«На этой страшной высоте...». Собрание стихотворений

Головина Алла Сергеевна

«Ты не любишь севера? Не надо…»

Ты не любишь севера? Не надо. (Я его любила с малых лет.) Я согласна и на муки ада, На его кровавый, душный свет. Всё равно когда-нибудь да нужно Привыкать к смоле, сковороде. Лучше б рай: серебряный и вьюжный, Колокольчик, слышимый везде. И дуга, и этот, санный, сонный Снежный путь за счастьем и мечтой… Пальмы, невысокие лимоны И высокий гребень золотой. Лучше бы — лиловые фиорды, Саги и далекие дымки Ледоколов. И холодный, гордый Зов страны, где стаями — волки… Я умру, с тобой живя на юге, Но умру счастливейшей из всех. И на плечи ледяной подруге Ты положишь жаркий белый мех. 29.7.1942

«Меня

сегодня мучит только то…»

Благослови же небеса, Ты в первый раз одна с любимым.

А. Ахматова

Меня сегодня мучит только то, Что Вы, быть может, не хотите снова Открыть тетрадь как карточку лото И цифры все запомнить с полуслова. Судьба в мешке тасует номера: Вам — первый, мне — четвертый. Льются строфы. И вот, когда окончится игра, Мы встретимся без всякой катастрофы. Вы выиграли четвертую строку, Я — первый ряд покрыла, и в начале. Холодным дулом гладя по виску, Рог изобилия сегодня на причале. О, сколько раз и денег, и стихов, Счастливых чисел (а год-то високосный Не за горами!). Из своих мехов Я слышу голос скрипки той несносной: «Благослови же небеса, Ты в первый раз одна с любимым». Пойдем гулять, ну хоть на полчаса, — В игорном зале слишком много дыма. 5.8.1942

«В октябре, во время войны…»

В октябре, во время войны, В нашем городе, на заре, Были радуги две видны На прохладном на серебре. Над вокзалом они взошли — Отраженье одна другой. Доходя вдали до земли Семицветной своей дугой. И исчезла моя печаль На обычном моем пути. Только дети бежали вдаль И хотели сквозь них пройти. 5.8.1942

ВИКТОРИЯ-РЕГИЯ

И стихов моих белая стая

А. Ахматова

В ботаническом садике, что под мостом, В страшный дождь, этим летом, в Берне, Расцвели ослепительно вверх, над листом… Всех — одиннадцать. И суеверней Не была никогда под зонтами толпа. Вечер был, и чиркали спички. «Я — прекрасна, редка, равнодушна, слепа. Бросьте ваши смешные привычки. Я цвету, я — судьба, я — чудесный цветок, Я завяну, сломаюсь, сникну. Подходи, ты сегодня совсем не жесток!» — Я перилам уверенно крикну. И тогда на мосту остановится он И, глаза опуская, заметит: Малый дом из стекла и серебряный сон, Что ему из-за стекол засветит. — Для петлицы велик этот белый цветок, А для чаши — он слишком распахнут. Засушить бы в страницах такой лепесток, Пусть стихи ее инеем пахнут. Но победа сверкнула, как злая змея, На стебле, на хвосте вырастая. — Я с тобой говорю, я — влюбленная, я, Я — цветов твоих белая стая. Брось стихи, брось мечты, брось другие цветы. Я совсем — не вечна, я — не чудо. Я забыла уже и где я, и где ты, Я цвету из-под век, из-под спуда Долгих лет. Для тебя я сейчас расцвела. Не зевай, пресыщенный прохожий. Я такая сегодня, сегодня была, Завтра стану совсем непохожей. И увидишь ты только у берега лист, На воде успокоенный снова. Что ж, стихи напиши про змеиный про свист. Муза только зевнет и — готова. 5.8.1942

«Киевским крестиком, киевским швом…»

Киевским крестиком, киевским швом… Красный петух на дому неживом. Черною ниткой пожарище шью. Желтой — подсолнухи в синем раю. Крестики, крестики… Сколько крестов! Шире рубахи — венчик листов. Черное море — ширь рукава, Пояс. А талия, что голова. Мы ведь такие… Язык доведет Нас и до Киева, и до ворот. Скажем: здорово, и нынче, сынку. Я породила

