Музыка души

Курлаева Анна Владимировна

Следующий день неожиданно оказался заполнен суматошной беготней. Сначала пришлось бежать к брату Николаю, чтобы сообщить, что Петр Ильич ошибся, обещав быть у него — на тот день была назначена встреча с Конради. Его встретили упреками за то, что давно не являлся. Оттуда — к кузине Амалии, которая страшно обижалась и со слезами на глазах упрекала в нежелании ее знать. Потом Петр Ильич долго колебался идти ли к Направнику. Сам не зная почему, он боялся этого визита. В конце концов, решил не идти — остался дома поработать. Как вдруг Эдуард Францевич написал,

что великий князь Константин Николаевич приглашает его на обед. Причем прямо сказал, что это необходимо для оперы. Между тем у Петра Ильича болело горло, не было фрака, да и обещал он Конради и Апухтину есть устриц в ресторане. После мучительных колебаний он решился написать, что никак не может сегодня и просит перенести встречу на будущую пятницу. Вот за эту суматоху, вечное разрывание на части Петр Ильич не любил Петербург.

Идя на обед с Конради, он заглянул в церковь на набережной Невы и застал там молебен. Молящиеся прихожане, запах ладана, чтение Евангелия — все это оказало на душу умиротворяющее действие. Заботы и тревоги отступили, и Петр Ильич усердно молился, забыв обо всем. С каждым прожитым днем его все больше тянуло в Церковь, к Богу. Былой холодный рационализм постепенно исчезал, уступая место вере.

Разговор с Конради получился тяжелым. В семье воспитанника Модеста произошли тревожные перемены. Колина мать Алина Ивановна — женщина пустая и лишенная материнских инстинктов — завела в Петербурге любовную связь, что стало известно мужу. Разразился страшный скандал, Герман Карлович, естественно, потребовал развода.

Он практически исповедовался Петру Ильичу: рассказал не только историю своей брачной жизни, но и подробности событий, приведших к разводу.

– Не думал я, что при бессердечии и легкомысленности Алины она будет так страдать от случившегося, – с недоумением признал Герман Карлович. – Знаете, Петр Ильич, мне жаль ее. К тому же она серьезно больна. Передайте, пожалуйста, брату, что я очень прошу его писать ей по возможности мягко и стараться избегать тяжелых для нее вопросов.

– А как быть с Колей? Что ему сообщить о матери?

Петр Ильич знал, как Модест беспокоился о воспитаннике, страстно привязанном к матери.

– Думаю, надо сказать правду без уверток, – решительно произнес Конради. – Это, конечно, будет для него сильным потрясением. Но лучше так, чем он позже узнает от чужих.

С этим Петр Ильич не мог не согласиться.

– Я знаю, что возлагаю на Модеста Ильича тяжелую задачу, – продолжил Герман Карлович. – Но в сложившейся ситуации я могу опереться только на него. Я глубоко благодарен ему за все, что он делает для моего сына. Не знаю, как бы я один справился.

Петр Ильич был глубоко тронут такой характеристикой брата. С Конради они расстались довольные друг другом. А ведь когда-то он недолюбливал этого человека.

Суматошная жизнь в столице закружила бесконечной чередой светских визитов и посещений концертов в честь Петра Ильича. Последнее, хоть и было невероятно лестно — тем более один из концертов, составленный исключительно из его произведений, произвел настоящий фурор – но и страшно утомительно. Все стало противно, и он мечтал о выезде из Петербурга, как о каком-то невозможном

счастье.

Беспокоила «Орлеанская дева». До сих пор решался вопрос, пойдет ли опера в будущем сезоне. Петр Ильич страшно нервничал, не будучи уверен в благоприятном для него исходе. По совету Направника пришлось ради оперы сделать визиты к нескольким тузам театрального мира. Несмотря на ненависть к такого рода визитам, они успокоили — явно чувствовалось, что к опере благоволят.

Наконец, Вера — одна из сестер Льва Васильевича, которая когда-то была влюблена в Петра Ильича, а теперь стала женой адмирала Бутакова — по просьбе великого князя Константина Константиновича взялась устроить вечер, чтобы познакомить их. Отказаться было невозможно.

Не ожидавший от встречи ничего хорошего Петр Ильич, однако, сразу оценил такт и доброжелательность великого князя, который, зная нелюдимость композитора, пожелал, чтобы вечер состоялся интимный, без фраков и белых галстухов. В роскошной гостиной генеральского дома, Петр Ильич не обнаружил никого, кроме хозяев и великого князя. Вера Васильевна подвела его к высокому симпатичному юноше: благородное лицо, высокий лоб, ясные глаза.

– Ваше сиятельство, – произнесла хозяйка, присев в реверансе, – позвольте представить вам Петра Ильича Чайковского.

Юноша радостно и немного застенчиво улыбнулся:

– Счастлив наконец-то познакомиться с вами, Петр Ильич. Я ведь большой поклонник вашей музыки.

Смутившись, тот неловко поклонился, пробормотав:

– Для меня это большая честь, ваше сиятельство.

Впрочем, он довольно быстро освоился — Константин Константинович оказался человеком простым в обращении, доброжелательным, умным, и внимательным. Они просидели в разговорах о музыке с девяти вечера до двух ночи. Время пролетело как один миг, и расстались они уже добрыми друзьями.

***

В Москве Петр Ильич твердо собирался пребывать инкогнито. Он остановился в Кокаревской гостинице и, пообедав, отправился погулять по Замоскворечью, полагая, что никого там не встретит. Он неспешно шел по набережной, наслаждаясь чудесной апрельской погодой, тихими улочками с невысокими деревянными домами. Солнце блестело на золотых куполах церквей и бликами отражалось на спокойной глади Москвы-реки. Тишину нарушали лишь голоса играющих детей да шум изредка проезжающих повозок. Как вдруг рядом остановилась коляска, и его ласково окликнул генерал, оказавшийся великим князем Константином Николаевичем.

– Петр Ильич! – изумился он. – Я думал, вы в Петербурге.

– Я недавно приехал, ваше сиятельство, – смущенно произнес тот.

– Так отчего ж не были на спектакле в консерватории? Я как раз оттуда: решил после спектакля поехать покататься и вдруг – ба! Кого я вижу! – с лукавой улыбкой он заключил: – Непременно расскажу об этой встрече Рубинштейну на обеде у генерал-губернатора.

Петр Ильич досадливо вздохнул. Вот и рухнули его мечты об инкогнито. Теперь хочешь не хочешь придется немедленно ехать к Николаю Григорьевичу, иначе ведь обидится насмерть. Раскланявшись с великим князем, Петр Ильич поспешил в консерваторию. Однако там Рубинштейна не оказалось — он уехал в «Эрмитаж».