На грани человечности
Шрифт:
Единый ведает, что мешало сегодня отдаться всецело очарованию ласковых речей, и внимать, и верить каждому слову - бесхитростно, чистосердечно, как прежде бывало. Призрак наветов Бариолы? упоминанье о Конце Мира и - главное!
– об Одольдо? В радости таилась теперь отрава; и глодало сомнение: не посланница ли Тьмы соблазнительные сети плетёт, Чертоги Горние страшной ереси уподобляя? Иные миры, корабли звёздные? ничего не сказано о них в Книге Книг... Единый, за что караешь? зачем избрал ты душу безвестного брата Эрихью - не храмом Своим, но ареной борьбы Света и Тьмы? Достанет
Мирно пофыркивали в два голоса единороги у импровизированной коновязи. Ветер - свежий, готовый перейти в пронизывающий - посвистывал в ветвях, почти обнажённых уже, порою тревожил ковёр палых листьев, завивал его цветным, карнавальным вихрем. Несмело перекликались редкие пичуги. Притихшим стоял лес, замерев в тревожном ожиданьи: зима не за горами - какова-то она выдастся, милостива ли, сурова?
Суламифь подобрала лист - разрезной, трёхцветный, золотисто-багряно-бурый. Провела по лицу Эрихью краем его - игривая ласка.
– Хорошо в лесу, верно?
– произнесла шёпотом, как заклинание.
– До чего отрадно сюда выбраться - из стен монастыря, из плена столичных улиц.
– Не знал, что ты города не любишь, - отозвался Эрихью.
– Покажу я тебе города иные. Просторные, счастливые, солнцем залитые, полные деревьев и птиц. И древние наши города увидишь - самые неповторимые из них, дивной красотою чарующие.
Прав Джош: Эрихью непременно должен увидеть Старый Питер. Пусть только истечёт срок назначения - и будут они с Хью принадлежать лишь друг другу, бродя по Невскому бесконечными белыми ночами. И, заворожённые, позабудут на время о Тёмных Веках, подножии зрелости и мудрости. Как не вспомнят и того, что строгая красота Старого Питера выросла на фундаменте из костей. Краткое забытье счастья, влюблённым простительное.
– Да.
– Тупая заноза всё ж ныла в душе Эрихью, мешая согласиться от чистого сердца.
– Ты права, это будет чудесно.
– Ты уже успокоился, милый?
– Суламифь смотрела в глаза пытливо и ласково.
И вновь Эрихью кивнул - как сомнамбула.
– Жаль, прощания не вышло. Я-то готовилась - венец сплести из золота листвы, и увенчать тебя, любимый, на престол Короля Осени.
– В задумчивости Суламифь собрала лесной ковёр в горсти, затем поднялась решительно, разжала пальцы, щедро рассыпая вокруг золото и багрянец - сколь тленны они, цвета власти!
– и к единорогу направилась.
– Но мне пора.
– В Аруну?
– Эрихью встал вслед.
– В Отори. К тому ребёнку.
– Да, да. Пусть поможет тебе Единый в труде благом.
Суламифь взлетела в седло словно без усилий. Эрихью отвязал Тэнграла, подал землянке поводья. Та уезжать не торопилась. Из-под кольчуги вынула маленький медальон на цепочке.
– Возьми. В залог разлуки краткой, и встречи скорой. У нас будут ещё осени, и будут вёсны - много, много лет впереди.
Прежде чем открыть медальон, Эрихью коснулся губами холодного металла. Портрет любимой написан был невиданно чистыми красками - и словно окутан лёгким сиянием.
– Свет... подобный тому, что от Пророков исходил, - молвил он зачарованно.
–
– Я - Человек.
– С особенной гордостью выпрямилась в седле землянка; и понял Эрихью, что слово "человек" прозвучало с заглавной буквы.
– Как это просто - и как много. Трудно быть Человеком; нужно быть Человеком. Храни тебя Единый, Хью.
Почти и не повела она поводьями, но единорог сорвался с места и помчался в закат, весь в ореоле золотой пыли от истоптанных листьев.
Закрыв медальон, Эрихью надел его, спрятав под кольчугу и под рубаху. К сердцу ближе.
22.
– Всё ли понятно тебе?
– Не извольте сумлеваться, Ваше Преподобие. Сработаем в охотку. Как Эрихью свят - порешим!
Пряча брезгливость, изучала Бариола нагло рассевшегося перед нею детинушку. Косая сажень в плечах, с роду-веку не чёсаная бородища по самые глаза, ухмылка от уха до уха, страхолюдный нож за поясом. Разбойничек с большой дороги, душегубских дел мастер! и вовсю пользуется безнаказанностью, подлец! С такими-то приходится нынче иметь дело, прости Единый!
– Добро. Ступай, да не болтай попусту!
– бросила Бариола сквозь сжатые зубы.
– Помни же, на дороге в лесных владениях эркассаров Бриннских!
Поглаживая почти нежно увесистый кошель с аризианским золотом, верзила атаман затопал к выходу. Бариола залпом допила то, что оставалось в её кружке; едва сдержала тошноту. И эль - пойло пойлом, и кабак - притон притоном. Как раз под стать заключённой ею сделке: дёшево и грязно.
Одно облегчение: посетителей всего ничего, и каждый собою занят, и нелюдим-хозяин славится плохой памятью на лица. Некому любопытствовать, что же позабыла глава аризианского ордена в подобной дыре.
Не то чтобы всерьёз она верила в способность Айгью Живодёра со всем его сбродом "порешить" ведьму. Мелкая сошка. Даже не "Призрак Лимы" из Тимильского леса, - там, откуда Вайрика фер Ламбет, такими закусывают без хлеба-соли. Но чем Тьма не шутит: во всяком случае, лишний раз попортят ей крови. А буде достанет ей глупости оружьем колдовским обороняться - лишние свидетели появятся. Если только выживут.
Но до чего довела чернокнижница проклятая. Лесной душегуб распивает дрянной эль в компании матушки настоятельницы - и в ус не дует, да ещё мзду за труды требует. И раскошелилась, хотя итог сих "трудов праведных" - у Пророков на коленях. Во время оно была б Живодёру от неё одна плата: верёвка на шею, без суда, без покаяния.
Коль скоро дальше так пойдёт, не заметишь, как соперница и тебя увлечёт за собою во Тьму Вековечную!
Почти испуганно Бариола схватилась за амулет, пробормотала молитву, для пущей верности торопливо сплюнула по сторонам. Пустое. Цель оправдывает средства, и неотразимо для Тьмы её же оружие, противу неё обращённое.
Однако, пожалуй, нет резона и дальше сидеть в этой грязной лавочке, искушая Провидение. Мало ли какой собрат Айгью по гильдии поблизости случится, и вздумает проверить, насколько богаты аризианки.