На изнанке чудес
Шрифт:
— Остановись! Не смей! — крикнул Киприан и дёрнул Юлиану за отворот сорочки. Ткань затрещала, порвалась, обнажив плечо.
В сенях клубилась темнота — хоть ложками черпай. Однако это не помешало ему увидеть, что язва появилась вновь. Прожгла кожу на предплечье, расползлась нарывами выше по локтю до самых ключиц. Сплела кроваво-бурые выросты в жуткое ожерелье на груди и неумолимо подбиралась к сердцу.
Вскипая, лилась по телу жгучая боль, и с нею наравне росла неподвластная контролю, нечеловеческая сила. Влекомая зовом Мерды, Юлиана вырвалась
Киприан одним прыжком очутился перед выходом, заступил ей дорогу. Схватил и не отпускал, невзирая на ярые протесты.
— Никуда ты не пойдешь, — сказал он с решимостью. Юлиана шипела от боли, выгибаясь в крепком кольце рук. Времени на раздумья было в обрез.
— Пелагея! — распорядился Киприан. — Уведи их в тайную комнату! И сама уходи. Вам лучше этого не видеть. И не слышать…
Пелагее надо отдать должное. Хоть ее и клонило в сон, она не растерялась — моментально всех организовала. Можно сказать, в шеренгу построила и дружной колонной направила на второй этаж. Включая Кекса с Пирогом.
Мерда в эпицентре бури испустила яростный, оглушительный вой. Стены дома отозвались перекатным эхом. На столике близ окна раскололась ваза с сухой полынью.
— Пусти-и-и! — скорее прохрипела, нежели крикнула Юлиана. Попытка высвободиться успеха не возымела.
Ее тело горело огнём. По венам вместо крови струилась жидкая лава. Казалось, еще немного — и прожженная насквозь кожа вспыхнет, как брошенная в костёр картонка.
Странно и страшно было для Киприана смотреть, как мучается рядом любимый человек. Ее жар словно перетекал к нему, причиняя почти физические страдания.
— Я готов принять твоё проклятие в себя, если ты позволишь, — прошептал он. — Просто не сопротивляйся.
И потащил ее наверх, на огороженную парапетом площадку, где раньше содержались раненые арнии.
На площадке давно не убирали. В беспорядке валялись непромокаемые плащи, в которых Пелагея с Киприаном ходили осенью в лес. Точно отблески заката, лежали на полу светящиеся во тьме огнистые пучки птичьего пуха и широкие медные опахала перьев.
Человек-клён сгрузил Юлиану на ворох шуршащих плащей, заглянул ей в глаза и отшатнулся. Ничего не было в этих глазах, кроме желания быстрой смерти.
Мерда позвала снова. Исступленно, властно. Ждала, что жертва выйдет к ней сама. Юлиана отозвалась натужными, болезненными стонами. Изогнувшись, попыталась встать. Но Киприан резко прижал ее к неструганым доскам пола.
— Прости, — прошептал он. А затем наклонился и припал к ее губам.
48. Мир наизнанку
Правильно ли он поступает? Не нарушится ли зыбкое равновесие? Не будет ли вреда для них обоих?
Киприан тщетно искал ответы. Он понятия не имел, к чему приведет вмешательство в процессы организма на уровне элементарных частиц. Но иного способа не предвиделось.
Юлиана оцепенела под ним, широко раскрыв
«Просто не сопротивляйся, — звучало заезженной пластинкой у нее в голове. — Позволь принять в себя твоё проклятие».
Это что же он сейчас творит?! Очередной эксперимент у него или лечебная процедура?
Юлиана только вошла во вкус, как поцелуй неожиданно оборвался. Дом Пелагеи — от мрачного сырого подвала до пыльных недр чердака — озарился лучистым сиянием.
И прилив острого, обволакивающего наслаждения поглотил остатки разума, оголив чувства, как провода под напряжением. Невыразимо прекрасное, мучительное удовольствие заволокло глаза пеленой, угнездилось в груди слепящим солнцем и переполнило светом каждую альвеолу в лёгких.
Короткое замыкание. Юлиана разучилась дышать. Испив эссенции чистого блаженства, она в бессознательном порыве простёрла руки — и обнаружила, что обнять ей решительно некого. Пустота, противоречащая удивительному чувству наполненности. Чужое, но столь желанное присутствие в сердцевине неисправного механизма ее души.
Мир сделался для нее подобием хрустального шара, внутри которого бесконечно сыплются и порхают блёстки.
И вновь накатил приступ сумасбродного счастья. Она ощутила себя разобранным пазлом, детали которого внезапно встали на свои места. Судорожный вдох. Океан беспредельного света, вытягивающий из тела тёмные нити боли, метаний, тревог. Нити смотаны в клубок, клубок — сожжен дотла.
Пожар потушен.
Время остановлено.
Медленно осыпаются на лицо белые лепестки…
Проснувшись на заре, Юлиана задалась всего одним вопросом:
— Кто я?
Поправочка. Двумя:
— Что сегодня за день?
Хотя нет. Даже тремя:
— Какого чайного гриба я здесь делаю?
Она повернула голову, с неудовольствием отметив, что затылок ее всю ночь покоился на груде грязных плащей-дождевиков. Под боком обнаружился обессиленный Киприан. Он лежал на полу, странно вытянувшись и задрав подбородок кверху. Обманчиво-блёклый, вводящий в заблуждение своим бездвижием. Упавший осенний лист, готовый в любой момент пустить корни.
Следующий вопрос, заданный самой себе, вверг Юлиану в шок и пригнал к щекам волны рдеющего румянца.
— Что произошло этой ночью?!
— Ничего такого, о чем бы стоило сокрушаться, — измождённо проговорил Киприан и, приподнявшись на локтях, послал ей многозначительный взгляд.
Ощупав своё бренное тело, Юлиана онемела от потрясения: сорочка-то разорвана! Чем они вдвоем, интересно, вчера занимались?! Она порывисто села и, стараясь не глядеть в его сторону, заозиралась в поисках чего-нибудь, что заменило бы ей ширму. Но была вынуждена бросить эту бесплодную затею, потому как Киприан приблизился и мягко вернул ее в горизонтальное положение.