Музыкальная классика в мифотворчестве советской эпохи
Шрифт:
Искусство Шуберта охарактеризовано здесь как «интимное», а не «монументальное»:
Художественная стихия Шуберта – это мелкие музыкальные формы и в первую очередь песня и танец 319 .
Закономерным финалом этих рассуждений становится «вопрос о значении творчества Шуберта для нашего времени, о некоторых исторических уроках этого этапа музыкальной культуры». Ферман видит ответ в «народнических тенденциях романтиков»:
Песни Шуберта и оперы К.М. Вебера ценны для нас как раз с этой стороны, как показатели начинающейся демократизации музыкального искусства и пробуждения особенного интереса к подлинному народному художественному творчеству 320 .
319
Там же.
320
Там же. С. 18.
Изучение Шуберта и той школы «легкой музыки», родоначальником которой считает его Ферман, «представляет интерес прежде всего с точки зрения музыкально-бытовой» 321 .
В
321
Там же. С. 14.
Неправильно выставляют универсального творца в первую голову как создателя песни, в которой, конечно, он неподражаем. Не менее недосягаем он, как инструменталист и симфонист. <…> Его романсы сильно отходят от обычного песенного склада, выливаясь в целые поэмы. Камерные и оркестровые произведения <…> поражают величием и грандиозностью замысла 322 .
В интерпретации знаменитого композитора – симфониста и мастера оркестра – музыка Шуберта предстает и монументальной и грандиозной. Именно его мастерству строителя большой формы и неповторимо оригинальной оркестровки посвящает Глазунов львиную долю своего эссе. Даже песня у Шуберта – отметим это особо! – видится русскому композитору крупной поэмной формой. Именуя его «чутким знатоком музыкального зодчества», Глазунов подчеркивает, что и в области вариаций им создан новый тип формы: «крупное сочинение [курсив мой. – М.Р.] на одну постоянную тему в измененных ритмах» 323 . В центре же интереса Глазунова при всем восхищении миниатюрой и, в частности, песней оказывается шубертовская симфония.
322
Глазунов А.К. Франц Шуберт. С. 10, 19.
323
Там же. С. 19.
Однако известный паритет крупных и малых жанров, характерный для творчества Шуберта, был демонстративно обойден, например, в тематическом выпуске журнала «Музыка и революция» того же 1928 года. За обобщающим очерком Пекелиса следовала статья Брюсовой о песенном жанре у Шуберта 324 – единственная публикация на страницах номера, посвященная непосредственно сочинениям композитора. Асафьев делился наблюдениями о венских музыкальных буднях в современности 325 , продолжая важнейшую для него в эти годы тему «оплодотворения» профессионального искусства «музыкой быта», то есть все теми же мелкими прикладными жанрами. А завершала поднятую на примере Шуберта тему «массовых жанров» статья заместителя заведующего Агитпропом Альфреда Куреллы 326 «Еще о путях создания массовой песни» 327 .
324
Брюсова Н. Песня Шуберта // Музыка и революция. 1928. № 10. С. 15 – 18.
325
Глебов Игорь. Музыкальная жизнь Вены (Впечатления) // Музыка и революция. 1928. № 10. С. 18 – 22.
326
Курелла Альфред (Kurella Alfred, В. Циглер, В. Ребиг, А. Бернард, 1895 – 1975) – немецкий писатель, переводчик, художник, общественный деятель. Учился в Мюнхенской школе прикладного искусства. C 1910 г. участвовал в молодежном социалистическом движении (с 1918 г. в КПГ). Участвовал в создании Коммунистического интернационала молодежи (КИМ), был избран в его секретариат (1920), руководил юношеской школой Коминтерна и школой Французской компартии в Бобиньи (1924 – 1926). С 1926 г. в советской России: зам. зав. Агитпропом (1926 – 1928), зав. отделом Изо Наркомпроса РСФСР (1928). После его обвинений в печати как формалиста в 1929 г. вернулся в Германию. Преподавал в Марксистской рабочей школе (1931). Секретарь Интернационального комитета борьбы против фашизма и войны, гл. редактор его печатного органа (1932 – 1934). Его книга «Муссолини без маски» в 1933 г. оказалась в списке запрещенных фашистами. По возвращении в Москву работал секретарем Георгия Димитрова (1934 – 1935), руководил научно-библиографическим отделом Библиотеки иностранной литературы (1935 – 1937). Работал в 7-м управлении Гл. полит. управления РККА, возглавляя фронтовые газеты (1941 – 1945), разработал проект Манифеста национального комитета «Свободная Германия» (1943). С 1946 г. жил в абхазском селе, посвятив себя изобразительному искусству, литературе, переводам русской демократической эстетической литературы, альпинизму. В 1954 г. уехал в ГДР, вступил в СЕПГ, занимал руководящие должности в Литературном институте, Академии художеств, Союзе писателей, Культурном союзе. Возглавлял комиссию по культуре Политбюро ЦК СЕПГ (1957 – 1963). Кандидат в члены Политбюро (1958 – 1963), входил в состав комиссии по идеологии Политбюро ЦК СЕПГ (с 1963 г.). Доктор философии (1968). Автор ряда антифашистских романов, литературоведческих работ по проблемам соцреализма. В честь Куреллы назван перевал через Главный Кавказский хребет, который он первым прошел и описал.
