На изнанке чудес
Шрифт:
В предрассветных сумерках из открытого космоса кто-то швырнул на пол горсть звездной пыли. Майю выдернуло из дрёмы, и она увидела, как черный человек — с длинными черными волосами, в длинных грифельных одеяниях — гладит Теору по голове. Тихонько пискнув, девочка зарылась под одеяло.
А непролазный лес снаружи уже шумел — протяжно, рассерженно. Рядом с крыльцом собирались горожане. На крыльце лежала убитая арния.
27. Несостоявшаяся смерть
Селена надолго запомнила эту ночь. Она насилу упросила отца
— Только попробуй сорви мне дело! — ворчал Грандиоз. — Спугнешь птицу — будешь неделю на сухом пайке сидеть.
— Не спугну. Кто я, по-твоему, дурёха неопытная?! — ворчала в ответ Селена. — Застрелить арнию и подложить на крыльцо Пелагее — чем не детская забава?
Она надела свой лучший костюм для вылазок — гладкий, в обтяжку, точно у аквалангиста. Проверила тетиву, набрала стрел с запасом. Если не вмешается хозяин леса, должно хватить.
«Хозяином леса» Селена прозвала Киприана. И очень уж ей хотелось, чтобы он вмешался. Чтоб появился, как в тот день, из ниоткуда, разбросал охотников в стороны (или подвесил их на деревьях вниз головой, что тоже неплохо). А потом приблизился бы к ней с быстротою молнии — и…
Домечтать Селене не дали. Главарь тех самых охотников, которые в ее воображении успели подвергнуться всяческим несчастьям, созывал отряд гудением берестяного рожка. Поднялся сильный ветер, и стоило Селене выйти за порог, как она угодила в его студеные лапы. Он то подталкивал в спину, то набрасывался спереди, словно бы упрашивая вернуться. Ночное пиршество было в самом разгаре. По небу рассыпали крошки — белые, дрожащие. Ветру никак не удавалось их сдуть.
Охотники — в сапогах с широкими голенищами и плотных куртках — шагали строем, не разбредаясь. Как только сошли с опушки, командир зажег факел. По лицу хлестали ветки, сбрасывая на прелую листву редкие капли. С боков напирал непроглядный, удушающий мрак. Тянулся к Селене липкими щупальцами, крался позади. Она не хотела признаваться себе, что отправилась в сегодняшний поход исключительно из-за «хозяина леса». Это противоречило всем ее принципам.
Вода чавкала под ногами, норовя просочиться в обувь. Но ботинки у Селены на толстой рифленой подошве, из кожи высшего качества. Такие еще поискать.
Охотники злили ее. Шли в гнетущем молчании, дымили трубками, перебрасывались короткими, сухими фразами. Ни дать ни взять, конвоиры. Вот если бы снова, как тогда, отправиться на вылазку в одиночку, выследить и убить зверя, увидеть силуэт мельком, среди гирлянд темных зарослей, поймать на секунду медовый взгляд проницательных глаз…
Ей впервые хотелось вступить в схватку и оказаться побежденной. Она впервые стыдилась своих желаний.
Киприан чудился ей повсюду: у стволов, на прогалинах, у излучин тихих, задумчивых рек, которые берут начало под землей и зовутся лесными жилами.
Наконец командир дал сигнал — и факел был брошен в лужу, а трубки тщательно выколочены. Пришли.
Охотники все до единого были бородаты, знали местность как свои пять пальцев и стреляли исключительно из ружей. Селена, сколько Грандиоза ни уговаривала, разрешения на ружьё так и не добилась.
«Если у тебя задатки стрелка, неважно, из чего стрелять», — сказал он и, в общем-то, был прав. Вот только пули, в отличие от стрел, занимают гораздо меньше места, и их не нужно носить
— Зачем погасили огонь? — шепотом спросила Селена. — Ладно, я. Но вы-то едва ли что увидите.
— Арнии летят прочь от огня, — пробасили ей в спину. — Стрелять ты будешь.
— Распоряжение Великого, — добавил кто-то.
Ей в руки сунули стальную двустволку. Селена нащупала спусковой крючок и закусила в улыбке губу. Значит, Грандиоз решил пойти на уступки и отправил с нею охотников в качестве охраны? Напрасно, она бы и сама прекрасно справилась.
Селена вскинула ружье, коснувшись щекой гребня, и уперлась плечом в приклад. Именно так говорилось в самоучителе по стрельбе. Охотник рядом с нею одобрительно кивнул. Оставалось лишь прицелиться. Она в предвкушении навела стволы на близстоящее дерево. «Хозяин леса», схватка и поражение — всё это глупости несусветные. Позорная, мимолетная слабость. Даже вспоминать тошно. Ее призвание — попадать в цель.
Она прищурила правый глаз, но тут сердце ни с того ни с сего подскочило к горлу и ухнуло в пятки. По коже подрал мороз. Мишенями Селены оказались блёклые, слегка отливающие голубым птицы-призраки, облепившие дерево, точно тля. Откуда они взялись? Ведь минуту назад не было!
Новоявленная охотница бросила вызов своему испугу. Живая арния или фантом — не всё ли равно?
А вот Киприан так не считал. Лунный луч, каким-то чудом прорвавшийся сквозь замысловатые сплетения крон, лёг ему на макушку, высветил левый ботинок, после чего выхватил из тьмы кусок развевающейся хламиды. Охотников немедленно объял суеверный ужас. Вокруг личности Киприана уже успел сложиться зловещий, нагоняющий страху миф. Только командир, хладнокровный, непрошибаемый, потянулся к стилету на поясе.
Селена не могла точно сказать, когда именно очутилась на спине. Ружье было переломано о колено, точно сухой стебель. Бравая дружина телохранителей — скована корневыми путами. А «хозяин леса» навис над Селеной — надо полагать, вовсе не затем, чтобы запечатлеть на челе долгожданный поцелуй.
— Нельзя стрелять в призрачных арний! — прошипел он. — Деревья вас проглотят! Живьем под землю уволокут!
— А вам откуда знать? — парировала Селена. Одну руку она утопила в его золотых кудрях, а другою с извращенным удовольствием обвила шею. Да так крепко — вот-вот задушит.
— Уж мне известно.
Сцепившись, они покатились по жухлой листве, пересчитывая каждую кочку и каждый камень. Киприан и рад бы прекратить поединок, но Селена отпускать не собиралась. Впилась, точно клещ.
— Мы уже как-то встречались, — навалившись на противника, процедила она. — Стрелы… Не припоминаете? За вами должок.
— Завязывай с этим, пока не случилось чего похуже, — предупредил Киприан, подминая ее под себя. В лесном мраке его взгляд казался особенно притягательным. Как если бы глаза вобрали весь летний зной, весь жар полуденного солнца и липкую сладость мёда. Селене захотелось остановить время и увязнуть в этом взгляде, распрощавшись с ничтожной гордостью. Пальцы разжались, из груди рвалось наружу безудержное желание. Она больше не принадлежала себе, когда дивный лик Киприана неожиданно исказила гримаса боли. Командир, единственный, кто не дрогнул при виде человека-клёна, сумел разрезать путы и вонзил стилет меж ребер по самую рукоять.