киеве. Успех был колоссальный – с бесконечными овациями и восторженными отзывами публики и прессы. Петра Ильича здесь любили, всячески баловали и ласкали. И все-таки он чувствовал себя уставшим, все больше убеждаясь, что не следует тратить остаток жизни на подобные поездки.