327
Курелла А. Еще о путях создания массовой песни // Музыка и революция. 1928. № 10. С. 26 – 28. В дальнейшем рапмовская пресса, разумеется, не сошла с этого пути. Одним из немногих обращений к имени Шуберта осталась на ее страницах еще одна статья о песенном творчестве композитора, преследовавшая сугубо ознакомительные цели: Брук М. Шуберт и его песни // За пролетарскую музыку. 1931. № 16 (26). С. 6 – 12. Брук Мирра Семеновна (1904 – 2001) – музыковед. Окончила педагогический факультет Московской консерватории (1921 – 1929),
Явление Шуберта сопоставлялось, таким образом, с двумя актуальными проблемами – вопросом о месте искусства романтизма в советской культуре и значении песенных жанров. Даже захваченный своими многогранными интересами Асафьев в середине 1920-х годов, пусть и с некоторым очевидным «перебором», все же говорит о выдвижении на первый план современности творчества Шуберта. В трактовке Асафьева его музыка, рассмотренная с этих позиций, предстает почти идеальным воплощением новых идеологических чаяний:
Личное остается за ним, поскольку это он, благодаря инстинкту отбора и умению концентрировать в звуках общечеловеческие эмоциональные состояния, передает их в интонациях, волнующих множество людей. Передача эта протекает в неисчерпаемых, как неисчерпаема душевная жизнь, мелодических образованиях, пластичных и мягких, легко охватываемых слухом. Эмоционально чуткая мелодия движется на фоне простейших, но колоритных гармоний и мягких тональных сопоставлений. Она влечет за собой всю ткань и руководит гармоническими комплексами. Ее исток – песня. <…> Однако наивность и непосредственность не препятствуют монументальности стиля лучших шубертовских произведений 328 .
328
Глебов Игорь. Шуберт и современность. С. 77 – 78.
Для характеристики Шуберта Асафьев использует здесь разом такие центральные дискурсы эпохи, как «отбор», «массовость», «простота» и «монументальность». Ценной характеристикой является то, что музыка Шуберта «легко охватывается слухом» и ее развитие руководимо мелодией, она эмоциальна, наивна и непосредственна. И, наконец, ключевым определением становится здесь «песня».
Асафьев завершает этот реестр «полезных» свойств музыки Шуберта весьма откровенным признанием:
Но дело не в подробностях, а в том, что все перечисленные черты приближают музыку его к современным идеям возрождения мелоса. Для музыки важны сейчас не темы, из которых можно было бы выстраивать (независимо от наличия к тому способностей) музыкальные небоскребы, а простые и непосредственные, как суждения, как себедовлеющая мысль, мелодии 329 .
329
Там же. С. 78.
Противопоставление «музыкальных небоскребов» как символа «американизма» идее «песенного мелоса» не может не наводить на мысль о коллизии противоборства адептов современничества с пролетарскими музыкантами. И, как это характерно для Асафьева, подобное заявление в устах лидера современничества звучало более чем двусмысленно. В сущности, уже здесь он приближается к той формулировке эстетической программы советского искусства, которую в 1948 году обнародует с высокой трибуны съезда советских композиторов. Но и до этого она уже фактически будет реализована в образах песенной симфонии и «песенной оперы». Можно сказать, что создание «песенной симфонии» пошло в начале 1930-х годов по пути, предуказанному Асафьевым еще в середине 1920-х. Конечно, это не были пути самой шубертовской симфонии, поскольку вообще значение в ней песенного элемента вполне маргинально (вопреки укоренившемуся описанными выше стараниями советской музыковедческой школы представлению), но обобщающая характеристика, данная Асафьевым столь разным симфоническим опусам австрийского композитора, вполне подходит этой ветви советского музыкального творчества, становление и развитие которой только намечалось. Другая же, в центре которой окажется симфоническое творчество Шостаковича, по-видимому, пойдет вслед за Густавом Малером или, точнее, за той общей характеристикой его также весьма различных симфонических сочинений, которая выйдет из-под пера Соллертинского – постоянного оппонента Асафьева и одновременно ближайшего друга и ментора Шостаковича – в двух его работах о Малере 1932 года 330 .
330
См. об этом: Редепеннинг Доротея. Чем обязан советский симфонизм Густаву Малеру? // Густав Малер и музыкальная культура его времени. М., 2013. С. 252 – 267. Об увлеченности ленинградских музыкантов Малером пишет И.А. Барсова, называя такие кружки второй половины 1920-х гг., где звучала его музыка в ансамблевом исполнении на одном или двух роялях, как «Новая музыкальная культура» (особый акцент делался там на Брукнере, Малере и Рихарде Штраусе, а среди участников был Асафьев) или «Брукнер-Малеровский энтузиастферайн» («душой» которого стал Соллертинский). См.: Барсова И.А. Четырехручные переложения в творчестве и музицировании Дмитрия Шостаковича // Дмитрий Шостакович. Исследования и материалы. Вып. 2 / Ред. – сост. О. Дигонская, Л. Ковнацкая. М., 2007. С. 174.
Замечу, однако, что творчество Шуберта рассматривается Асафьевым не только в контексте создания модели нового искусства, но и в определенной степени в контексте идей строительства новой жизни и нового человека – как собственно музыкального творчества, так соответственно и жизнетворчества. Не случайно его статья заканчивается выводом о необходимости
<…> искания простого и непосредственного охвата бытовых явлений и изгнания риторики, всяких излишних нагромождений ради упрощения отношений к жизни и людям 331 .
331
Там же.