Музыка и музыканты
Шрифт:
„Борис Годунов“
Мы знаем, что Шаляпин был не только великим певцом, но и великим актером. И хотя мы никогда не видели, как играет Шаляпин, мы понимаем это, глядя на его портреты в ролях. Трудно поверить, что это один и тот же человек, что это все — Шаляпин.
И ведь не только грим и костюм так меняют артиста.
У Бориса Годунова сильное, волевое лицо; это красивый, мужественный человек с острым, пытливым взглядом. Но где-то в глубине его умных, прекрасных глаз бьется, кричит большая тревога, почти
Пимен — совсем другой. Много знает этот старик. Многое видит. Он спокоен и мудр, его не мучают угрызения совести, оттого его взгляд так прям и покоен.
Варлаам. Вот он, весь как на ладони — неряшливый, обрюзгший, полупьяный бродяга. Но стоит взглянуть в его глаза, сразу видишь: нет, совсем не так прост этот беглый монах, — глаза у него умные, хитрые и очень недобрые.
Три роли — три разных человека. У таких разных людей, конечно, и голоса должны быть совершенно разными. Но раз мы говорим о Шаляпине, то вполне понятно, что голос будет у всех один — незабываемый шаляпинский бас. Его узнаешь всегда, если слышал хоть один раз.
Постарайтесь достать пластинки с записями Шаляпина в партиях Бориса, Пимена и Варлаама. И непременно послушайте их одну за другой.
Дочь Шаляпина, Ирина, вспоминает:
«Поднялся занавес, и под колокольный звон, «ведомый под руки боярами», появился царь Борис.
Скорбит душа...
Мы слушаем, как поет Шаляпин.
Красивый, сочный, густой, хочется сказать — царственный голос. Только в царственном этом величии нет покоя. В голосе ясно слышится тревога и печаль. Смутно на душе у царя Бориса. Не радует его колокольный звон, не радует торжественное избрание на царство. Но Борис Годунов — человек сильной воли. Он переборол свою тревогу.
И вот уже по-русски широко:
А там сзывать народ на пир.
Словно обнял всех этот могучий, щедрый бас:
Всем вольный вход; все гости дорогие.
Модест Петрович Мусоргский (1839—1881)
...Еще одна пластинка — еще один монолог. Но прежде чем послушать, почитаем снова воспоминания Ирины Шаляпиной, постараемся «увидеть» царя Бориса.
«Внутренние покои царского терема. Царевна Ксения (дочь Бориса.— Г. Л.) горюет о мертвом женихе. Царевич и мамка развлекают царевну.
Внезапно распахивается дверь — и на пороге вырастает могучая фигура Бориса. Мамка бросается перед ним на колени.
«Аль лютый зверь наседку всполохнул?» — с какой-то горечью произносит он...
Но вот Борис остается один. Страдальческие складки легли в углах рта, сурово сдвинулись брови...
Достиг я высшей власти
Шестой уж год я царствую спокойно...
Эту
Но счастья нет в моей измученной душе.
Безмерным отчаянием наполняет Шаляпин этот возглас, и тут же отчаяние уступает место прежней мягкой человеческой грусти...
В семье своей я мнил найти отраду.
Готовил дочери веселый брачный пир...
Снова музыка звучит ровно, только в голосе Шаляпина теперь слышатся слезы...
И вдруг — новый взрыв отчаяния; еще горше:
Как буря, смерть уносит жениха!
Кажется, что это личное, семейное горе окончательно сломило волю царя Бориса. Теперь голос Шаляпина дрожит от обиды, — все его дела, все старания не привели к добру: «Глад, и мор, и разоренье». Ему не верят ни народ, ни бояре — никто.
И уже почти шепотом, бесконечно устало и безнадежно:
О господи... боже мой...
Но страдания еще не кончились. Приходят еще более страшные мысли. Самые тайные, сокровенные. Князь Шуйский напоминает Борису о том, как был убит царевич Дмитрий. Хитер Шуйский, он прекрасно знает, что мучает царя, но рассказывает спокойно, бесстрастно... «Довольно!» — исступленно кричит Борис. Теперь Шуйский может спокойно уйти — он сделал свое дело.
Ох, тяжело...
Кажется, что горло Шаляпина сдавила судорога. Каждая нота дается ему с неимоверным трудом. Он почти говорит, неуверенно, тихо... Страшно царю Борису. Ему чудится призрак убитого царевича... «Чур, чур, дитя... не я, не я твой лиходей...» Голос Шаляпина то срывается на отчаянный крик, то опускается до хриплого, полубезумного шепота.
Но и крик, и шепот, и безумный торопливый говорок — все это музыка. Та музыка, которую написал Мусоргский. Шаляпин не погрешит ни против одной ноты. Кто-то сказал, что Шаляпин говорит под оркестр нотами Мусоргского.
И вот последняя наша встреча с Шаляпиным-Борисом. На одной стороне пластинки «Прощание Бориса», на другой — «Сцена смерти Бориса».
Ирина Шаляпина пишет:
«... Сцена в боярской думе. Шуйский рассказывает боярам о галлюцинации Бориса. Неожиданно за сценой раздаются крики: «Чур, чур, дитя...»
Из глубины сцены на площадку лестницы, спиной к публике, как бы отмахиваясь от кого-то, в страшном смятении выбегает царь Борис. Хватаясь за перила, он сползает вниз к самой авансцене, медленно оборачиваясь. Бледное, искаженное судорогами лицо, состарившееся и осунувшееся, растрепанные волосы, горящие безумным блеском глаза... он никого не замечает».