«На этой страшной высоте...». Собрание стихотворений

Головина Алла Сергеевна

«Суженый, ряженый…»

Суженый, ряженый, Кудри напомажены, Бел платочек на груди, Если хочешь — приходи. А не хочешь, что морочишь, Зубы волчьи даром точишь? Ночку темную просрочишь — Ночка темная — тепла. Хороши льняные косы У девчонки, у курносой, Шея нежная — бела. Хороша, медова речь, Только рядом скучно лечь. Поворкуешь, затоскуешь, Замилуешь и минуешь Светлый дом и тихий сад И воротишься назад. Да назад не ходит солнце, Да прихлопнуто оконце, И суженая жена Весела и неверна. Париж

«Я говорю себе: не требуй…»

Я говорю себе: не требуй, Я говорю себе: смирись, Ведь знаю я — над черным небом Стоит совсем иная высь, Куда не залетит Гагарин, Быть может, Лермонтов бывал, Где дух, который всем подарен, На

Бога детски восставал, Где отражаются картины, Стихи, и музыка, и зов, Как будто блеск воды раскинув, Стоит блаженный Петергоф. И, как фонтаны, бьются души, Стремясь повыше залететь. Ну, вот, смирись. Ну, вот, послушай: Ты не должна дерзать и сметь. Ведь вокруг тебя иное. Двойник, ликуй, — нас снова двое. (И водомет и водоем.) Мы снова, наконец, вдвоем.

НОЧЬ В РАЮ

Задыхается сердце от счастья, И сегодня тебя утоляя, Для других на неравные части Разделилась покорно земля. И еще не остывшие плечи Расправляя в последнем бреду, Ты на звонкий торопишься вечер, На гулянье в соседнем саду. И веселые гроздья пугая, Залетевших к ограде шаров, Ты слетишь в этот мир попугаев, Каруселей и белых шатров. Только ангелы скроют брезентом, До зари охраняя с трудом, Эти крылья из позументов, Это сердце, как пряничный дом. Пусть стучатся влюбленные души, Пусть зовут золотую мишень, — На земле из зеленого плюша Расцвела жестяная сирень. Полотняные дышат фиалки, И, встречая беспомощный взгляд, Лишь тебе непривычно гадалки Ранним утром отъезд посулят… Гороскопы и попугаи Подтвердят на листках и руке Голубую заоблачность рая На востоке, невдалеке. Ведь путей тебе не отрежут, Пусть на улицах стало светло, Пусть на белой арене манежа Невзначай отвязалось крыло… Шелестят лотерейные гребни, В лабиринте — потерянный путь, И под выстрелы розовый лебедь Подставляет картонную грудь… Где тончайшие папильотки Настоящая сбросит сирень, Городская толпа у решетки Рукоплещет, встречая мишень И прощаясь и обрывая Серпантин с холодеющих рук, Ты обманутой выйдешь из рая Сквозь бумажный натянутый круг…

ПОСЛЕ ЛЮБВИ

Узнавая, что некуда деться, Этой ночью в покинутый сад Темно-красное мертвое сердце Упадет, холодея, назад… И в корнях засыхающих крыльев, У ключицы, почуяв тепло, Бросит ворохом розовых лилий На подушки живое крыло, Всею кровью втекая из глуби В шелест крепнущий и глухой, Исчезая в серебряных клубнях Розоватою шелухой… И распахиваясь за дверью, Забывая недавний страх, Отряхнет незаметно перья Этот легкий влюбленный прах… И пускай тяжелеют плечи, И ладони легли на грудь, Мне уже никто не перечит — Я лечу, узнавая путь.

ЗОЛУШКА

В полосатом больничном халате Пляшет снова она на балу, Словно в розовом вышитом платье, Перейдя голубую золу. Сандрильона, как ты огрубела, Обозлилась и заждалась, Но опять забывает тело Все на свете и помнит пляс. Ты встаешь и, уже не щурясь — Морщась, плача, скрививши рот, В лунном тюле, в звездном ажуре Открываешь одна гавот. В этом зале, где музыка — сверху, Словно роспись, поет с потолка, Лишь пожатью, браслету и меху Доверяет нагая рука. В этом зале, где сводные сестры Незаметно поблекли у стен, Наконец объясняется просто Одиночество, ужас и плен. В коридорах поет перестарок, За решетку схватилась рука. — Нежный принц, оставляю подарок: Два ковровых своих башмака. — И под топот настойчивый крысий, И под тыквенный стук гробовой, Кто услышит смятенье и выстрел Как чудесной твоею судьбой?..

