На грани человечности

Горбунова Ирина Валерьевна

Нет говоря уж - о всепроникающей возможности молвы.

23.

Незримая, присутствовала Суламифь при скорбном таинстве в убогой хижине гончаров. Она опоздала, опять опоздала: как и к сестре Геране. И теперь - на столе, в деревянном ящике, детское тельце, завёрнутое в саван; и вкруг него зажжены свечи - символ Священного Пламени; и сельский священник нараспев бормочет молитвы;

и подле изголовья усопшей - родители, почти старики уже. Всё, как на картине Томирелы "Отпевание". Просто и обыденно; торжественно и страшно. И страх - не в самой смерти. Страшно, что смерть сорвала цветок, плодов не принесший. Страшно, что отняла она будущее у родителей, и осиротила их на склоне лет. Ужасна не естественная смерть - в итоге; но ужасна смерть противоестественная - в начале.

Таковы реалии юных миров, где относятся к детям весьма беспечно. Детская смертность - и у неё свой резон, и необходимость, и жестокая целесообразность. Лишь так - через слёзы матерей и горе отцов, через миллиарды неприметных трагедий - приходят к осознанью истины: дети есть одна из высших ценностей во Вселенной, ибо они - будущее суть.

Бесчеловечны условия взросления, что ставит История Человечеству. Но будь те условия смягчены - может статься, Человечество никогда не осознает себя Человечеством.

– ...Да примет Пламя Священное, очищающее, тело сей отроковицы невинной. Да примет Единый душу сию непорочную, и да распахнут пред нею Пророки врата Чертогов Горних...

Вечные слова. Древние настолько, что почти стёрся первоначальный их смысл от нескончаемого, зачастую бездумного употребленья. Много ещё времени утечёт, прежде чем это юное человечество заново откроет их истинное значение.

Как тяжко - непереносимо!
– воспринимается трагедия общечеловеческая в преломлении через трагедию личную.

И совесть уязвлена мыслью: может, в этой трагедии - её, Суламифи, вина? может, следовало броситься сюда без промедленья, едва узнав?

Но - как же Хью без её поддержки?

Произвести бы сейчас сканирование, и облегчить душу, узнав доподлинно: до или после её свидания с Эрихью произошла смерть. Но - не хватало решимости почему-то. Таинство ли обряда встало препятствием неодолимым? и всякое, самое незаметное в него вмешательство казалось кощунством?

Одно только предположение не могло прийти на ум землянке-наблюдательнице, с её конфедеративным воспитанием. Мысль о том, что возлюбленный окажется способен обвинить в случившемся - её.

24

.

– ...Расскажи лучше, Тэдью, как ты спал с чернокнижницей?

– Смотря с которой, дружище Геран.

– С первым мечом аризианок, брат. С сестрой Вайрикой.

– Как спал, как спал... Видно, так же, как и ты!

Из полумрака грохнули ржаньем в три голоса.

– Да-а, горяча!

– Никому ещё не отказала!

– Как, брат Фаэлма, и ты?

– Что тебя удивляет, Геран?

– Полноте. Мы не в обиде.

– Вот ещё!

– Тьма меня разрази, парни! Цыпочки в "Тихой Гавани" не выделывали со мною половины того, что сестрёнка Вайрика, в миру фер Ламбет!

– Ве-едьма! Поди, сами демоны Тьмы выучили. Уж они в соблазнах доки.

– Ну-ка, ну-ка! подробнее!

– Замолчите!

Едва не сбив факел со стены, в зыбкий круг света ворвался Эрихью. Пальцы его едва не крушили рукоять меча, и лицо исказилось то ли бешенством, то ли болью.

Брат Геран подмигнул исподтишка. Брат Фаэлма, старательно икнув, обронил игральные кости. Поднявшись со скамьи, брат Тэдью воззрился на нежданного гостя с невинным интересом.

– Ты чего, приятель? рехнулся?

– Прекратите болтать... о неподобающем!
– выкрикнул Эрихью, бледнея.

– С каких-таких пор, дружище, эрихьюанцам заказано болтать о девчонках?
– вступился брат Геран.
– При батюшке - и то не возбранялось; а уж в отсутствии Его Преподобия - сам Единый велел.

– Про сестру Вайрику батюшка сам бы порассказал много чего интересного, - вставил, скабрезно гоготнув, брат Фаэлма.
– Или мнит кто, лорды, будто по ночам они беседуют о светилах небесных? наедине-то?

– Ложь! Гнуснейший навет!

Опрокинув пустую бочку, на которой приятели-дозорные, коротая время, резались в кости, Эрихью дотянулся до болтуна, сграбастал за кольчугу на груди. Брат Тэдью, шагнув вперёд, подчёркнуто спокойно отвёл его руки.

– Что раскипятился, Хью, в самом деле. Тебе ли аризианок не знать.

– Вайрика - не просто аризианка!

– Знамо дело. Ещё ведьма, и еретичка, и сиргентская шпионка впридачу. Такой-то леди не впервой хвостом вертеть перед каждым встречным-поперечным.

– Мы-то в недоуменьи: отчего предпочитает она батюшку кому бы то ни было?
– продолжал своё брат Фаэлма - Да с нас взятки гладки: простые братья, рядовые солдаты Веры. Батюшке же все тайны короны Льюрской ведомы. Бьюсь об заклад: немало он ей выдал, в пылу страсти!

Эрихью стиснул кулаки, закусил губы, подавляя стон.

– Не смейте клеветать на Вайрику... и на учителя!

– Что там "клеветать", коли слепому видно.
– Брат Тэдью невозмутимо ставил на место бочку.

– Наш-то Хью - аки младенец невинный. Думал, запираются батюшка с ведьмочкой в алькове, дабы всенощную без помех отслужить, в два голоса. "Милуй нас, рабов Твоих, о Творец Единый! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, ами-инь!" - гнусаво протянул брат Геран, возложив руку на амулет.