Музыка и музыканты
Шрифт:
Занятые партитурой, мы даже не заметили, что Вилли Ферреро уже за пультом и оркестранты приветствуют его, а он улыбается, раскланиваясь во все стороны.
И сразу же началось неожиданное и интересное. Ферреро встал перед оркестром, выпрямился, скрестил руки на груди и спрятал в них дирижерскую палочку, оставив только крохотный кончик. Еле уловимым, но в то же время очень четким движением он дал знак малому барабану. Раздался тихий, чуть слышный стук! «Тра-та-та-та, тра-та-та-та-там-там...» Знакомый ритм «Болеро». Но тут Ферреро опустил руки, покачал головой. Смолк барабанчик. Что-то не понравилось дирижеру. Он наклонился к солисту. Объясниться им нелегко: один не знает итальянского, другой— русского языка. А переводчик не успевает
Очевидно, дирижеру не нравится инструмент. Вот он положил на барабанчик свой носовой платок, потом снял его, снова положил.
Мы видим, как расстроился солист. Заметил это и Ферреро. Он что-то говорит по-итальянски, шутит, утешает солиста, то тут же требует все новых и новых повторений...
Проходит много времени, а наши партитуры как открылись на первой странице, так и лежат без дела. Полностью «Болеро» мы на этой репетиции так и не услышали. Пришлось дожидаться концерта.
И вот — концерт.
Ферреро выходит на сцену. Он идет очень быстро, почти бежит, даже чуть пританцовывает. Мы привыкли к строгой, торжественной подтянутости Мравинского, и нам несколько странно видеть этого маленького, порывистого человечка с подвижным выразительным лицом и огромными черными глазами. Нам даже кажется, что он немного кривляется.
Ферреро повернулся лицом к оркестру. Он стоит совершенно неподвижно. Кажется, что он стоит так очень долго, хотя на самом деле проходит несколько секунд. Какая удивительная тишина в зале! Ощущение поразительное. Мы чувствуем, что оркестр и дирижер теперь одно целое. Одна душа, одно сердце, одни мысли... Но самое удивительное, что проходит еще секунда — и уже не только оркестр, но и весь зал во власти дирижера. Этот маленький человечек словно держит нас невидимой, крепкой рукой. Чем достигает Ферреро такой полной власти над залом? Этого объяснить я никогда не смогу. Я только твердо знаю — так было.
Вот, как на репетиции, Ферреро тем же медленным, плавным движением складывает руки на груди. Дрогнул крохотный, еле заметный кончик палочки... И мы слышим таинственный, чуть слышный шелест... Кажется, что звук извлекают не палочки в руках барабанщика. Крылья какой-то диковинной бабочки трепещут, выбивая затейливый, изысканный ритм «Болеро». Теперь понятно, чего так упорно добивался Ферреро на репетиции.
Немного побольше стал кончик палочки, почти незаметно дирижер повел им в сторону флейты. Тихий, нет, тишайший свист пронесся над залом — рождается тема «Болеро». Словно кто-то вдалеке насвистывает томную, извивающуюся, прихотливую мелодию. Ее сопровождает такой же тихий, «гитарный» шорох альтов и виолончелей (они играют приемом пиччикато, что есть щиплют пальцами струны, как на гитаре).
Спела мелодию флейта. Еще чуть-чуть выдвинулась вперед палочка — и мелодия зазвучала снова, но уже немного погромче — это поет кларнет, нежно и чуточку таинственно. А флейта теперь вместе с барабанчиком высвистывает на одной ноте ритм «Болеро».
Кларнет спел мелодию — и еще немного продвинулась вперед палочка в руках Ферреро. Она кажется живой, она трепещет в
Теперь глухо и томно заворковал фагот, за ним — малый кларнет, дальше эту мелодию поет гобой... Постепенно усиливается звучность. Теперь оживают понемногу руки дирижера. Оркестр звучит все громче, все больше тембров вплетается в эту пленительную мелодию, в этот завораживающий, бесконечно повторяющийся ритм «Болеро».
Руки дирижера каким-то надломленным движением устремляются в сторону деревянных духовых и бессильно никнут. Этот усталый, изысканный жест удивительно точно передает характер нового образа, нового тембра, не совсем обычного для симфонического оркестра. Образ этот родился в страстном, почти рыдающем голосе саксофона. Но снова встрепенулись руки — мелодию поют флейта, труба и хрустально нежная челеста.
Один за другим, послушные воле дирижера, включаются в этот хор новые и новые инструменты. Громче, громче, громче... Но все тот же ритм, тот же темп, та же мелодия.
Танцуй, Равель, свой исполинский танец!
Танцуй, Равель, не унывай, испанец! —
вспоминаются стихи Николая Заболоцкого.
Рука дирижера порывисто метнулась в сторону скрипок — их ясные чистые голоса словно на крыльях несут по залу мелодию «исполинского танца». Теперь оркестр поет во весь голос, мощно, сильно, страстно. А за дирижерским пультом стоит великан. Да-да, Ферреро сейчас кажется огромным. Он стоит все еще почти неподвижно, живут только руки. Они неистовствуют. Громадные, неправдоподобно длинные, они словно обнимают весь оркестр, словно кончиком палочки Ферреро может прикоснуться к струнам контрабасов, дотянуться до поверхности литавр, до раструба тубы.
И когда кажется, что из оркестра выжато все, что можно, гибко изогнулась фигура дирижера, руки смешали все звуки, разорвали мелодию и обрушили на зал грохочущую лавину...
О болеро! Священный танец боя!
И сразу же наступила тишина — полнейшая, абсолютнейшая. В первый момент даже кажется, что этот неистовый грохот нас оглушил.
Но оцепенение проходит, и теперь уже взрывается зал: «Браво! Браво!»
А на сцене маленький человечек, мило улыбаясь, посылает публике воздушные поцелуи, раскланиваясь на все стороны.
Просто не верится, что это он только что держал в руках весь зал.
О ПЕНИИ И ПЕВЦАХ
Вам может показаться, что теперь мы подошли к самому легкому виду исполнительского искусства,
В самом деле, если пианисту нужно прежде всего научиться играть на рояле, а скрипачу — на скрипке, дирижеру — овладеть техникой дирижирования, то певцу ничего этого не нужно. Есть голос? Есть слух? Есть музыкальность? Ну и пой себе на здоровье. Инструмент — твой собственный голос. Никаких струн, клавиш, педалей... Изучать ничего не нужно. Разве что ноты, да и те, пожалуй, знать не обязательно: люди с хорошим слухом сразу схватывают и запоминают раз услышанную мелодию.
Нет, не так-то все просто, как кажется на первый взгляд.
У девочки неплохой музыкальный слух, чистый, приятный голосок, она знает множество песен, очень любит петь. Слушают ее с удовольствием, хвалят, восхищаются. «Артистка, настоящая артистка», — слышит девочка с самого детства. Она привыкает к этим похвалам, привыкает думать, что она и вправду артистка. Она много выступает, ей хлопают, говорят: «Талант»...
Сколько таких девочек приходит на приемные испытания в музыкальные училища и консерватории с полной уверенностью в успехе... и сколько их уходит огорченными.