На изнанке чудес
Шрифт:
— Не суетись, — сказал он, заботливо нависнув над ней. От его одежд шла сладковатая горечь дыма. — Лучше взгляни внимательно на свои язвы.
Юлиана была не в силах противиться его непререкаемому тону и послушно осмотрела себя под уцелевшей частью ночной рубашки.
— Никаких язв нет, — сказала она.
— Вот именно.
— Что значит твоё «вот именно»? — наморщила лоб Юлиана. — Ведь они пропали после бани-самопарки!
Маска холодной сдержанности на лице человека-клёна сменилась недоумением. Неужели он перестарался и у Юлианы отшибло память?
Киприан придвинулся к ней вплотную и пытливо заглянул в ее ясные очи, чтобы понять: ничегошеньки не ясно. Там отражался неподдельный испуг.
— Ты что со мной сделал? Превратился в Незримого, проник в… мое тело. Разобрал по клеточкам и снова сложил?! — осипшим от волнения голосом проговорила она.
— Значит, всё-таки помнишь, — заключил тот с тенью улыбки на устах.
— Не помню, а предполагаю, — уклончиво ответила Юлиана. Пробелы в памяти восполнялись постепенно. События прошлой ночи всплывали, как затонувшие корабли, парализуя способность к здравому рассуждению. И в один прекрасный миг у Юлианы пересохло во рту. Выходит, он ее всю насквозь рассмотрел, изучил под лупой каждый недостаток и теперь осведомлен обо всех ее потайных мыслях?! До чего же неловкая ситуация!
Она закрыла лицо руками, прекрасно понимая, что таким образом не спрячешься.
— Да перестань. Или ты предпочла бы валяться в бреду и стенать от боли? — поинтересовался Киприан, привлекая ее к себе.
— Пусти, клён бессовестный! — воспротивилась та и принялась самозабвенно лупить его кулаками.
— Отличный удар! — похвалил Киприан после седьмого по счету тумака. — А еще ты, кажется, помолодела. Морщинок вокруг глаз стало меньше. И цвет кожи — ммм…
— Чего? — опешила Юлиана. — Что за «ммм» такое?!
— Теперь будешь целых три века молодая и здоровая. А через три века повторим, — коварно подмигнул он. — Для закрепления эффекта.
Улучив миг замешательства, он не менее коварно обвил руками ее талию и посоветовал смириться с поражением. Тут-то их и застукали.
Юлиана была готова поставить горсть золотых монет против дохлой крысы, что Пелагея делает свои подмётки из бархата. По мастерству тихо подкрадываться хозяйка лесного дома побила все мыслимые и немыслимые рекорды.
— Ну что, удалось побороть недуг? — спросила она, участливо склонив голову набок.
Киприан вздрогнул, но кольца объятий не разомкнул.
— И не только недуг, — не оборачиваясь, сообщил он. — Также был побежден кое-кто вредный и злоехидный.
— Это я-то злоехидная?! — возмутилась Юлиана. — А ну, отлипни!
Она пихнула его плечом, вскочила и, требуя себе зеркало криком, переходящим на фальцет, умчалась в тайную комнату. Чудом с лестницы не навернулась. Растрёпанная, босиком, в порванной сорочке. Пелагея только усмехнулась ей вслед.
Будь воля Грандиоза, в королевском указе значился бы единственный пункт и гласил бы он: «Катитесь!». Да непременно с восклицательным знаком. Если бы к комплекту
Впрочем, при всём своем богатстве короной Грандиоз обзавестись не успел. В первую очередь, он человек искусства. А уж во вторую — правитель. До некоторых пор градоначальники и без него неплохо справлялись. Ключевая фраза здесь — «до некоторых пор».
Взять хотя бы старейшину Сельпелона. Ведь славный был малый: держал народные настроения в узде, за разбой и грабежи наказывал нещадно. А теперь что? Тюфяк тюфяком.
Грандиоз в который раз пожалел, что проблемы не золотые слитки и их не запрячешь в сейф. Вечно напоминают о своем существовании.
По ночам улицы с завидным постоянством патрулирует Мерда. Нанять ее, что ли, к жандармам в штат? Глядишь, зарплата с пайком сделают из нее человека. Образумится, перестанет честной народ истреблять. Хотя после того как вышел указ о комендантском часе, на тот свет с билетом в один конец путешествуют, в основном, пропойцы да продажные девки.
А честной народ, если душой не кривить, не очень-то честен. Саботаж, мелкое вредительство, забастовки…
Грандиоз припомнил, какой концерт ему недавно закатили под окнами бунтари с плакатами, и машинально потянулся за пузырьком валерианы на стилизованном под старину комоде. Собственный провал на сцене упорно не желал изглаживаться из памяти. Хоть ты лбом об стенку бейся! Убедившись, что поблизости нет слуг, Грандиоз прошелся к стене и от души приложился челом к узорным обоям. Искры из глаз, синяк наливается, позорный эпизод из прошлого на месте. Что и требовалось доказать.
Чтобы уронить достоинство, много труда не надо. А вот попробуй его потом подними из отхожей ямы, вымой да вычисти. И ведь не факт, что снова с грязью не смешают.
Грандиоз проплыл от стены к комоду, досадливо потирая синяк. После того как колесо фортуны наскочило на кочку и вылетело в кювет, он заметно убавил в весе, с гораздо меньшим грохотом бухался в кресло и не рисковал проломить пол. С одной стороны, хорошо — мебель целее будет. А с другой…
Не исхудал бы Великий, если бы изнутри его не выжирала свирепая, волчья злоба. Больно долго кормили его обещаниями. И что в итоге? Несварение, тошнота — в прямом и переносном смысле. А еще острая потребность переломить чью-нибудь шею.
Эту потребность Грандиоз удовлетворял по мере поступления в особняк сбежавших негодяев. Вчера, например, приволокли специалиста по арниям. Его уже ждала отдельная камера — с пыточными приборами, крысами и большими черными пауками. Но прежде чем подлеца бросили в подземелье, Грандиоз в пылу ярости высадил ему зуб.
Мошенник Яровед, которого изловили по горячим следам, вместо награды нарвался на мощный кулак и загремел в госпиталь с переломом.
Войдя в раж, Грандиоз с энтузиазмом отдубасил парочку неповоротливых лакеев и продолжал заниматься членовредительством до тех пор, пока не иссяк азарт.