Мытарства

Подъячев Семен Павлович

— Что это такое?.. Что за люди?..

— Буры! — Крикнулъ ей кто-то изъ толпы — Черти! — добавилъ другой. — У-у-у, какая! — крикнулъ третій, и вдругъ вся толпа закричала:- У-у-у, какая! го, го, го!… Ха, ха, ха! У-у-у, какая!..

Перепугавная барыня ткнула кучера въ спину, и тотъ, тряхнувъ возжами, пустилъ съ мста полной рысью.

— Держи!… Ого, го!… Ха, ха, ха!.. — заорала и загоготала ей вслдъ толпа…

Вскор посл этого маленькаго «развлеченія» долго неотворявшіяся двери, наконецъ, отворились, толпа хлынула было въ нихъ, но швейцаръ не пустилъ.

— Тише, дьяволы! — привтствовалъ

онъ насъ. — Входи по череду… Куда васъ чортъ несетъ, обормоты!… У-у-у, окаянные, погибели на васъ нтъ!… Передохли-бы тамъ, на Хив-то… Проходи, что-ли!… Работники!..

Начали входить по череду…

Въ передней, налво у окна, сидлъ за столомъ писарь. Передъ нимъ лежала груда «длъ» въ блыхъ оберткахъ… Онъ разбиралъ и готовилъ ихъ по номерамъ…

Прямо, отъ входной съ улицы парадной двери, вела на верхъ широкая лстница, а направо была открыта дверь въ небольшую, проходную, съ однимъ окномъ, не то пріемную, не то какую-то старинную лакейскую комнату… Насъ всхъ, какъ барановъ или какъ маленькихъ поросятъ въ садокъ, загнали въ эту комнату… Тснота и давка сдлалась ужасная… Нельзя было вытащить руки, повернуться. Меня и моего пріятеля «дворянина» прижали къ стн такъ, что намъ трудно стало дышать…

На стн, на видномъ мст, висла бумажка съ надписью: «Курить воспрещается»… Но на это не обращали вниманія и задымили со всхъ концовъ… Вскор сдлалось жарко и душно, какъ въ бан… Швейцаръ нсколько разъ просовывалъ въ дверь свою бритую свирпую физіономію и оралъ, что позоветъ городового и выведетъ вонъ тхъ, кто куритъ, но, въ конц концовъ, кто-то изъ заднихъ рядовъ пустилъ въ него оторванной отъ опорка подошвой, и это его какъ будто успокоило…

Такъ пришлось стоять часа два… Ноги начали ныть… Голова шла кругомъ… Нкоторые не выдержали и, опустившись, присли кое-какъ на полъ… Но сидть на полу было еще хуже, потому что давили и толкали стоявшіе… А разъ уже слъ, то подняться и встать на ноги не было никакой возможности…

Двери въ передней давно уже заперли и не стали пускать новыхъ людей, а насъ все держали въ неизвстности. Безконечно долго длилось это ожиданіе, пока, наконецъ, намъ приказано было выходить по одному въ переднюю, къ сидвшему за столомъ писарю.

Дошелъ чередъ и до меня, я подошелъ къ столу.

— Паспортъ есть? — спросилъ писарь.

— Есть.

— Фамилія?

Я сказалъ.

— Имя?

Сказалъ и имя.

— Званіе?

— Мщанинъ.

— Лтъ?

— Тридцать.

— Давай паспортъ!

Я отдалъ паспортъ и, сдлавъ налво кругомъ, хотлъ было встать тутъ-же въ передней, но швейцаръ не допустилъ этого безпорядка…

— Проходи! — крикнулъ онъ, указывая рукой туда, откуда я вышелъ, т. е. опять въ туже набитую людьми комнату. — Живо!..

