Музыка души
Шрифт:
– Мне некуда идти, – покачал головой Модест. – Где взять место?
– Глупости! Если поискать и подождать, я уверен, ты найдешь обязательно. Пока есть остатки молодости, ты должен устроить себе жизнь, чтобы не быть в зависимости от капризов Коли. Я не призываю тебя ссориться с ним – оставайтесь в наилучших отношениях, но порознь. Мы все сделали ошибку, считая его как бы кровным родственником, а он смотрит на нас как на чужих. Так что лучше оставить все теперь, когда диссонанс еще не дошел до болезненности.
– Может, ты и прав, – печально согласился Модест. – Я подумаю, что можно
Несколько дней спустя, свозив племянников в Москву на франко-русскую выставку, Петр Ильич уже один вернулся в постылое Майданово, чтобы снова засесть за работу. «Щелкунчик» все больше разочаровывал: он явно получался хуже «Спящей красавицы». Оставалось надеяться, что хоть опера выйдет лучше.
Жизнь шла размеренно и однообразно, за исключением небольшой поездки в Петербург, совершенной исключительно с целью уклониться от празднования именин. Уж слишком много в Майданове жило дачников, и пришлось бы всех звать к себе. Поэтому Петр Ильич накануне просто сбежал. Опять же не мешало отдохнуть от работы над балетом.
Стояла чудная погода, и в столице было так хорошо, что закралась мысль перебраться сюда насовсем. Но, поразмыслив, Петр Ильич отверг ее: он заплатил Новиковой вперед, и жаль было бросать деньги на ветер, при этом потратив по меньшей мере две тысячи на водворение в Петербурге. Но в целом мысль казалась привлекательной. Вот только разделается окончательно с Майдановым…
И снова похожие дни потекли один за другим. Сочинение оперы, прогулки, вечера в обществе Новиковой. Некоторое время работа продвигалась тяжело из-за того, что приходилось заниматься корректурами партитуры «Евгения Онегина», которую Юргенсон решил издать заново. Но как только Петр Ильич отделался от них, сразу появилось воодушевление и «Иоланта» пошла веселее. Чем дальше, тем больше он восхищался достоинствами либретто, написанного Модестом. Пожалуй, из них получилась отличная команда.
Так прошла большая часть лета.
***
Легкие занавески на открытых окнах тихонько колыхались от теплого летнего ветерка. Из парка раздавался стрекот кузнечиков и доносились запахи цветов. Ложась спать, Петр Ильич собирался, как обычно, завести часы, подаренные когда-то Надеждой Филаретовной. Но на ночном столике, где они всегда лежали, их не оказалось. Он тщательно обшарил и столик, и всю комнату. Ничего. Оставалось предположить, что часы украли. Это достаточно легко было сделать – всего лишь влезть в окно, пока Петр Ильич был на прогулке или работал в другой комнате. Вместе с часами пропало несколько мелочей: колода карт, перочинный ножик и карандаши. При этом серебряные вещи остались не тронутыми. Будто вором был ребенок, не знающий цену вещам.
Происшествие сильно расстроило Петра Ильича – и часы были дороги, и сам по себе факт воровства был неприятен. Кто мог решиться на такое? На следующее утро он отправил в Клин Алексея – поднять на ноги полицию, – хотя и сомневался в успехе поисков.
Судебный следователь – серьезный пожилой человек – прибыл к полудню. Подробно осмотрел комнату, делая себе какие-то заметки. Спросил, не пропало ли что-нибудь еще. И, узнав, что украдены
– У вас есть какие-нибудь подозрения? – закончив осмотр, спросил следователь.
Петр Ильич пожал плечами:
– Нет. Могу лишь предположить, что это был ребенок – взрослый взял бы серебряные вещи, а не перочинный ножик.
Следователь покивал:
– Согласен-с. Что ж, я деятельно займусь розыском часов и вора, но должен-с предупредить, что успех сомнителен-с.
– Я понимаю, – Петр Ильич и сам не думал, что пропажа найдется.
Следователь откланялся и отправился допрашивать подозреваемых, среди которых были мальчики, жившие у Новиковой. Однако признаваться никто не собирался, а улик не нашли.
Погоревав немного о памятных часах, Петр Ильич быстро отвлекся, погрузившись в сочинение оперы. Поначалу ему казалось, будто она выходит даже хуже балета. Но несколько дней спустя он уже был уверен, что «Иоланта» в грязь лицом не ударит.
Тем временем поиски продолжались по-прежнему безуспешно. Даже Алексей увлекся розысками, но часы канули в Лету. Так и не получив никаких результатов, Петр Ильич уехал к брату Николаю в Уколово. Как ни жаль было бросать работу над «Иолантой», но после десяти лет, когда он обещал Коле приехать и не приезжал, невозможно было отказаться от настойчивого приглашения.
***
Петр Ильич вышел из кареты перед светло-желтым домом с колоннами у входа.
– Ну, наконец-то ты до нас добрался! Я уж думал – и в этом году надуешь, – шутливо посетовал Николай, обнимая его.
– Я, честно, каждый раз собирался, но каждый раз что-нибудь препятствовало, – оправдывался Петр Ильич, улыбаясь.
Жорж, который сильно подрос с их последней встречи, поначалу опасливо прятался за матерью, но быстро освоился и принялся болтать и показывать дом.
На следующий день Николай повез брата на экскурсию в Коренную пустынь, о которой тот много слышал, но еще ни разу не был.
В темной синеве обширного леса сияли золотом кресты монастырских церквей. Белокаменные своды стройными уступами спускались к реке Тускарь и надкладезной церкви Живоносного Источника, напоминая сходы в пещеры Киево-Печерской лавры. Тишина и благолепие кругом. С высокого холма, на котором раскинулся монастырь, открывался чудный вид на долину реки и лес.
Братья побывали на обедне, погуляли по монастырю, наслаждаясь безмятежностью и тишиной, разлитой в воздухе.
– Здесь неподалеку живет Фет, – заметил Николай. – И, между прочим, я с ним дружен. Не хочешь познакомиться?
– С удовольствием, – с энтузиазмом согласился Петр Ильич. – Но, наверное, следует предупредить его о визите?
– Не беспокойся. Он столь часто выражал желание увидеть тебя, что я обещал: как только ты приедешь в Уколово, мы тут же и навестим его.
Воробьевка представляла собой совершеннейшую деревню. Простой двухэтажный бирюзового цвета дом, окруженный роскошным парком, привел Петра Ильича в восторг. Что за уютное убежище для стареющего поэта!