На изнанке чудес
Шрифт:
— Чтоб тебя, редиска трухлявая! — выкрикнула она.
Киприан вынырнул следом — точь-в-точь черная дыра на пасторальном пейзаже.
— Когда ты уже станешь вести себя как нормальный человек? — в изнеможении выдохнул он.
Юлиана протёрла глаза. Огляделась, уверилась, что поблизости нет драконов, и обратила свое недовольство против Киприана.
— Да за кого ты меня принимаешь?! Какой нормальный человек будет вести себя нормально в ненормальной ситуации? Погляди, вон, на Пелагею!
Пелагея любовно поглаживала бревна
Неожиданно она прекратила хихикать, повернулась к друзьям и с поразительной рассудительностью сказала:
— Как скучна и предсказуема была бы жизнь, если бы никто не отпирал таинственных шкафов, не заходил внутрь таинственных облаков и не вёл разговоров с таинственными предметами. До чего же удивительное чувство — не знать, что тебя ожидает завтра!
Она ободряюще похлопала избушку по стене, кое-как взобралась на чистое, огороженное деревянной сеткой крыльцо и встала в полный рост. Баня покачнулась. Пелагея покачнулась вместе с ней, но проворно повисла на двери. Из расширившегося проёма вырвался пар и тотчас опалил щёку.
— О! Да тут жарко! — воскликнула она. — Надо бы переодеться.
Спрыгнув на траву, Пелагея сбросила тяжелые валенки, избавилась от теплых носков в полоску и, расправившись с пуговицами на шубе, принялась поспешно стягивать юбку через голову. Не было ни единого дня, когда бы ее жизнь не протекала под девизом: «Спонтанность — наше всё».
— Погоди-ка минутку, — сказала Юлиана, хмуро глянув из-под бровей. — Раз уж ты собралась выставлять свои прелести напоказ, пусть он отвернётся.
— Что еще за прелести? — удивленно поморгала та, невзначай щёлкнув себя по носу резинкой юбки.
— Ой, умоляю! — Киприан воздел руки в патетическом жесте. — Чего вы там стесняетесь? Это же всего лишь оболочка!
— Оболочка, говоришь? — ехидно прищурилась Юлиана. — Тогда давай, сам раздевайся!
И двинулась на него. Сперва медленно, крадучись. А потом как набросится!
Киприан ловко увернулся, прошелестев полами одеяний. Юлиана повалилась на землю, подняв перед собой руки. В том числе и руку, по которой трещинами и водянистыми пузырями расползалась метка.
Хотелось рыдать с надрывом, громко, беззастенчиво. Но она стиснула зубы, терпя резко нахлынувшую боль. И даже не оказала сопротивления, когда Киприан с Пелагеей взялись переодевать ее в выглаженную, пахнущую календулой сорочку.
— Совсем скоро полегчает, — шепнул на ухо родной голос наполовину человека, наполовину Незримого. — Я посторожу снаружи.
Усадив ее на решетчатую скамью в гуще душистого тумана, Киприан вышел и привалился спиной к низко парящему срубу. Не баня, а какой-то генератор облаков. Если она не оправдает надежд, что остаётся делать? Если рухнет последний бастион, где искать прибежища?
В себе, только в себе.
Лишь бы хватило запала.
В
Босые ступни касаются нагретого дощатого пола. Где-то под центральной балкой крыши распевается соловей. И кажется, что сверху на тебя светит доброе, извечно тёплое солнце.
Она укладывается головой Пелагее на колени, придерживая запястье двумя пальцами и кривясь от боли. Под позвонками — жесткая древесина. На лбу и висках прозрачным бисером блестит испарина.
— Как думаешь, получится? — спрашивает Юлиана.
По лицу подруги блуждает обнадеживающая улыбка.
Иногда молчание лучше любых слов.
Юлиана порывается встать, чтобы позвать Киприана и задушевно помолчать с ним бок о бок. Но ее неожиданно настигает череда образов.
Поздняя весна. Зацветает сирень. Каштаны бросают под ноги пылкие признания в любви, лижут синеву небес языками белого необжигающего пламени. И он, ее Вековечный Клён, стоит рассыпав по ветвям золотые слитки листьев. Весной им не положено зеленеть.
Холмы покрываются вышивкой желтых купальниц. Где-то по прогнозу ожидается затяжной дождь из лепестков вишни.
Торжество жизни вливается в артерии подобно сияющему эликсиру, растворяя недуги и унося следы проклятия глубоко под землю, до раскаленного ядра. Нет больше ни ядовитых скорпионьих жал, вогнанных в кожу, ни отравляющей тоски. Лишь покой, безмятежность и уходящее за горизонт безбурное море. Если пуститься по морю вплавь, тебя может укачать, окатить солёными брызгами из-под китового хвоста, но ты неизменно достигнешь заветной бухты.
Юлиана причалила к каменистому берегу в волнительном предвкушении. Выбралась на песок, пристроила ялик в зарослях прибрежного кустарника и на всякий случай себя ущипнула. Сон? Что ж, так тому и быть. Благо, хоть крепкий.
Говорят, неподалеку от бухты стоит канцелярия счастья. Сарайчик на заднем дворе канцелярии облюбован термитами. За плетнем гогочет, блеет и хрюкает живность. А само заведение неказисто, кое-как прикрыто от ненастья помятой крышей и, кажется, не ровен час рухнет. В общем, хибара хибарой, видали и получше. Но если заглянуть внутрь, взору открывается убранство, достойное королей.
За изысканным столом с витыми ножками в канцелярии заседает тот, кого ты любишь сильнее всего на свете. Чаще это страж твоего сердца и властитель дум. Но иногда люди встречают своего двойника. А порой — соседского мопса в смешном комбинезоне или даже горшочек с цветущим вереском. Юлиана боится застать пустоту.
Ветер бежит по дороге, взметая желтую пыль, точно шаловливый мальчишка. Из бурьяна предостерегающе кричит перепел.
Она всходит по ступенькам, как на эшафот. Бесшумно открывает дверь — и проваливается в кромешную мглу, замешанную на вьюге и древесных стонах.