Въ комнат этой стало еще хуже… Люди толкались и лзли другъ на друга, ругаясь и крича… Въ дверяхъ происходила давка… Т, которые не записались, лзли въ переднюю, а имъ навстрчу пробивались обратно т, которые записались… Получалась какая-то дикая картина напраснаго мученья. Въ комнат стоялъ дымъ коромысломъ… Записавшіеся искали мстечка, гд бы приткнуться, а ихъ, въ свою очередь, давили т, которымъ нужно было еще записываться… Послдніе боялись опоздать. Страшныя лица, потныя, блдныя,

красныя, съ вытаращенными безсмысленно глазами, мы казались выходцами съ того свта… Процедура записыванья и отбиранья паспортовъ, у кого они были, длилась безконечно долго. Но, наконецъ, благодареніе Богу, кончилась и она. Всхъ насъ оказалось 147 человкъ…

— Теперь куда же насъ? — спросилъ, наклонившись къ моему уху и держась за полу моего пиджака, дворянинъ. — Рзать или на колъ сажать? Какъ вы думаете?..

— А вотъ увидимъ, — отвтилъ я, главное сдлано… Записали… Отмтили… Значитъ, приняли…

— Утшительно! — пожавъ плечами, отвтилъ онъ. — Вы ужъ меня, ради Христа, не бросайте. — Боюсь я до смерти!… И чортъ меня сюда принесъ!… Загнали, какъ гршниковъ въ адъ… Сиди тутъ!… Хоть бы жрать скорй дали!… Неужели не покормятъ, — какъ вы думаете?..

— Не знаю… Сомнваюсь…

— Гм!… Ловко!… Но стойте!… Что это такое?.. Кажется, стали выпускать изъ ада?

Дйствительно, въ дверяхъ произошло какое-то движеніе… Толпа заволновалась…

— Тише, черти! крикнулъ кто-то, — вызываютъ!..

Толпа стихла… какой-то человкъ, въ синей рубашк, стоя на лстниц, ведущей наверхъ, началъ выкликивать васъ по фамиліямъ.

— Петровъ!

— Здся!

— Проходи!

— Куда?

— Наверхъ… Дверь направо.

— Похлебкинъ!

— Похлебкинъ! Что ты, чортъ сивый, спать сюда пришелъ, что-ли?.. Ну живо!… Проходи!..

Дошелъ чередъ и до меня… Я побжалъ наверхъ… Вслдъ за мной, перескакивая черезъ дв ступеньки, летлъ «дворянинъ»… Мы вбжали съ нимъ на площадку и остановились… Направо была дверь, налво шла лстница наверхъ, на слдующій этажъ…

— Стойте! — дайте перевести духъ!… - сказалъ дворянинъ, тяжело дыша, и добавилъ, показывая на дверь: Сюда, что-ли?..

Мы отворили дверь и очутились въ огромномъ и свтломъ зал… Посреди этого зала стояли крытые зеленымъ сукномъ столы, за ними сидли одтые въ синія рубашки писаря, а между нихъ, за первымъ столомъ, какъ блый грибъ среди поганокъ, возсдалъ въ кресл какой-то необыкновенно строгій на видъ господинъ.

— Это, должно быть, самъ Юпитеръ! — шепнулъ дворянинъ, указывая на него глазами. — Вотъ страсть-то!… Вдругъ — прикажетъ насъ выдрать…

Залъ, между тмъ, быстро наполнялся народомъ… И какъ-то странно было видть въ немъ этихъ жалкихъ, грязныхъ, оборванныхъ, жавшихся другъ къ другу, оробвшихъ людей…

По стнамъ висли портреты гг. Юсуповыхъ, а также портреты государей, начиная, кажется, съ Александра І-го… Сурово и грозно въ полъ-оборота глядлъ Николай І-й… Ласково и мягко, съ грустью на лиц взиралъ на своихъ «освобожденныхъ», вольныхъ людей Александръ ІІ-й и, казалось, думалъ какую-то тяжелую и грустную думу…

Когда вс находившіеся внизу люди собрались въ зал, началась снова безконечная процедура записыванья: Кто?.. Откуда?.. Чмъ занимался?.. Гд жилъ?.. Женатъ-ли?.. Есть-ли дти?.. Доброволецъ или полицейскій и т. д., и т. д.

Посл этого насъ отдлили, какъ овецъ отъ козлищъ: полицейскихъ (присланныхъ полиціей) отдльно, добровольцевъ (т. е. явившихся по собственному желанію) отдльно; снова пересчитавъ, выдали каждому по картонному на веревочк билетику съ No дла и велли идти наверхъ въ спальню…