КИЕВСКИЙ ЗМЕЙ. Поэма

Поэма посвящается Марине Цветаевой

I. ЗМЕЙ

Срывает с сердца свою печать: — Не спи, вставай, перестань молчать. Улыбаться не смей. Есть не смей. Я твой владыка — крылатый змей. Я — напасть твоя. Я — страсть твоя. Я — власть твоя. Я — часть твоя. Вставай, змея. — Тень крыльев на одеяле. — Змеем меня называли, Дьяволом меня называли …………меня называли Хворью, безумьем, адом. Я — снова с тобою рядом… — Свист и щелк, Что соловей, Словно шелк, Будто змей. В синеве июньской ночи Он морочит и пророчит, Как Орфей в аду, Как бассейн в саду. Пену-речи волочит, Кольца-прописи строчит, Как струя в реке, Как перо в руке… — Я бумажный змей, Я крылатый змей, Огненный змей, Горыныч — змей. Спать не смей, Жить не смей. Будь моей, Иноком притворюсь, Братом прикинусь, Пламенем взовьюсь, Возлюбленным кинусь. — Из

сказки, с иконы (Из-под копья), Такой непокойный: Кутья да скуфья…

II. СТРАННИК

Послушничек, Наушничек, Девушничек, Двурушничек… Волосики — лен, С личика чист, Больно умен, Больно речист… — Мне бы за узкие плечи мешок, Мне бы расчесочку — гребешок, Мне подпояску бы, ремешок, Мне бы в указку да посошок… — А глаза, как хрусталь, холодны, А уста, что коралл, бледны. А рука — неживая лежит. Затаился и ворожит… Змея шестикрылого Даром оплели. Чернеца-то хилого Узнаю вдали. На девятой версте, На проклятой версте, Это — не я. На мосту стоит, на хвосте — Змея. Жарится, нежится, Смотрит, колышется: Если б я была бы я, А не эта вот змея, Давно бы кольцо твое приняла, Колечки бы льна приласкала на лбу, Змеиные б кольца не развела, Кольчугу б свою потеряла в бою… — Ну какой же ты чернец, молодец, На дуде золотой игрец? Много выпил в ночи сердец. А за мною пришел под конец. — За мною идет в забытый скит (Снами уже истомил), Вербы стоит, и ива стоит, И дышит зеленый ил. Это не сон уже, а явь (Змея стоит на хвосте), Русалки его догоняют вплавь На девятой версте. У каждой губы черны-черны, И женская боль, боль в очах… Ты за собою не знал вины, Почему же и ты зачах? Оставь лежащую ту сестру, Она — словно в горле кость. Не змея ли она, что стоит на мосту, Сторожит у плотины мост? Брось ее, брось, Нас верни На землю, на мост, Чтобы жить с людьми…

III. НА МОСТУ

— Здравствуй, монашек Выпитый. Повыспрашивай, Повыпытывай. Монашек липовый, Меня поспрашивай…

СЫНУ

1. «А тебе разве памяти мало…»

А тебе разве памяти мало, А тебе разве мало тоски По камням разноцветным Урала, По изгибам какой-то реки? Но беспомощно руку ребенка Направляя в зеленый простор, Ты на карте стучишься в избенку, Попадаешь в серебряный бор. И касаясь холмов живописных С странным именем Жигули, Видишь, в небе, иконописно, На ладони твоей — журавли. Милый мой, я сама не бывала Ни в Кремле, ни у ясных полян, Разноцветные камни Урала Мне показывал капитан. И твердили настойчиво книги, Звали старшие, пели стихи. И тебе я о том же покорно Повторю, но не зная тоски. Ты с Кавказа дорогой узорной Все обходишь материки. Тянет тлением от каждого оврага, Пахнет адом каждый Божий сад. И врага не знает, скользкой шпагой В этот час заколотый солдат. Лорелеи косы распускают, Голос бездны сладок и высок. И над кладом медленно сияют Черный Рейн и золотой песок. А над дальним Брокеном смятенье, Пир горой, и в пламене гора, За которой пляшут в исступленьи В древних рощах гномы до утра. И над всеми — с мертвыми глазами Серый призрак, гибель на скале. …Сеет ночь усталыми руками Правды и неправды на земле… И от полюса смотришь, моргая, Как встает на востоке страна Та же самая или иная, Та, что мне никогда не видна.

2. «Океанская глубь, океанская ширь…»

Океанская глубь, океанская ширь. Зелена и бела на бумаге Сибирь, И коричнев Кавказ, и Кура коротка, Опираясь на Кремль, как на два локотка, Смотрит сонно Москва, и подвески огней Запевают малиновым звоном у ней. Питерсбурх, Петербург, Петроград, Ленинград… Это Летний крыловский сияющий сад. Почему же он вечно в крови и снегу? Я не знаю, Сережа, и знать не могу.

«Сумасшедший дом. Аккуратный парк…»

Сумасшедший дом. Аккуратный парк. Сумасшедшая русская: Жанна д’Арк. Разрешили ей волосы стричь у плеч И тяжелые двери свято беречь. — Ах, — печально она говорит врачу, — Я дофина увидеть скорей хочу. О, поймите, я слушаю голоса Каждый день по три, по четыре часа. И со скукою врач отвечает ей: — Был расстрелян в Сибири дофин Алексей, А историю вашей дикой страны Вы и здесь забывать никогда не должны. Но однажды явившийся серафим Показался царевичем ей сквозь грим. Тут-то многое она поняла (Поседела и от ворот отошла), Что она — эмигрантка, а город — Париж И что за нашей историей не уследишь. Той же ночью спокойно она умерла, И вошла в Ленинград, и дофина нашла. И собор отыскала. Стоял Алексей, Петроградской белой ночи бледней. Ликовал почему-то советский народ И уже собирался в какой-то поход. Эмигрантская дева жива не жива (Словно молния — в древо) и видит — Москва. Петербург отступил, и уже Михаил, Дрожь скрывая, стоит у бесчестных могил…