такую тоску. Что ж для полячки ты мне изменил? Я породила, ты же убил. Серьги продену для смеха в ушко, Больно хорош, залетел высоко. Жовто-блакитный за Киевом луг. Вышитый ворот и в просе сам-друг. Это крапива. Это полынь. Вот — колокольчик. Бубенчик — динь, динь. Здравствуй — кургану. Здравствуй — тебе. Здравствуй — дурману. Любви и Судьбе. Здравствуй, ответишь, моя белена. Здравствуй, мой чоберец, здравствуй, трава. Здравствуй, дорога на Богуслав. Кто оказался все-таки прав? 17.8.1942

«Никому, никогда не годилась…»

Она никуда не годилась.

Заглавие рассказа Андерсена

Никому, никогда не годилась. Прачка сына любила, молилась. Угодила спьяна под лед. Дьявол душу ее заберет. Сын владельца этих хором Не услышал февральский гром. (Помнишь в Берне: зимой — гроза? В сорок втором? Ты отвел глаза.) Много было всяких примет, Вех, тропинок, дорожек, мет. Не годилась такая я. Разделилась еще семья. Слышишь, прачка стучит вальком. Кровь звенит голубым виском. На руке часы — комары, Капли крана — до той поры. Половицы скрипят и шкаф: Ты не прав, ты не прав, не прав. Этот ужас и этот зной Называются тишиной. Над собором птицы кружат, Под забором щенки визжат. Одиночество. Тишина. Прачка молится у окна. Может быть, и я пригожусь, Отвлеку твою, барин, грусть. Фрекен, милая, о, вернись, Потихоньку ко мне подымись. Сани ждут у самых ворот. И не треснет в канале лед. Лебедь выгнулся на санях, Как сирена на кораблях. Королева Зима везет, Роза даже во льду цветет. И я словно слежу во сне, На снегу, на белой стене. 17.8.1942

ПОЭТ, ИЗДАТЕЛЬ, ЗВЕЗДОЧЕТ И МУЗА

Издатель:

Бумага нынче очень дорога Не подступись. Опять же и цензура. И кто теперь стихи читать захочет, Притом же русские? Вы посудите сами, Но издавать, конечно, что-то нужно. Мы ведь живем в великую эпоху. Не надо, чтоб потомки говорили Про нас, что отразить мы не сумели, Что не освоили такой момент. Не оценили этой катаклизмы. Ну, как, поэт, что пишется у вас? Вы, кажется, немного приуныли.

ПОЭТ:

Не пишется, не спится. Надоело. Я так устал, что даже и похвал Не ждет мое ответственное дело… Я не писал. Я только вспоминал… Я знаю все, но память изменяет. И русский изменяет мне язык. Французский — легче, мысли заменяет, И изъясняться я на нем привык.

ИЗДАТЕЛЬ:

Стыдитесь! Что потомки ваши скажут? Что эмиграция пожрала вас? Саводника купите, Даля. Подпишитесь В библиотеку Цюриха скорей.

ПОЭТ:

Любительство. Искусственный язык. Я послужу, быть может, лучше Музе. Переводить я с русского привык, И с Музой я почти всегда в союзе. Она надменна и, порой, — глупа. Но что же делать? Музу обуздаю. Я потружусь для скрипок, ритмов, па. Как говорится, будет дар Валдаю. К тому же переводчики стихов — Соперники порой поэтам. Ахматова жалела, что мехов Касаюсь я и грею даже летом…

ИЗДАТЕЛЬ:

Что — лирика опять? Хе-хе… Как встарь? Ну, в добрый час. Но я предупреждаю, Что много Вам платить я не смогу. К тому же Вы работаете где-то И, как всегда, благополучны Вы.

МУЗА:

«Mon ombre у resta Pour у languir toujours» Женева. И с моста Я вижу vos amours. 18.8.1942